Поверь в себя


Светлана Остров


Давным-давно под клекот журавлей
У мирозданья в пору обмолота,
Вплетающего нежно  позолоту
В осенний сплин усталых  тополей,
Просила я, погнавшись за мечтой:
«Дай силы  на заезженном  уклоне!
Дай  каплю веры мне, не утолённой,
И знать, и сметь, хотя бы на глоток!»
Молчала  хлябь  небес, но  в тишине,
Скользнув чешуйчатым хвостом по зыби
Ковыльных трав  ожившего безрыбья,   
«Поверь в себя…»  – тропа шепнула  мне.
Бывала чаще оттого  в седле,
Друзей нашла, да всё не по плечу,
Не по душе ….  Любить… Любви хочу!
« Ты…верь…. в себя!» – вновь грянуло во мгле.

Пришла дочурка вся в слезах. Любя,
Ей повторю: « Чтоб стать от счастья сытой,   
Не плакать у разбитого корыта
 Однажды навсегда поверь в себя!»

Славься, Цезарь!

Перевод с английского
стихотворения
Вильяма Эрнста Хенли

От серо-зимнего заплечья,
От золотой истомы летней,
Смерть,  жизни мать, простосердечно
 Освобождает нас навеки.

Тиха, незрима, неизбежна
Везде, всегда, как свет и тени,
Избранников  отметит прежде,
Чем сыщет ночь свой день призренный.
Печалью, радостью ль поманит,
Оставив от надежд засеки
На голосах и взглядах гнаных,
Их сделав сирыми навеки.

То в серо-зимнюю беспечность,
То в злато летних отречений,
Святых, высоких воплощений,
Смерть , матерь жизни, бесконечно
Сливает нас в одно теченье.

 
Ave, Caesar!*
By William Ernest Henley*

From the winter's grey despair,
From the summer's golden languor,
Death, the lover of Life,
Frees us for ever.

Inevitable, silent, unseen,
Everywhere always,
Shadow by night and as light in the day,
Signs she at last to her chosen;
And, as she waves them forth,
Sorrow and Joy
Lay by their looks and their voices,
Set down their hopes, and are made
One in the dim Forever.

Into the winter's grey delight,
Into the summer's golden dream,
Holy and high and impartial,
Death, the mother of Life,
Mingles all men for ever.

 *«Ave Caesar! Morituri te salutant» (c
лат. — СлавьсяЦезарьИдущие на смерть приветствуют тебя)
 *William Ernest Henley [1849-1902], an English schoolmaster, a successful poet, critic and editor.

Живы янусы двуликие

Светлана Остров

Живы  янусы двуликие в бочагах календарей.
Бизнесмены и политики дефилируют с  веригами      
перекошенных дверей.

Так и эдак можно выкрутить. Запускают в оборот
то сермяжную религию, как историю на выгуле,
то  безропотный  народ.

Стонут петли перебитые от майдана до войны.
И молчат, молчат убитые, чистоганом  оповитые,
на окраинах страны.
……………………………………………………
Живы  янусы двуликие
               в бочагах календарей.

Слуга слугам

  Перевод стихотворения Роберта Фроста
 
    – Не заставляю вас узнать, как рад,
    Что прибыли и поселились здесь,
     Пообещал  спуститься в суете,
    Я не вникал в теперешний  уклад!
    Заполнен дом голодными, кормить
     Их чем, нашли, кажись. Ну, что гадать.
    Не мог излить всех чувств сильней тогда,
     Чем прокричать, воздев, хотя б на миг,
    Я  к небу руки. ( О! Мне должно быть.)
   Вам так желалось? Верно, никогда.
    Не знаю даже точно, вот беда,
   Смеяться иль прощения просить.
– Остался голос, кроме ничего
   Не объяснит, что выстрадала я.
Всё вкривь и вкось пошло, как ни понять.
– Гляжу на озеро, ( вы заняли его,)
И вижу живописный лик  воды.
Нет, не скажу, а громко повторю
Те блага, что подносит тропарю
 Исток реки, звеня на  все лады.
Он замолчал, продолжила  она:
 – Ну, да, пройдя 5 миль сквозь  горный паз, 
Все бури, гости частые   у нас,
 (Где я тарелки мою, у окна),
Рисуют волны тихие белей,
Чем белое печенье, и меня
Влекут  на воздух, красоту объять,
Шагнуть навстречу утру поскорей,
И  телом слиться с ветром  до кости,
 Когда с Норы Драконовой* шторма
Бегут, грозя, по озеру, ревмя,
Я вижу  полноводный, чистый лист.
Наш Уиллоуби! Как нашли вы нас?
– Предполагаю, знали вы о том,
О папороти книга* – но потом
Делам вы дали волю, и не раз,
 Как птичьим перьям, управлять  собой,
 Уходом и приходом. Неужель
Такая занятость вам по душе?
  – Людей побольше б, то расклад другой...
Сдаём в аренду Леновы дома,
Скорей всего построенные впрок,
Чего-то  стоит берега кусок,
Но я, как муж, не верю в то  сама.
Он подаёт всегда лицом товар
И думает со мной всё хорошо.
Один Лове, наш врач, не стал ханжой,
Посмел сказать: «Нет никаких лекарств».
Чего хочу, так это отдохнуть
От ртов наёмных и моей стряпни,
 Горы посуды, суетной возни,
 От дел, которые одна  тяну.
 Нет прав на собственность, как и пути,
 Одних забот, которые несём,
Лен говорит, еще чуть-чуть и всё,
Чтоб выйти, нужно напролом идти
И я согласна с этим, но пока
 Иной дороги нет, чем прямиком,
По крайней мере, для меня, потом
Лен хочет лучшего, наверняка.
 Его план переезда – не ахти
 Оттуда, где мы жили, как ни мерь,
 Я повторюсь: не выжить без потерь,
 Хоть озеро и в милях десяти,
 Но Лен пошёл, чтоб возместить ущерб.
Работа от зари и до зари,
В одной упряжке, что ни говори –
 Есть небольшая прибыль в купаже,
(Сравняла напрочь женщин и мужчин),
А Лен так много на себя берет,
Он по уши в делах, но этот год –
Его централь средь многих, как ни тщись.
Считать убытки –это для него.
Бездельники блюдут себя в чести
Как им ни стыдно так себя вести?
Четверка бесполезных мужиков.
Слоняются по кухне с болтовнёй,
Пока бекон я жарю – нет забот!
А дел по-прежнему невпроворот,
Добавить нечего – одно жульё.
   *Роберт Фрост (1874-1963) «считается в США поэтом как XX века так и XIX столетия» - Уолт Уитмен. Этот бесспорный факт несколько озадачивает иностранного читателя. Тем более, что американская поэзия  ХХ столетия богата звездами первой и второй величины: Эзра Паунд, Томас Стирнс Элиот, Харт Крейн, Эдгар Ли Мастере, прославленная плеяда мастеров пера "южной школы", и многие другие. Но при всем  великолепии единственным общенациональным поэтом слывет  Роберт Фрост. Его
 жекстатисчитал своим любимым поэтом Иосиф Бродский.


A Servant to Servants
by Robert Frost

I didn't make you know how glad I was
To have you come and camp here on our land.
I promised myself to get down some day
 And see the way you lived, but I don't know! 
With a houseful of hungry men to feed 
I guess you'd find.... It seems to me
I can't express my feelings any more
Than I can raise my voice or want to lift
My hand (oh, I can lift it when I have to). 
 Did ever you feel so? I hope you never.
It's got so I don't even know for sure
Whether I am glad, sorry, or anything.
There's nothing but a voice-like left inside
That seems to tell me how I ought to feel, 
And would feel if I wasn't all gone wrong.
You take the lake. I look and look at it.
 I see it's a fair, pretty sheet of water.
 I stand and make myself repeat out loud
The advantages it has, so long and narrow,
Like a deep piece of some old running river.
Cut short off at both ends. It lies five miles
Straight away through the mountain notch
 From the sink window where I wash the plates,
And all our storms come up toward the house,
Drawing the slow waves whiter and whiter and whiter.
It took my mind off doughnuts and soda biscuit
To step outdoors and take the water dazzle
A sunny morning, or take the rising wind
About my face and body and through my wrapper,
When a storm threatened from the Dragon's Den,
 And a cold chill shivered across the lake.
I see it's a fair, pretty sheet of water,
 Our Willoughby! How did you hear of it?
I expect, though, everyone's heard of it.
 In a book about ferns?* Listen to that!
You let things more like feathers regulate
Your going and coming. And you like it here?
I can see how you might. But I don't know!
It would be different if more people came,
For then there would be business. As it is,
The cottages Len built, sometimes we rent them,
 Sometimes we don't. We've a good piece of shore
That ought to be worth something, and may yet.
But I don't count on it as much as Len.
He looks on the bright side of everything,
Including me. He thinks I'll be all right
With doctoring. But it's not medicine—
Lowe is the only doctor's dared to say so—
 It's rest I want—there, I have said it out—
From cooking meals for hungry hired men
And washing dishes after them—from doing
Things over and over that just won't stay done.
 By good rights I ought not to have so much
Put on me, but there seems no other way.
Len says one steady pull more ought to do it.
He says the best way out is always through.
 And I agree to that, or in so far
As that I can see no way out but through—
 Leastways for me—and then they'll be convinced.
It's not that Len don't want the best for me.
 It was his plan our moving over in
Beside the lake from where that day I showed you
We used to live—ten miles from anywhere.
We didn't change without some sacrifice,
But Len went at it to make up the loss.
His work's a man's, of course, from sun to sun,
But he works when he works as hard as I do—
Though there's small profit in comparisons.
 (Women and men will make them all the same.)
But work aim’s all. Len undertakes too much.
He's into everything in town. This year
 It's highways, and he's got too many men
 Around him to look after that make waste.
They take advantage of him shamefully,
And proud, too, of themselves for doing so.
We have four here to board, great good-for-nothings,
Sprawling about the kitchen with their talk
While I fry their bacon. Much they care!
 No more put out in what they do or say
 *
Жена фермера  разговаривает с гостемчерез  энергичную беседу раскрывает  историю своей жизниОни держат ферму по выращиванию папоротников, необходимых  в медицине и пищевой промышленности, стали »слугами» наёмных рабочих.
 *Dragons' Den- Бухта Дракона, телевизионная программа, представляющая проекты предпринимателей инвесторам. ( в переводе: * Драконова нора)

Я весну встречаю

Я весну встречаю, словно вёрсты
Головной , не знаемой дороги,
На ухабах стоковых вопросов
Разбиваю в кровь, как прежде, ноги.

Где-то там, на повороте малом
Куст полынных бед  чернеет коркой,
Фитилём, негодным для запала,
Был горючим, стал совсем не горьким.

 Я по лужам шлепаю , как в детстве,
 И тайком от глаз чудных прохожих,
Словно в купели святой, купаю сердце
Чтоб казаться чуточку моложе.

А весна звенит, торопит, будит
То мечтою новой, то любовью.
–Ты  позволь, а там уже что будет,
 Оставаться мне самой собою.

Люсина песня 

        поэма
       посвящается светлой памяти
       Людмилы Павловны Голенко,
                моей мамы
        I
Распахнуто ложе июля,            
И степь ожиданьем хмельна, 
Её до поры караулит            
Монашка в соку, бузина. 

Медовою жаждой объятый,
Рой пчёл – на пиру из пиров,
А в ситцах гречихи и мяты      
Поёт  и вещует любовь.         

Глаза Богородицы* росно          
Мерцают у теплых запруд,      
Меня за собою по звездам,
Стекающим в лето ,зовут.
Где глянулась степь разудалой
Девчушке, певунье села.
Сначала  волошки вплетала
Ей в косы, тайком увела
 Вночи, на Ивана Купала
 Бежать  за вихрастым Юрком, 
 Венок на макушке распялив,
 С ним петь в хороводе потом:
           «Ой, ти ж поле, моє поле,
            Степ широкий, гомінкий,
            Нехай долю, мою долю,
            Та й минає лиховій!»
        ____________________________
«Глаза (слёзы) богородицы»-
народное название чабреца. 
       II
Потом… в их вечор голосистый
Зашла приживалка.  Войной
Она назвалась.  Норовисто
Несла на плечах  коромысло
С живою и мертвой водой.
 
Лила-поливала искусно,
То кровью, то смертью быльё.
Родня обжила захолустье,
Овраг спрятал девочку Люсю,
И звонкую песню её.
     ________         
      
Война уходила свирепо,
Разграбив сельчан алтари,
На выжженом поле нет хлеба.
Траву да сопрелую  репу             
Сбирают, кряхтя,  косари.
               
           ІІІ

  У Люси семья небольшая,
  Отец  да еще две сестры,
  Беду меж горами Тянь-Шаня
  Решив скоротать, уезжают,
  (Голодные сборы хитры),
  В  поселок крутой Сыр-Дарьи.

Узбеки, татары, корейцы,
Но место днепрянам нашлось.
Расцвёл Янгиюль эдельвейсом
В конце неурядиц путейских
 И смерти коварной назло,
 Запелось, им  стало тепло.
         
           IV
            
У счастья свой компас, чудацкий:
Абрис горизонта   разъят,
Девчушке, (всего лишь пятнадцать),
 Ей только бы петь да гоняться
 За стайкой небесных ягнят.

А травы покосные, в пояс,
Сочны на рокадах судьбы,
Томятся от горнего зноя,
Припав нараспах к водопою,
Вдруг слышат бряцанье копыт.

Скакал во всю прыть по дороге
 За Люсей вдогонку смельчак
Настиг, черноокий, высокий,
Стреножив коня у истока,
Стоял и смотрел, и молчал.

Ни слова певунье-казачке,
Во взгляде: «нашёл, что искал».
А дома – отец: «Не артачься!
Хитба* состоялась удачно:
Отара овец, два быка.

Он в прошлом – известный вояка,
Был ранен. Комдив  и герой.
Готовься к никаху*, однако,
Теперь со двора чтоб ни шагу,
Неровню, а замуж берёт!»
_____________________________ 
*Хитба – В исламском семейном праве обряд сватовства до брака.
* Никах- бракосочетание.

                V            
            «Ой, ти ж поле, моє поле,
             Степ широкий, гомінкий,
             Нехай долю, мою долю,
             Та й минає лиховій!»

Во сне, средь даров жениховых
 Плыла по весенней воде
От Люси вдаль степь васильково,
Тянулись к ней руки Юрковы
Сквозь крик в ночи: «НКВД!»

Под утро татарин шел пленным,
Конвойным и  без  куража,
Был признан  «шпионом»,презренным,
И род его проклят селеньем,
Что ж Люсе осталось? Бежать...
          ***   
Распахнуто ложе июля,            
А степь ожиданьем хмельна, 
Её до поры караулит            
Монашка в соку, бузина.
 
Лишь спустится полдень пунцовый
На травы и пашни с небес,
Степь спрячет под легким покровом
Реки изрезьблённый эфес.

Из ножен своих исступлённо
Дорогу клинком обнажит
И вступится за обречённых,
Их благословляя на жизнь:
Юрка, что ни разу не струсил,
Покорный любви естеству,
За песней рванувший на бруствер
Судьбы милой девочки Люси.
       ________
С тех пор её мамой зову!
          
 
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.