Ну что ещё сказать? Благодарю...

Константин Смородин

* * *
Ночь пришла на водопой.
Чёрный конь с холёной гривой.
Хочешь – пей, а хочешь – пой
в этой мгле неторопливой.
Хочешь – слушай шелест звёзд.
Их ссыпает, как алмазы,
август, раздавая в рост
росам и огням чумазым.
Зарумянилась заря.
Белый конь спешит напиться.
И алмазами горят
в гриве звёздные частицы.
Что тут скажешь? День прошёл.
Где-то бродят наши кони.
И, наверно, хорошо,
что узда лежит в ладони.
* * *
Рука скользит по краешку стола.
Зачем? Невольно расправляя скатерть,
которая когда-то здесь была…
в которой «смысл сокрыт»
– так подсказала память.
А дальше вспомнится наверное, увы,
та женщина, которая сидела
напротив.
Тень деревьев.
Блеск травы.
И озеро, которое глядело
глазами полными небесной синевы…
Лишь стол стоит.
Такие, брат, дела.
Рука скользит по краешку стола.
И время движется.
И женщина другая
готовит скатерть новую на стол,
её глаза испуганно моргают,
когда сквозь шорох долетает стон.
Стол дремлет, сам себя оберегая.
Он видит сны.
Он помнит крепкий ствол
сосны…
И скатерть
облаком плывёт над ним льняная…
* * *
Всё это было так давно
и всё же – это было.
Так превращает сок в вино
хмельная сила.
Смеркается. И всё синей
цвет вечереющей пастели.
И вдруг – как хоровод теней –
порыв метели.
Я пью горчащее вино
за тех, кого нет с нами.
И сумерки глядят в окно
безбрежными снегами.
* * *
Помню: платформа,
курящая дама в шубке,
рядом – малыш,
рыдающий не на шутку,
и мать поливает малютку отборным матом,
считая его в чём-то там виноватым.
Мне показалось
в железнодорожном шуме,
что я как будто внезапно умер,
и нахожусь в аду,
на промежуточной станции,
и какая-то тварь
распекает меня
за отсутствие посадочной квитанции.
Это было давно. В советской России.
На станции Домодедово я ждал электрички.
Начиналась весна. В луже синей
купались голуби в талой водичке.
* * *
Я иду по закоулкам,
по колено в жизни прошлой.
Звук разносится здесь гулко,
словно брошен он нарошно,
словно каменные своды
надо мною вместо неба,
и обманчивость свободы,
заключённой в чреве склепа.
Выхожу я за границу
старой жизни в город новый –
незнакомые всё лица.
Перекрёсток. Свет багровый.
Здесь простор, бездумьем страшный,
заключил дома в объятья.
Пуст и светел день вчерашний.
День грядущий – непонятен.
На каком-то перекрёстке,
где гурьба машин столпилась,
обдувает ветер хлёсткий,
свет в лицо порхает стылый.
Перекрёсток. Свет зелёный.
Мир – в движенье сумасшедшем.
И сияет солнцем сонным
день грядущий в дне прошедшем.
* * *
Если мне шестьдесят,
значит ей – пятьдесят четыре.
А Ишуткин лежит в гробу.
Послезавтра будет лежать в могиле,
завершив земную свою судьбу.
Выставила детскую фотографию. Зовут: Катя.
Зачем же я думаю о тебе?
Никакие мои мечтания не прокатят,
потому что разные мы по судьбе, –
ты играешь на клавесине, а я – на трубе,
ты в одной части планеты, считай – столичной,
а я – в провинции, почти глухой,
и даже думать мне о тебе неприлично,
потому что женат я давно на другой.
Это всё Ишуткин, умерший от ковида утром, –
жалко его ( я – потрясён),
и потому мысли свои запутал –
возмечтал о какой-то Кате,
как будто бы я влюблён,
а на самом деле это всё он –
взял и умер, и сбил меня с толку
(в этом году столько смертей!),
и мысль, будто ниточка за иголкой,
штопает рану с помощью сетей
виртуальных. А там какая-то Катя.
Лучше бы думал о доброй жене.
Но страшно мне, как будто на всё не хватит,
как будто прижали меня к стене,
и ещё одна ниточка, связывающая с прошлым,
оборвалась… А Катя тут ни причём.
Умер Ишуткин и спасаясь способом пошлым,
я просто думаю ни о чём.
Простите меня, Ишуткин и Катя.
Прости меня, дорогая жена.
Мы просто живём и за жизнь нашу платим,
и участь каждого – предрешена.
Куда влечёт сердце, туда и двинем.
Ишуткин бедный лежит в гробу,
а гроб – это чёлн перед морем синим.
Волна накатывает на судьбу.

День рождения
Скоро выпадет снег. Захрустит
под ногами подтаявшей коркой.
Мы с тобой загрустим.
Я бобром стану, ты станешь норкой.
Только пёс наш, мастиф,
нас увидев, подавится сушкой,
но, глаза опустив,
всё равно будет тих и послушен.
День рожденья, как снег,
иногда налетает случайно,
и, замедлив свой бег,
жизнь опять превращается в тайну.
Новогодний мотив
вкрался в сумрак сентябрьской лампы.
Только пёс наш, мастиф,
спит, склонив себе морду на лапы.
* * *
Ну что ещё сказать? Благодарю
за свет негреющий пунцового заката.
За Родину угрюмую мою,
которая горбата и щербата.
За путь, петляющий среди былых эпох,
где груз грехов чужих
взвалили мне на плечи,
за то, что сам я был и глуп, и плох.
За карту звёзд
на перекрёстке млечном.
За это чувство счастья – на краю
потока времени, впадающего в вечность.
За всё, за всё Тебя благодарю.
За долгий и прекрасный этот вечер.
Константин СМОРОДИН,
народный писатель Мордовии
Ну что ещё сказать? Благодарю... - Литературная Россия (litrossia.ru)

Смородин Константин Владимирович родился в 1961 в г. Первоуральске, Свердловской области в семье музыкантов, раннее детство провёл на Украине, затем семья переехала на родину матери в г. Саранск (Мордовия). Окончил Литературный институт им. Горького. Автор 7 книг стихов, а также 10 книг прозы и публицистики, написанных совместно с безвременно ушедшей супругой Анной Смородиной. По пьесам А. и К. Смородиных поставлено несколько спектаклей. Публиковался в журналах «Москва», «Наш современник», «Юность», «Роман-журнал. ХХI век», «Молодёжный журнал «Странник»», «Подъём», «Вологодский Лад» и др. Лауреат нескольких всероссийских премий. Член СП СССР (1989 г.). Народный писатель Республики Мордовия (2014 г.)

Поэзия