Чертила радость мелом белым...

Марина

ШАДУЯ

* * *

Он был Иваном-дураком,
Ждал счастья на печи,
Любил пампушки с молоком,
Да с маком куличи.

Он никого не обижал,
Не ссорился ни с кем,
На печке день-деньской лежал,
Подальше от проблем.

Ругались братья иногда:
«Мол, дел невпроворот,
Живём мы в шаге от пруда,
И рыба в нем клюёт.

Раз дома пользы никакой,
Рыбёшку бы поймал».
«Мне неохота. Мой покой
Дороже. Я устал».

С невинным видом продолжал
Пролёживать бока
Всегда улыбчивый амбал,
Кося под дурака.

В снах видел терем расписной,
Все в злате купола,
Царевна с русою косой,
Приветливо мила,

Его под рученьки берёт –
Мол, милый, заходи.
(Да только Ваня из ворот
Пока не выходил).

Подохли щуки все в пруду,
«Веленья» не спросив...

А сколько Вань так чуда ждут,
Совсем не тратя сил?!

* * *

А трамвай бежит по кругу
непрерывно. Наши тени
прижимаются друг к другу,
отметая прочь сомненья.

Да, возможно, мы от скуки,
песни путаем с ветрами.
Стынут, в ночь слетая, звуки,
не услышанные нами.

И непонятые мысли,
паутинками на травах,
в предрассветный час повисли...
Недосказанность отравой

разбавляет утром кофе.
Улыбаемся устало.
Нет, дела не так и плохи.
Щели в душах ярко алым

за день мы законопатим.
Авангард? Винтаж? Новинка?
Захотелось ярких пятен.
Врёт веселая картинка.

Стылый голос в подворотне
с колыбельною не спутать...
На трамвай билетик льготный.
На судьбу сплошные путы.

* * *

Шептала осень нам дождя
Стонами,
За день намаясь от хлопот.
Тоннами
Грузила спелые плоды,
Охала...
Пустели дивные сады.
Плохо ли?
Ветра гуляли меж ветвей.
Голые
Казались ветви нам скудней.
Полые
Пожухли в поле стебельки.
Падали
На землю листья и стихи.
Надо ли
В букеты листья собирать
Радостно,
И смысл отчаянно искать
Радужный?
Когда на улице дожди
Нудные,
Нам солнца луч необходим.
Мудрые
Везде отыщут позитив,
Веруя,
Что даже плач необходим
с бедами.

* * *

Октябрь озяб. Он пробует на вкус
Прозрачных капель терпкую прохладу.
Листва осин, дрожа от лихорадок,
Слетает наземь. Еле слышно блюз
Играет ночь. И многоточья нот
Задумчиво, растерянно, тревожно,
Вливают в нас мелодии подкожно.
Свет фонаря загадочно мелькнёт,
И заиграет охрой гобелен,
Нам брошенный под ноги листопадом.
Горчит вино из яблок с виноградом...
Задумчивость, как осени рефрен,
Мешает нам предвидеть весь масштаб
Тех изменений, что несёт погода,
Являясь только частью эпизода
Ночных дождей, где наш октябрь озяб.

* * *

А все-таки жаль, что не принято письма писать.
Мой почерк неровный о многом тебе бы поведал.
Небрежно кириллицей я исписала тетрадь...
Но ровно и чинно ведут мониторы беседу.
Там шрифт неизменен, не видно дрожанья руки,
Слеза, что упала на клавиши, след не оставит...
Быть может, поэтому строчки бывают горьки,
И споры порою похожи на битву тщеславий...

А те же слова письма делали лучше, нежней.
Я путала мысли, пытаясь постичь многоточья.
Но полно грустить. Двух таких непохожих людей

Мережка стихов привязала к себе очень прочно.
А всю недосказанность съест, потухая, экран.
Лишь звезды за окнами будут мигать в равной мере.
Я чай пригублю, коньяком ты наполнишь стакан...
Подарит ночь сны. Я по-прежнему буду им верить.

* * *

Ноябрь грустил. Походкой мужичонки,
что вышел из пивной в одеждах рваных,
брёл в полутьме, опустошив карманы.
Его шатало. В старенькой котомке

ещё болталась пригоршня зелёнок,
чуток горькушек, малость сыроежек,
но разрастались кисточки мережек
по краю луж. Казался изумлённым

могучий дуб от наготы художеств
бесстыжей осени. Свисали тучи
и устрашающе решали участь
внизу снующих по делам прохожих.

И спрятавшись под органзой туманов,
дома, дороги, реки и овраги
дремали, словно охмелев от браги.
Будил их солнца луч. Слегка жеманно

ветра гадали – чёт ли выпал, нечет?
Шурша болоньи драными кусками,
неспешными и мелкими шажками,
неотвратимо шла зима навстречу.

* * *

Капли дождя, разбиваясь о мостовую,
Гаснут в искрах взметнувшихся брызг,
и во мгле –
Будто звёзды, падающие вслепую
На небо, лежащее на земле.

Сергей Потехин

Посмотрите на небо, растёкшееся под ногами,
Кто сказал вам что лужи – сплошная, ненужная грязь?
В них зеркалятся звёзды, по ряби толкаясь боками,
И танцует луна, как невеста, от счастья светясь.

Все деревья, как реки, бегущие в небо ручьями
голых веток. Не верьте тому, кто вам скажет: "Мертвы".
Ветер кроны ласкает, а солнце целует лучами,
Наполняя их силой в преддверии новой весны.

И разбитая чаша – лишь стайка напуганных чаек.
Кто сказал, что осколки совсем никому не нужны?
Дети с лёгкостью сложат сто тысяч различных мозаик,
Отражая в них сказки и самые важные сны.

* * *

Ты, друг мой, прав: вся жизнь – экспромт.
Оттачивать её нет мочи.
И аритмия нервных строчек
Моей сумбурности синдром.

Тут что-то с ритмом, там нет рифм.
Душа парит, ныряет в омут,
И не желает по-другому.
А я вжимаю струны в гриф.

Тональность изменяет звук.
Дыханье затаив, ты слушай,
Как – то отчетливей, то глуше –

Звучит сегодня сердца стук.

* * *

Мы друг другом давно больны,
только лечимся невпопад.
На другой стороне Луны
не поймёшь – где рай, а где ад.
burlesk

Я была с другой стороны.
Там, смешав вместе Рай и Ад,
Впереди батальонов штрафных
Шла в атаку. Среди преград
Стены сплетен, иллюзий рвы,
Котлованы обид и ссор.
И глаза у людей мертвы,
И молчание, как укор.
Как, скажи мне, достичь побед,
Если это война с собой?
Ничего там хорошего нет –
Отлюбивших неровный строй.
Ты окликни – вернусь назад.
И забуду, что там была.
Под неспешный мотив баллад
Будет ловко сновать игла,
Штопать мастерски до утра
Все прорехи шальной души.
Как же хочется мне тепла!
Поспеши, мой друг, поспеши.

* * *

Бродят ветер с туманом в дворах безучастно,
Навещают околицы и пустыри.
В ночь упавшие звёзды окурками гаснут.
Загрустил на рассвете ноябрь-сценарист.

Он давно расписал роли главным актерам
Ветер – парень шальной, а туман – мешковат.
Ветер вечно спешит. С неподдельным укором,
Вялый, тихий, туман спорит с ним невпопад.

Солнца свет, как сигнал, для прихода массовки.
Оживают дворы, переулки, дома.
Есть у грусти осенней подтекст философский.
Пьем мы кофе с утра и печаль ноября.

* * *

Фантазёркой сызмальства я была.
Всё казалось мне, что могу, умею
Со звездой болтать на краю села,
Расписать рассвет в яркий цвет шалфея,
И в тугую косу сплетать дожди,
Рисовать на небе полоски радуг...
Хочешь, будем вместе теперь бродить
Босиком по лужам.
Мне очень надо,
Чтобы кто-то на ухо нашептал,
Что все это правда, не разучилась...

Тишина в ответ.
Значит, мой причал
Нынче снова пуст. И грустят светила.

Молча смотрят с неба, боясь упасть,
Оказаться пылью и камнепадом.
Им нужны, как людям, любовь и страсть,
И чтоб тот, кто верит, всегда был рядом.

* * *

Боль – это крохкий лёд,
                                        холодный до ожога.
Босым моим ступням
                                    сей тайны не понять.
За прерванный полёт
                                    мечты, в ответе оба,
но в ворохе упрямств
                                    лишь эгоизма кладь.
Себе наивно лжём,
                                списав грехи на гордость,
пытаясь облачить
                             в приличный фрак слова,
прикрытые тряпьем.
                                   Зудит души потёртость.
Нам некого винить.
                                 Обиды жернова
мешают рассмотреть,
                                    как все легко и просто:
чтобы расцвел цветок,
                                      нужны тепло, вода.
Всего-то надо впредь,
                                     забыв гордыни поступь,
шагнуть один шажок
                                    навстречу.
Я пошла...

* * *

Улыбками латала счастье,
Кропила боль святой водою.
Нить – амулетом на запястье.
А беды – пена в час прибоя.

Молилась робко, неумело,
Узлы вязала, чтоб всё помнить,
Чертила радость мелом белым...
А беды сны качали в полночь.

Всё представлялось ей судьбою –
В открытом море парус алый,
Свой дом с рельефною резьбою...
А беды – росчерк ветра шалый.

И, веря первым снегопадам,
С нуля всё снова начинала.
Но заедала рафинадом
Те беды, что вели к финалу.

Откуда знать ей, что иначе
Прописаны уставы жизни.
И все подковы на удачу –
С автографом беды до тризны.

* * *

Было на улице
ветрено, холодно.
Шла она по мостовой,
плечи сутуля.
В безбрежности города
тщетно искала покой.

Мысли кружили,
шелестом трогая
памяти длинный клубок.
Сколько ошибок
забылось дорогою?
Вспомнить пришел, видно, срок.

Встреча... Споткнулась...
Застыла тревожно.
Торкнулось сердце врасплох.
Эти глаза... этот голос –
подкожно, дрожью, до слабости ног...

– Ты посмотри-ка, красавицей стала!
Семьями будем дружить? –
Та же улыбка его – вполнакала.
Верила, можно забыть…

(Глупость, гордыня –
«помощницы» юности –
часто мешают взлететь.
Были же парой...
Аборт – признак трусости! –
Слова замёрзшего твердь).

И вот теперь –
ни семьи, ни пристанища,
вольная воля пустынь.
Гордо сказала, почти отчеканивши:
– Надо бежать мне. Прости.

Прочь уходила и плечи расправила.
Не оглянуться смогла.
Здравствуй, свобода!
Цепями отчаянья
сломаны оба крыла.

* * *

Мне ветер грусть развеял по строке,
припудрив буквы белыми снегами.
Причудливо играя в прятки с нами,
исчезли смех и радость.
Вдалеке
от инея сверкают ветки ив,
зеркалит лёд гуськом идущих уток.
А помнишь, раньше не хватало суток
Нацеловаться?
Нынче мир застыл…
Так застывает злобный конвоир
за миг до вынесенья приговора.
И нам вердикт весна предъявит скоро,
оставив нас зиме, иль оживив.