Михаил ОКУНЬ
Родился в 1951 г. в Ленинграде. Служил в армии. Окончил Ленинградский электротехнический институт им. В.И.Ульянова (Ленина). Работал инженером, литературным консультантом в Ленинградской писательской организации СП СССР, редактором, журналистом.
Первая публикация в ленинградской газете «Смена» (1967). Первый сборник стихов вышел в 1988 г. в «Лениздате» как лучший по итогам 18-й конференции молодых литераторов Северо-Запада. Автор девяти сборников стихов и трех книг прозы, выпущенных в издательствах Петербурга, Москвы, Гельзенкирхена (Германия). Последний сборник «Февральская вода» выходил в 2018 г. Стихи и рассказы публикуются в журналах и антологиях России, Германии, США, Финляндии, Бельгии, Украины на русском, английском и немецком языках.
Шорт-листы литературных премий «Честь и свобода» Санкт-Петербургского русского Пен-клуба (1999) и Бунинской премии (2007). Лауреат премий журналов «Урал» (2006) в номинации «Поэзия», «Зинзивер» (2014, 2016) в номинации «Проза», «Футурум АРТ» (2016) в номинации «Проза». Дипломант 5-го Международного литературного Волошинского конкурса (2007) в номинации «Крымский мемуар». Золотая медаль 2-го Международного конкурса современной литературы «Лучшая книга – 2010» (Берлин, 2011) в номинации «Малая проза». Лонг-лист Русской премии (2016) в номинации «Поэзия».
С 2002 г. живет в Германии. С 2017 г. является редактором отдела прозы журнала «Эмигрантская лира», выходящего в Бельгии.
* * *
Когда с отцом мы шли Разъезжей,
То в двухэтажный старый дом
Заглядывали, взявши прежде
То, чем богат был гастроном.
И через двор дорога наша
Вела в подвал, где как итог
Сидел сапожник дядя Саша,
Военный инвалид без ног.
И хоть скребли его обиды,
Зайти к нему сам бог велел:
Он поминал свою планиду
И то мрачнел, то веселел.
Газета заменяла скатерть,
К соседям плыл граненый звон,
Был краток век «Бычков в томате»,
А фриц, конечно, побежден!
* * *
Небо ватником серым укрыто, смеркается день заоконный,
И стрекозы патрульные в верхних пространствах снуют.
Будто сетка наброшена, и вездесущие дроны
Беспристрастно сканируют наш невеселый уют.
От фасеточных глаз никуда, никуда мне не деться
Со стихами, тоской и невнятной любовью своей.
Пусть кончается день – ведь и он не пришелся по сердцу
В череде желто-серых дождливых сентябрьских дней.
Хоть рассеялись тучи, но вслед не уходит тревога.
Выйдешь – воздух вечерний цикорной настойкой горчит.
И давно уже стыдно выклянчивать что-то у бога,
И в горах телевышка, как перст одинокий, торчит.
* * *
Карповка, мост, Ботанический сад,
Зданье ЛЭТИ...
Нет уж, пичуга, – ни шагу назад! –
Вспять не лети.
Там я учился не помню чему,
Но для страны
Были зачем-то мы – сам не пойму –
Очень нужны.
Вспомнится лишь непутевый дружок,
С водкой «на ты».
Там, куда он совершил свой прыжок,
Как в Ботаническом, вечны цветы.
Простые строки
Абхазский борец Джонни Шематова
Трудился администратором в молодежном кафе на Толмачёва.
Кончались восьмидесятые, алкоголь был под запретом,
Но Джонни и не думал зацикливаться на этом.
Как гостеприимный хозяин, он скомандовал: «Разливай!»
Слава Пьецух прочел свой рассказ «Попугай».
Поскольку тишина установилась не сразу,
Решили прослушать «Попугая» по второму разу.
Пьецух, не кобенясь, вновь прочел свой рассказ.
Девушки были общительны, от одной не оторвать глаз.
Вечер становился все более веселым,
А легкий алкоголь успешно вытеснялся тяжелым.
Потом побрели мы в ночь кто куда.
В Фонтанке под ветром вздувалась вода.
«Ну что, поэт, – Джонни культурно сказал, – хочешь эту красивую суку?»
«Хочу!» – поспешно ответил я и, как утопающий, сжал ее руку.
* * *
Осенний неяркий пейзажик
Свой обнажает чертежик.
Подозреваю даже,
На что это будет похоже.
Дорические колонны,
Решетки и парапеты, –
В предутреннем, полусонном, –
Когда-то видел все это.
Зеленые донные клочья,
Гранитных ступеней обмылки.
Делились белою ночью
Последним глотком из бутылки.
А нынче уже не остро...
Гляди же, печальник со стажем:
Перед тобою просто
Неброский осенний пейзажик.
Леший
Третий день лежу тверёзый.
Леший зырит из березы
за моим окном.
Тем смешней он, чем суровей.
У него кривые брови,
кажется он сном.
Он и вправду в сны приходит –
безобразит, колобродит,
прутья – колтуном.
Он нелеп, антинаучен.
Но без лешего мир скучен –
будто под сукном.
* * *
Когда-то, сделав тете ручкой,
а также сделав ручкой дяде,
я много милых сердцу штучек
в родном оставил Ленинграде.
Вот пресс-папье из жадеита
и египтянин мой из бронзы.
А в рамке – свинтус у корыта,
и нэцкэ, крохотные бонзы.
Что с этим станется по факту?
Какой любитель, вскрыв квартиру,
мои обрящет артефакты
и на Удельной явит миру?
* * *
Пруд у завода «Бавария» –
Лучшего нет на земле!
Наша компания варится
В пляжном июльском котле.
С Кузей сдружились мы в госпитале,
Боб – криминальный дружок.
Семидесятый... Так просто ли
Сделать обратный шажок?
Девочки местные, стремные,
Рады хоть винной бурде.
Мечутся рыбки бездомные
В глинистой мутной воде.
Пиво завода «Бавария»,
Вермута фаустпатрон...
Юность скрывается в мареве
И возвращается в сон.
* * *
В.Мартынову
В компании с дружком мы забрели в контору
С названием как жизнь под старость – «Технодым».
О свойствах труб печных завел он разговоры,
А я – вот чудеса! – стал снова молодым.
В уютной тесноте я был как местный житель –
Всю молодость провел я в комнатках таких.
Товарищ между тем какой-то ответвитель
Нашел средь образцов и благостно затих.
Потом зашли в кафе, где мебель как на кухне
Была. И обогрел нас коммунальный свет.
О чем нам толковать? Ты, прошлое, пожухни!
И темень за окном, и транспорта в ней нет...
* * *
«Бог простит, вперед того не делай!» –
говорила мне бабушка, когда озорничал.
Чем же ее на свете белом –
уж и не вспомнить – я огорчал?
«У вас голословно, у меня записано!» –
говорил один начальник давным-давно.
И тот, кто ему возражал неистово,
потом смирился и лег под сукно.
Его пример другим наука.
Как зимний лес в тайге трещал!
(Жизнь вообще несправедливая штука,
а что будет справедливой, никто и не обещал.)
* * *
Уже не поднимется мама,
Постель – как последняя твердь.
И плюшевый заяц рекламный
Талдычит про скидку на смерть.
А ты, мой отец, если б дожил
И свой не утратил запал,
Вполне б оценил эти рожи
И города не узнал.
И мы, облачившись в обноски,
Пошли б в тот снесенный квартал,
Где Некто – до шуточек плоских
Охотник – своих в нас признал.
* * *
В кинохронике случайной –
Блок в фуражке, средь толпы.
Он бросает взгляд печальный,
Улыбается слегка,
Видя нас издалека.
И ему вполне понятен
Через век любой дебил.
Знает: мы до дна испили
Чашу, что он пригубил.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.