Артем Комаров

Тексты Артема Комарова хороши не столько потому что мастерски сделаны, и радость от погружения в настоящий русский язык — ни с чем не сравнимая радость, сколько потому что они звучат. Ведь для поэзии, впрочем, и для прозы тоже, самое главное —нота, звук, происхождение которого загадочно и не поддается рассудочной «арифметике» (любимое слово Достоевского). Эта нота потом еще долго висит в воздухе, в сознании, хотя и книга уже давно закрыта, отложена, но не забыта.

Сочинения Артема, как мне мыслится, стоят особняком в современной русской поэзии именно в силу их абсолютной точности попадания в интонацию, органичного проживания автором собственных строф и пассажей.

Конечно, с этим можно спорить, но этому нельзя не верить.

Итак, перед вами «Картечь» Артема Комарова — чтение, которое доставит не только эстетическое наслаждение, но и заставит думать.

Последнее обстоятельство, как мы знаем, всегда было для русской литературы решающим.

Максим Гуреев

Между авторами, пишущими стихи «вообще» и сочиняющими «в формате», огромная разница. У первых всегда есть шанс совершить прорыв, сделать ход конем, прыгнуть выше головы. Вторые же так и остаются в тех рамках, которые сами для себя определили – там им удобней и привычней. Хотя именно вторые кажутся более способными к тому, чтоб получить статус «профессионала», обрести некоторое (вроде как заслуженное) место в литературной иерархии.

Артем Комаров относится к авторам, которые пишут «вообще». Он не стремится кому-то понравиться, подстроиться под вкусы той или иной читательской аудитории или, заручившись поддержкой сильных пера сего, обосноваться в поэтическом цехе. Для него на первом месте стоит самовыражение, а не завоевание приза зрительских симпатий. Он не боится экспериментировать, даже если эти эксперименты и не приносят желаемого результата. У него есть одно из главных качеств, присущее настоящему поэту – это понимание, куда следует двигаться. А без этого понимания не может быть сколько-нибудь осмысленного творчества.

Прошли те времена, когда поэт мог добиться широкой известности своими силами, исключительно плодами интеллектуального труда (что не отменяло громких акций по самораскрутке). В настоящее время преобладают поэтические проекты, а громкое имя отображает скорее некую идеологию, набор эстетических предпочтений группы лиц, но никак не индивидуала из плоти и крови, мятущегося, страдающего, пытающегося что-то изменить в себе и окружающих.

В этом смысле тексты Комарова выгодно отличаются от сочинений многочисленных стихотворцев, уловивших модные тренды, соблюдающих общие правила, но при этом не понимающих, что есть поэзия. Он, может быть, не станет популярным автором, но имеет шанс вырасти в поэта серьезного, глубокого, не зависимого ни о кого и ни от чего. Гарантий никто не даст, но надежду мы выразить можем.

Игорь Панин

Стихи Артема Комарова ясно показывают, что наступило время для поэтического осмысления девяностых. За митинговыми проклятиями, политическими спекуляциями, попытками экономической аналитики приходит время стихов. Неожиданно, главным мотивом текстов Комарова оказывается сдержанность и грусть. Странно читать элегии о эпохе, при одном упоминании которой, льется, если не кровь, то уж клюквенный сок, точно. На этом фоне суровая сдержанность автора, вызывает глубокое уважение. А ведь и он мог бы рассказать не мало страшилок и чернухи, сорваться на истерический тон. Артем Комаров. Блажен кто посетил сей мир в его минуты роковые. Счастлив тот, кто в юности жил в Париже. Автор цикла «Картечь» блажен, тем что в юности жил в трех совершенно не похожих мирах: Позднем СССР, девяностых и в нынешней своеобразной РФ. Жили в эти времена многие, но далеко не все сформировались в них как личности и поэты. Автор не вынес из опыта не обиду и истерию, а мужественную сдержанность, грусть, память о друзьях, уважение к смерти…Вспоминается полузабытое, ницшеанское Amor fati. Любовь к Року. Очень неожиданный мотив в современной поэзии. Написано Артемом пока не много, но, как писалось в Советском Союзе «форма и содержание» его текстов, вызывают глубокий интерес и желание следить за дальнейшей деятельностью автора.

Всеволод Емелин

Сборник молодого поэта Артема Комарова «Картечь» - тот самый случай, когда автор, подобно охотнику использующему картечь, знает, что его прицельный выстрел может быть разным: может зацепить и большой круг читателей (в варианте с охотником –дичь),а может, в случае погрешностей в прицеливании - лишь точечно задеть кого-то, ибо картечь в ее первичном предназначении не позволяет стрелять точно. Это я знаю, как человек из семьи где много –много охотников.

Однако, Артем не боится ни погрешностей своего «поэтического выстрела», если таковые найдут, (потому что в «поэтическом» мире всякое происходит), ни испытывает желания сразу захватить весь мир. Автор решил сказать то, что хочет сказать, а это всегда по-настоящему. И, подобно кучному выстрелу настоящей картечи - посылает свою «картечь» стихов прямо и свободно. И эти стихи сделают, несомненно, множество широких окошек –впечатлений у тех, кто прочитает сборник. В этих открывшихся окошках, каждый увидит своё, и найдет себе созвучные слова. Ритмы, строки, смыслы. И потому, что автор, тщательно отобрав стихи для сборника, выдает нам лишь малую долю своих творений, мы понимаем всю степень уважением его к читателю. Дабы не утомить, но дать возможность подумать над каждым произведением. Подготовиться к последующим большим «выстрелам», который, я уверена, будут.

Этот сборник не на один вечер, хоть объем его не большой. Это сборник для размышления о себе, о своем собственном умении отобрать и представить миру свой взгляд, неприкрытый латами и доспехами. Потому, что настоящий охотник выходит один на один на встречу с судьбой, без забрала и помощника за спиной, но лишь со своей картечью. Как она разлетится – дело времени. Уже близкого.

Елена Фролова

Артем Комаров в своих стихах декларативен. Вообще, эта подборка - своего рода манифест одиночки, который ничего не требует от мира, но объясняет, почему он его разрушит. Экономия рифма и метра компенсируется избытком страсти, на которой держится стихосложение. Мне видится, что поэзия молодых должна быть не причёсано-академичной поэзией литературных салонов, а именно такой, как у Комарова. Если нарушать правила, то все. Если следуешь правилам, то под дулами будущих смыслов.

Даниэль Орлов

Болезненное, замкнутое само на себя и бесконечно переживающее само себя, как уроборос, восприятие мира – такие ассоциации приходят, если вглядываться в стихи Артема Комарова. Автор поэтически осмысляет сегодняшние реалии и реалии вчерашнего дня, проходит на грани от того, чтобы провалиться в банальное «раньше было лучше», но все же удерживается от этого, оставаясь поэтом в большей мере, чем философом. Однако нельзя не отметить, что лирика Артема Комарова, в первую очередь, публицистична: это высказывание, притом высказывание социальное.

Высказывание это, однако, является и остается поэзией. Авторский стиль, немного аутичный, немного удивленный, немного, как было уже сказано, болезненный, формирует у Артема Комарова совершенно неподражаемую интонацию – которая и отличает его от сотен других поэтов, пытающихся осмыслить эти непостижимые вещи.

Анна Долгарева

В строках Артема Комарова звучат отголоски таких разных авторов, как Александр Блок, Сергей Гандлевский (про близость к ним он сам проговаривает в одном из текстов), Саша Соколов, Эдуард Кулёмин, etc. Это говорит не о слепом копировании или эпигонстве, а о солидном литературном багаже автора, который умело раскрыл его в собственных произведениях, отличающихся атмосферностью образов и смыслов.

Тексты Артема — это серьёзные попытки осмыслить время, а также себя и своё окружение в нём. Это позиция автора, который не только записывает реальность, но и рефлексирует, используя различные приёмы её преломления в своих сочинениях — где-то супрематически беспредметно («Верлибр»), где-то футуристически декларативно («Я — лимоновец», «В какую тьму? В какой провал? Народ страны маршировал…»), а где-то реалистически исповедально («Селфи»).

Приёмы, используемые в текстах Комарова, заставляют читателя по новому воспринимать личный опыт и привычные контексты, деавтоматизируя восприятие, как говорил В.Б. Шкловский, и в определённом смысле «тренируя» категориальный критерий читателя.

Антон Касс

 «Мне близок Блок», мне близок Бог…

О книге стихов Артема Комарова «Картечь»

Году в семьдесят пятом знакомый моего отца, живший под Москвой, подарил мне, тогда мальчишке, небольшое ядрышко, покрытое какой-то красноватой ржавчиной. Ядрышко было очень тяжелое. Жил этот знакомый в деревне Семеновская, а ядрышко нашел на большом поле, недалеко от родного дома. Так я понял, что такое картечь и что имел в виду лермонтовский герой, говоря «Пора добраться до картечи».

«Картечь» - грозное и все убивающее вокруг оружие.

Почему Артем Комаров назвал свою книгу стихов «Картечь»?

Попробуем разобраться и сделать свой вывод.

Первое стихотворение в книге должны служить камертоном.

Стихотворение «Заводи и лилии» может удивить, если не соотнести его со всей книгой.

Попробуем выделить сквозные образы этого текста: белый, чистый, природный, светлый. Но еще и нимфы и сонет – признаки классической культуры. При обращении к книжке Комарова мы увидим, что эти образы служат для поэта камертоном его ценностной системы.

Жизнь и смерть – вечная тема искусства. Как написать о своих ушедших друзьях?

«Мои друзья на Троекуровском». В этом стихотворении есть своеобразная пружина – «а я живой еще» говорится как-то застенчиво, как «дождь стучит». Я не знаю смерти, я живой еще, несмотря на то, что называю себя джигит и даже бандит. Звучит как упрек себе. Интересен собачий лай во второй строфе. У египтян Анубис – бог с головой шакала – был проводником в мире смерти, потому что шакалы часто рыскали вокруг захоронений. И вся строфа звучит буквально как языческая модель смерти.

Эпитафия поколению 90-х

Для поколения 80-ых - 90-ых характерно отношение к себе, как к несостоявшемуся, ничего не совершившему поколению: «это все не всерьез». Стихотворение восходит к классическому: «Печально я гляжу на наше поколенье…». Артем часто пользуется приемом внутреннего, скрытного цитирования в узловых моментах жизни (и смерти) человека: «Что мне сказать за жизнь»? Бродский – «Что сказать мне о жизни?» Остальные три строки – Высоцкий, предсмертное. Это происходит потому что современный автор словно стесняется своей жизни не всерьез и ищет аналогии в ставших уже классикой строках живших не так давно авторов.

Весь этот мир обгадив и кляня.

В стихах Артема часто появляются образы «неба и любви», «неба и солнца» стрекоз, тепла, изгиба реки, деревянного домика, вишневого сада или близкие к этим образы. Снежная зима – созвучная белым лилиям вступительного стихотворения, - в Прилуках, могилы друзей, Батюшкова, кадров немого или старого кино – все это для него положительные образы, как бы ни звучало упрощенно это понятие. Система этих образов природна, внесоциальна – причина, вероятно, в том, что все социальное, политическое в стихах Комарова искажено, обрушено в пошлость и непоправимо «загажено». Последнее слово настолько сильное, что им пользоваться можно, только если в себе ощущаешь какой-то едва ли не ветхозаветный пророческий дар. Главная опасность здесь - впасть в чрезмерный пафос, опасный для любой поэтической ткани. В этом тексте Артем использует несколько таких слов, настолько оскорблено его чувство правильного, эстетически приемлемого. Но в конце, противопоставляя «обгаженному» миру свой мир, автор осторожно, в духе Маяковского ( «…светить - И никаких гвоздей!) смягчает пафос: « Я остаюсь здесь, Отче, се ля ви». Это «се ля ви» нужно, чтобы не встать в позу пророка окончательно.

Удивительно, что автор не боится раскрывать свою систему ценностей, которая начинает постепенно от стихотворения к стихотворению превосходить надоедливый и суетный мир СМИ, каких-то «вторых сезонов» кошмаров на сцене и в жизни. Автор не случайно так часто посвящает свои строки кому-либо – живым и мертвым – он чувствует в них поддержку. Поэтому его борьба за систему ценностей, столь близкую ему (и им) не выглядит абсолютно трагической.

Кино стало для людей советского времени буквально классическим способом объединения поколений, и в стихах Комарова не раз появляются кадры то немого, то старого кино.

Вот стихотворение «Заглянув как-то внутрь себя…».

В этом тексте больше всего подкупает единство светлых (опять белых, серебряных, северных явлений); бабочки – символ тепла и лета, не противостоят этому светлому миру. Просто они несут свет не с Севера, а с Юга. А вот лампочка на оголенном проводе, по словам Булгакова, - символ бесприютности, бездомности. Что дом – важная ценность в мире Комарова, мы уже видели. Так выстраивается своя иерархия ценностей в мире поэта: свет, тепло, дом, а противостоит этому все, лишенное тепла, света, корней, подлинности.

А вот и антиценности в мире Комарова: «Девальвация разума. Девальвация правды. Девальвация денег». Противостоит этому «Только рост, ренессанс, высота» -

– трижды повторенная система ценностей, противостоящая только одной антиценности – девальвации. То, что антиценность одна, делает ее мертвой и уже побежденной, в этом и есть романтическая позиция автора. Конечно, сегодня такая позиция, может казаться слабостью пресловутыми «розовыми очками», которые обязательно нужно снять. Но в этом и ценность такой позиции – один против всех, за всех и без всех, если перефразировать Цветаеву.

Своеобразный стоицизм – обязателен при такой позиции. Посмотрим стихотворение «Если бы мы часто жаловались…».

Раздражающие строчки, заставляют вслушиваться, возвращаться к ним, повторять. Белый стих живет только и исключительно сконцентрированной мыслью. Я могу быть не согласен с таким стоицизмом Шукшина, не быть в состоянии так же себя вести, но именно эта способность вступить в диалог с автором, - залог удачных строк. Автор готов идти таким путем.

А вот и картечь – охотничья, не обязательная при охоте на зайца. В стихотворении «Идем по белу снегу», есть какая-то раздражающая нота. Я попытался для себя ее сформулировать: мы смертны, как и заяц, на которого мы зарядили картечь, но, ведь, это мы, мы сами и идем убивать того, кто так же, смертен, как и мы. Это мы – мучители всего живого, и сами жертвы. Это внутреннее противоречие подкупает. Внутренний спор с самим собой – признак верного движения в искусстве.

Ирония – нечастый гость в поэтическом мире, несмотря на то, что все пытаются смотреть на себя без чрезмерной серьезности. У Комарова есть ироничные стихи, это – хорошая черта.

Так почему же картечь, и на кого автор ее зарядил? Мне представляется, что картечь это и оружие борьбы со всем, что так ненавистно автору, и оружие защиты его собственной системы ценности, и опасность самого вмешательства в мир, где все хрупко, красиво, как лилии на воде, но и так же недолговечно.

А. Гутов

Моему учителю в поэзии — Александру Семеновичу Кушнеру

Заводи и лилии

Кувшинки, нимфы, лилии

В воде согретой.

Изгиб реки. Береговые линии-

Приметы лета.

Рыб камышовых изобилие.

Игра воды и света.

«Повсюду заводи и лилии»-

Строка сонета.

****

Антону Кассу

Мне близок Блок, приятен мне Гандлевский,

Я Уфлянда и Лосева люблю.

И между строк, мне нравится, что дерзкий

Мной слог влечет, и сводится к нулю.

Что мне сказать за жизнь? Что я имею?

Я счастлив. Господом храним.

Мне б только объясниться перед нею.

Мне б только увидать ваш Третий Рим.

****

Солнце семь раз поднималось по cтупеням Ахазовым.

 Из ненаписанного

Мои друзья на Троекуровском,

А я живой еще, джигит.

Дороги. Реагент с песком…

Прости. Не знаю. Не знаком

Со смертью цвета... антрацит.

Андрей, Илюша, Николай!

Сейчас, друзья, вы далеко...

Разносит весть собачий лай

Поверх барьеров, облаков.

А я живой еще, бандит.

Пишу, люблю, смотрю в окно.

А дождь застенчиво стучит,

Как в кадрах старого кино...

Эпитафия поколению 90-х

Поколение нуль, поколение пи

Постигает земные азы.

Легкий звон пролетевшей в саду стрекозы.

Одинокие тени в степи.

На ветру словно шепчутся ветви берез.

И дорога так странно, как карта, легла.

Это все между тем, это все не всерьез.

Это капля надежды, минута тепла.

****

Красные маки,

Как красные знаки.

Красные знаки,

Как красные Мекки.

Солнце и небо — твои маяки.

Заводи тихой реки.

Красные маки,

Дорожные знаки.

Гуси и маки.

Натурщицы — Махи.

Красные маки,

Как красные птахи.

Красные маки,

Былинны, как саги.

...Реют, как флаги,

Прекрасные маки.

****

Паше Шарову

На Николу ходили мы в гости

Птицы мирно клевали пшено.

Там играли мы в нарды и кости

И смотрели немое кино.

Чарли Чаплина старая лента

Воскресала из тени времен.

Ощущение чуда. Момента.

Память прошлого. Тени имен.

****

Весь этот мир обгадив и кляня.

Ни слова брани не услышишь от меня.

Пускай другие матерят и пьют вино.

Пускай страна, к чертям, идет на дно.

Пускай то пир кругом, а то опять чума.

Пускай мне вяжет рот восточная хурма.

На сцене горе от ума. Второй сезон.

Пускай здесь оставаться не резон.

Пускай все биты карты доброты.

Пускай здесь «рулят» связи и понты.

Пускай здесь попирается закон.

И только деньги ставятся на кон.

Я остаюсь здесь, Отче, се ля ви,

В объятьях неба и любви!

****

Уплывает с первым ветром-ветром последним

Мой деревянный домик, мой наследник.

С вишневым садом и с резным забором.

Скоро ли я вернусь? Да видать, не скоро.

****

Над полями, лесами, болотами,

Над изгибами северных рек,

Ты проносишься плавными взлетами,

Небожитель-герой-человек.

В. Ходасевич

Что пожелать мне авиатору?

В какие дали путь его стремится?

Запечатлеть ли оператору

Картину в воздухе? И скрыться?

Там в синеве - спирали и зигзаги,

И он парит себе над городом, парит.

Его увидят в Дрездене иль в Праге.

И он пленит собой Мадрид.

Ты авиатора лови анфас уверенный.

Перчатки. Шарфик. "Камера, мотор...",

Но там, внизу, поля и зюйд умеренный.

Леса и реки. Кончен разговор.

Зима в Прилуках

...Туда лететь – какие муки!

Но тянет в древние места...

Стоят на речке Вологде Прилуки,

И маковки церквей. И колоколен звуки

Здесь появились неспроста...

Тут похоронен Батюшков, поэт,

А снег вьюжит, дороги заметает.

Окрест разлит фаворский, первый свет.

Но не кончается сюжет...

А память, словно снежный ком, лежит, не тает.

…Но как напишет позже Кублановский:

«Снег что-то вроде ценности щемящей...».

Пейзаж, увидев незатейливый, неброский,

Руси расслышав прежней отголоски...

...Такой простой, святой и настоящей...

****

В какую тьму? В какой провал?

Народ страны маршировал…

Мне, как нарыв, все бредни СМИ

И то, что сделано с людьми.

Газеты и каналы лгут –

Сон безмятежный берегут.

А я, как царь, я жил один

В одну из траурных годин…

…Облюбовал себе подвал.

Крестом обычным вышивал.

Колол дрова, стелил постель

И ждал, когда придет апрель…

Верлибр

Александру Динесу

Заглянув как-то внутрь себя,

С удивлением я обнаружил

Серебро мной растраченных слов.

Сны о далеком севере.

Белые побеги продрогших растений

В эпицентре суровой зимы.

А по комнате неспешно порхали бабочки,

Иногда припадая к стеклам.

А еще одиноко на потолке

Тускло светила лампочка

На оголенном проводе…

Селфи

Игорю Панину

Мне не нравится Полозкова.

Просто я когда-то читал Пушкина,

Лосева, Бродского, Обэриутов.

"Мир- большая туфта" - кричит телевизор

Газеты скандируют - "бога нет!!!"

Есть, есть Бог, и Космос нас слышит.

Что касается мира, то я не скажу,

Что он полон туфты.

Наша жизнь - в мелочах, в зеркалах.

То есть, то, что мы отражаем.

Отражаете свет - будет свет.

Отражаете зло - будет зло.

Я и сам играю то белыми, то черными,

Поочередно.

А когда я читаю стихи,

Напоминаю себе Сергея Юрского,

Ушедшего от нас в лучший мир.

****

Настанет день, настанет час.

И мы уйдем, как не бывало.

Из ненаписанного

Если мертв:

Пушкин, Есенин, Шукшин,

Рыжий, Кормильцев, Дидуров,

Галкин, Бодров и Высоцкий,

Шпаликов, Блок, Мандельштам,

Балабанов, Курехин и Цой,

То живы ли мы?

- Нас нет.

День за днем.

Кап-кап...

По капле уходит время.

Тик-так...

Незаметно проходит время.

...День придет, и смерть нас вычеркнет

Из блокнота жизни

Четкой ровной линией.

Черной гелевой ручкой.

Смерть — хлеще Кафки.

Круче Ницше.

Крепче водки.

Спирит — не спирт.

Ленточка дальняя, финишная.

...Это время белых стихов.

Белых, перистых облаков.

Это время коротких звонков

По межгороду.

Это переход вброд.

Это запах терпких духов и

Мегаполиса.

Я-лимоновец

Я- Гойя

 А. Вознесенский

Игорю Свинаренко

Я — лимоновец

Мой цвет — красный.

Пишу белым

По черному.

Сгущаю краски.

Отдаю должное

Новому дню.

Пишу стихи.

По ночам -

Не сплю.

Или сплю

И мечтаю

О чем-то прекрасном.

Вижу яркие сны.

Работаю кочегаром

Новой Камчатки.

Где бы найти

Вечный двигатель?

Время ли заменить

Батарейки?

Чтобы музыка

Была вечной,

Человечной

И бесконечной...

...Я — лимоновец

Чистой воды.

****

Сбереги, умоляю, родную речь,

Картечь.

Доведи до потомков, сиречь

Картечь.

****

Девальвация разума. Девальвация правды. Девальвация денег.

Девальвация смысла. Девальвация прозы. Девальвация слова.

«Девальвация. Девальвация. Девальвация», — слышно повсюду.

«Только рост, ренессанс, высота», повторяю себе.

****

«Если бы мы часто жаловались

Нам бы меньше завидовали», -

Написала одна старуха в ФэБэ.

Я часто думаю над ее словами.

Вспоминаю полковника,

Которому никто не пишет.

В России был аналог полковника-

Актер и писатель - Василий Шукшин,

Который сказал: «Я буду лучше грызть землю,

Но не буду пенять на свои неудачи»,

Из которых и состоит наша жизнь.

****

Идем по белу снегу,

Прокладываем путь.

То повинуясь бегу,

То шагом, по чуть-чуть.

Зарядим мы картечи.

На зайца мы пойдем.

Не может быть и речи,

Что скоро мы умрем.

Мы проживем негромко.

Достойно проживем.

Работа трудоёмка -

Мы справимся с зверьем.

****

Люблю тебя, Петра творенье,

Люблю тебя, стихотворенье.

****

На душе покой и нега.

Мало снега? Много снега?

Снег в лицо: искрится замять.

Как тетрадь, листаю память.

Этот день пускай приснится.

Дымка в небе голубится.

Прочь сомненья и печали.

Раствориться б в этой дали!

****

Мы сядем в точке «А», а выйдем в точке «Б»,

Состав проносится упрямо по судьбе.

Гремит вагон, позвякивает ложка

И время убегает понемножку.

А поезд набирает ход, что едет в вечный Рим.

Давай присядем и поговорим.

К чему нам спорить и корить

Судьбу, связующую нить?

Нам добрая досталась проводница

И белое белье, как говорится.

В окно смотрел. Подрагивал стакан.

Не время нам держаться за стоп-кран.

О, этот поздний свет и дальние огни,

Тянулись, словно тени, наши дни….

****

Город вымер. Потухли березы.

Всюду серость, промозглый февраль.

Я пою эту местность, забытые грезы.

Мы уходим под воду, как будто матросы.

Всюду сырость и грязь. Душу лижет печаль.

Ночь. Приемник. Дассен нам тихо споет

О жизни, как чуде. Душевно и кротко.

Так швея кружева виртуозные шьет,

А оркестрик играет, не кончен полет,

Как смычком, прошивает нам душу иголка.

Есть движение внутрь и движение вне.

Этот город скучает по прежней весне нестерпимо.

Только тополь в окне. Только звук в тишине

И разводы, как тени, на мутном стекле-

Все проносится в дали далекие мимо.

Летний день

1.

Я пытался удержать летний день.

Не смотрел на часы.

Не выходил из комнаты.

Не думал о датах и числах.

Не подходил к календарю.

Время словно застыло.

2.

Делал селфи, смеялся,

Как большой ребенок –

Том Сойер местного пошиба.

Мне казалось тогда, что я вечен,

Как последний обэриут

Или алеут из песни.

Летний солнечный день – последнее,

Что у меня осталось.