Поэт, переводчик «Слова о полку Игореве» ИГОРЬ ИВАНОВИЧ  ШКЛЯРЕВСКИЙ   скончался 08 сентября 2021 года.

      Родился 25 июня 1938 года в поселке Белыничи Могилевской области, в семье учителей. После войны семья переехала в Могилев. 

      Во время тяжелой длительной болезни отца был отдан в послевоенный интернат. Детдомовское детство, как полагают, отразилось и на его судьбе, и в его стихах.

      Это так.

      Особенно, как почувствовалось  мною,  – в  сборнике «БРАТ» (1982). 

     Вот что оттуда било наповал:

          Только мясо схватил из котла,

     как проклятая дверь заскрипела.

     Под рубаху!  А мясо кипело…

     Повариха нежданно вошла.

         Он, согнувшись, во двор побежал.

         И пока добежал до уборной,

         обкатился клокочущий жар,

         прилепился к груди непросторной.

    Захотелось бедняге мясца,

    да в рубахе носить неприятно.

    Не от матери, не от  отца,

    от детдома родимые пятна. 

 С  этих стихов и этой, потрясшей меня книги привязался к  лирике Шкляревского.

  «В 1986   Шкляревский тяжело переживал  Чернобыльскую катастрофу, произошедшую в области, где он родился. На полученную (1987) за очередную книгу Государственную премию высаживал в Белоруссии леса. По сей день там можно увидеть таблички с надписью «Лес поэта Игоря Шкляревского» (из Википедии).

                       ДРУГИЕ СТИХИ  ИГОРЯ  ШКЛЯРЕВСКОГО

                 ***

   Ветер холодный дует с реки.

Мы собираем в полях колоски.

Голые ивы. Церковь без крыши.

Ангелы в небо летят со стены.

Плачут голодные птицы и мыши,

в поле далёкие горны слышны.

Я колоски, колоски собираю

и на соломе сырой засыпаю,

и высоко над холодной страной

ангел летит с пионерской трубой.

               ****

Пока в столовке жадно ест собачник,

К его фургону, развевая мрак,

В рубахе белой подкрадётся мальчик,

Сорвёт засов! И выпустит собак.

Они рвануться в темноту на волю!

Пьянея, с ног спасителя собьют.

Вот, кувыркаясь, по ночному полю

Они уже бегут, бегут, бегут.

Река блеснула. Им не надо брода.

Они плывут. И где-то за рекой

Соединяет радостно свобода

Крик человека и собачий вой.

Их колет рожь! Их радуют проклятья!

Под каждым стогом есть для них приют.

Но и во сне, обнявшись, словно братья,

Они бегут, бегут, бегут, бегут… 

* * *

Отец давно не снится мне.

Уже не плачет брат во сне.

Под небом севера вдвоём

молчим. И думаем о нём.

Он жил в сиянии надежд.

И к разным благам бытия

немало пропустил невежд.

Быть может, пропущу и я.

Закат погас, а ночи нет.

Ушёл -- и свет не погасил.

За сколько зим, за сколько лет

нас ни о чём не попросил.

Там только книги вдоль стены.

Однажды мне сказала мать:

-- Он не любил надоедать.

И не приходит даже в сны.

* * *

-- Поспи, -- говорила мать.

-- Вставай! -- говорил отец.

-- Поешь, -- говорила мать.

-- Учись! -- говорил отец.

Приеду. Слова всё те ж,

Да только не все слова.

Осталось: -- Поспи, поешь... --

А следом шумит трава.

Из поэмы "ГОСТЬ"

Время пришло уезжать.

Сыну сказала мать:

-- Вот и увидел нас.  --

Он понял: последний раз.

Жаловалась на моль,

на головную боль.

Отец ничего не сказал.

Руку слабо пожал.

Махали ему с крыльца.

Сын, сын, сын...

Отчаянью нет конца.

Он уходил один.

Раз оглянулся он.

Больше уже не смог.

Мелко трясло вагон.

В полку стучал висок.

Кто-то, зевнув с тоской,

может, на полке той

ямку рукой найдёт,

пепел в неё стряхнёт.

* * *

Брат! Как на станцию пойдёшь,

глядеть в ту сторону не надо.

И не гляди, когда обратно

по нашей улице пойдёшь...

Там дом горит! Там свет горит!

Там за столом отец сидит.

Читает он свою газету.

Там постелила нам кровать

и чашки расставляет мать.

Там никого чужого нету.

Ну вот и всё! Теперь иди.

И только не гляди на окна.

На окна только не гляди...

Родная верста

Кто-то в поле срывает стоп-кран.

- Стой, держи! - И опять не поймали.

Он бежит, задыхаясь, в туман,

вдоль болота осеннего, к маме.

Отоспится, попьет молока

и, как птица, взлетит на подножку.

Глаз наметан, и ноша легка.

Сэкономил дорожную трешку.

Проводницы сходили с ума,

машинисты от страха дрожали.

А потом пролетела зима.

Поезд шел, тормоза не визжали.

Может, стал он взрослее к весне

и удача к нему постучалась.

Может, просто на этой версте

никого из родных не осталось…

* * *

В клуб не придёт Ярослав Смеляков,

Вечная вышла ему отлучка.

Только звёздочки над стихом

Взошли, как лагерная колючка.

Десять лет он в бараке мёрз,

Двадцать лет согревался водкой.

Чёрные скулы, орлиный нос

Долу язык повисает плёткой.

Око ищет – кого стегануть.

Хамство плебея и холод вельможи

Поочерёдно корчили рожи,

Силясь прикрыть беззащитную суть.

Славил заводы, парады, планы,

Бил в пионерские барабаны,

Утром премией утешался,

Вдруг затравленно озирался.

Шёл, на пальто нацепив медаль.

Кажется, в Рим опоздал на судно.

Тускло процеживал вечную даль.

Думал тайком, одиноко, трудно,

Одолевая слабость и злость.

Гений корил и душа огрызалась.

Кинули к старости жирную кость,

Но опоздали – зубов не осталось.

Игорь – князь между двух берёз,

А Ярослав – как струна со стоном –

Между свободою и законом

Ночью сердце разорвалось.

И приняла его стылая твердь,

Наших падений и взлётов основа.

Тяжкая жизнь и лёгкая смерть

Время, раба твоего – Смелякова.

* * *

Инфляция. Распад державы.

Поэты на обломках славы,

толпы ревущей океан,

свобода и пустой карман.

А жизнь с изжогой и с одышкой,

с культей, с неизданною книжкой,

а жизнь, какая б ни была,

до умиления мила...