Наталья Доровская
       Чашка
       Вот чашка. Наша. Ей апломб не чужд -
       В шкафу стоит на самом хватком месте!
       И ежедневно служит честь по чести
       Для немудреных, но насущных нужд.
      
       Ее давно разбили, но искус-
       но склеили и пользуемся ею...
       Но что в нее ни лей, а привкус клея
       Всему - привычно отравляет вкус.
      
       Она настолько наша, что ничья
       Уже по сути! Но она боится,
       Что из хозяев кто-то наклонится
       Из пригоршни напиться у ручья...

Дикий виноград

Осенним паводком затоплены сады.
Сады полны по самые ограды –
Так много неба не было ещё.
Листва устала, собраны плоды,
И терпкий, дикий пурпур винограда
Повис небрежно брошенным плащом.
Добычей челяди большого кутежа
Во славу улетающего лета
Он станет чуть попозже, а пока
Нам, тем, кто пир намерен продолжать,
Он дразнит память шелковой мулетой –
Чудовищного сонного быка.
Пока вино еще не выболтало правд,
Спи, память, спи, коррида будет завтра,
Где ты и я сойдемся, и песок
Долгов, желаний, обязательств, прав -
смешает враз смирение с азартом,
И выпьет кровь, как виноградный сок..
 …………
Черпаю жизнь и пью её тепло
Из пригоршни, пока оно сквозь пальцы
Не вытекло и холод незнаком.
Пока октябрь – повеса и трепло –
Игриво набиваясь в постояльцы,
Не протрезвел - моим крепостником.

five-o'clock

Дети мои, слова, маляры-штукатуры,
Золотошвеи, вязальщицы Робеспьера!
Время достигло комнатной температуры,
Замерло время, замерла даже вера.
С той стороны света – ни зги не видно.
С той стороны музыки – нет ни звука.
Тот, кто in vivo смотрит на нас – in vitro,
Просто берет нашу жизнь,будто чашку, в руку
И разбивает в жажде каких-то истин
Зеркало неба пристальным поцелуем.
Кто-то, гадая по нам, как по чайным листьям,
Более нашего верит, что мы - не всуе.
Ну а без веры есть ли на свете правда?
Пусть он увидит знаки пути и срока.
Дети мои, слова, лишь у вас есть право
Вырваться из безвременья five-o'clock′а.

Тоска
Хоть ты монетками звени,
Хоть бубенцами,
Но не свести нам, извини,
Концы с концами.
И перемеривая жизнь
На вес, вещами,
Когда же мы с тобой, скажи,
Так обнищали?
….
А через шаткие мосты,
На пару с летом
Тоска, мотивчиком простым,
Таскалась следом,
И желтым светом фонарей
Во тьму косилась,
И проводила до дверей,
И напросилась.
Ложилась всем, что прощено,
Как покрывалом,
И как привязчивый щенок
Не отставала.
И померещилось в ночи –
Она не злая…
И я взяла твои ключи,
И отдала ей.

Ночью выпадет снег
Этот северо-северо-западный ветер горчит, как полынь.
И тасует колоду опавшей листвы, и гадает, и врет….
Всё, что тайно, запретно, что куплено из-под полы -
Это просто Стокгольмский синдром, это скоро пройдет.
Этот пасмурный день вдохновенен и слеп, как античный певец,
Так же грезит великими битвами, также бормочет слова...
Узнает нас на ощупь, как будто и мы под конец -
наконец-то причалили порознь к своим островам.
Этот северо-северо-западный ветер не дружит с умом,
И кудели тумана прядет в дождевую холодную нить...
И исплачется день, и очистится небо само.
На минуту прозреет - увидеть и всё изменить.
И простить белизну забытья парусам непросохших простынь.
И прочесть неразборчивость почерка писем на стеклах во сне…
Иероглифом изморозь ляжет и смысл его будет простым:
Ночью выпадет снег.

Переспело

Переспело мои глаза по тебе не спят.
Время, кажется, спятило и ничего не лечит,
А стремится за тенью твоею, обратно, вспять,
Потому что уйти незаметно из тени - легче…
Время всё же течет, будто твой бесконечный чай,
Или всё же стоит, как невкусный холодный кофе?
Электричество замерло, умерло, и свеча
Вырезает из черной бумаги мой птичий профиль.
А тебя где-то там целиком с головы до пят
Засыпает известкой снега зима- убийца…
И опять переспело глаза по тебе не спят.
И не зло, но устало и голодно смотрит птица.
Постепенно, степенно, ступенями степеней
Отчужденья, слоями коросты, созревшим струпом
Отпадаем от ран и уходим в страну теней,
Населенную птицами, да именами трупов.
И рассвет, будто снег, упадающий на крыло,
Растворяет тени и делает нас другими.
Переспело глаза вчитаются в некролог,
И прозреют, увидев в нем общее наше имя.

Колесо

Плесни в стакан остатки янтаря,
Согрейся и накинь на плечи шаль…
Осталось – ничего до января.
Допей лекарством все, что он смешал
В одном сосуде струями судеб.
А что в конверте – вексель или чек?
А, хочешь – погадаю? Тоже хлеб,
И весточка, и тонущим – ковчег.
Ты – перекресток о восьми лучах.
Выкладывая карты по столу,
Я вижу твой порог, и твой очаг.
И будто ворошу твою золу,
И говорю, что было так, и так.
И вижу огонек, и говорю,
Что все пройдет. И эта маята
Не уведет обратно к декабою.
Я расскажу, что выдастся словам.
О чем смолчу – пусть вылетит в окно.
Моим словам, как челноку, сновать,
Меня в твое вплетая полотно.
Лишь вдох тяжел. А выдох – невесом.
И разве утешение – позор?
И катится сансары колесо –
Цыганского гадания узор.

Хороший вечер

…просто руками,
Чуткими и пустыми,
Трогая стену,
Заговорить как с ровней:
Здравствуйте, камни,
Как ваше время? Стынет
В каменных венах?
Связью меж нами кровной
Тянет меня
Теплую дня усталость
Переделить,
Сбыться или забыться.
В этих камнях,
Как и во мне, осталось
Столько тепла,
Но и оно струится
Мелким песком
В руки ветрам осенним,
Крупной росой
В ноги траве беспечной.
Здравствуй, стена,
Верный мой собеседник.
Хватит – о вечном…
Знаешь… хороший вечер.

Театр теней
Положив под язык немоты леденец валидольный,
ненадолго еще задержусь у порога... И скоро,
пожимая плечами, опять залюбуюсь невольно,
обаянием пьесы и тем, как играют актеры.
Как изящно-уродливо тени танцуют. И двое
из теней прорастают, бездумно, как дикие лозы -
исхлестать и изнежить ...И сердце взорвется от воя,
и внутри пустота захохочет беззвучно сквозь слезы…
Что слова? Как цветные штрихи в полотне гобелена,
повторимы и неповторимы, щедры и убоги…
Эта пара теней - беглецы из постылого плена -
сумасшедшие, мудрые и беспощадные боги...
Но холодные руки озноба ныряют под свитер.
Им никто не указ, им не нужно моё приглашенье.
Злая стая ворон, состоящая в траурной свите,
налетит...Похорон не отменит ничье воскрешенье.
Чем мы заняты? Жизнью и смертью. И стоит ли браться
описать, будто летопись, смысл совершённого жеста -
появленья веселого, легкого, пьяного братства,
и влечения в черно-багровых оттенках инцеста…
Это так одинаково, так ни на что не похоже,
это как одеяло, сокрытое в пододеяльник...
Осязаемость слов до скольжения ткани по коже -
как движение душ от намерений и до деяний.
Как мгновенный порыв сквозняка от окна до порога,
разрезает гортань коридора - спасти от удушья -
Из томленья, из страха, из сладкого плена порока -
«Я люблю тебя» - вырвется и захлебнется. Не слушай.
Потому что уменье не слышать, важнее, нужнее, чем - слышать,
Милосердней прощенья и дружественней соучастья…
Дай мне шанс незаметно оплакать, и все-таки выжить,
Воспринять эту мертворожденность как горькое счастье.
Не смотри, как пишу тебе письма, и тут же стираю,
и пытаюсь себя растворить в остывающей ванне,
как ломаются ногти, когда вместе с кожей сдираю
всю полынную горечь бесплотных твоих целований,
как меня разорвут ошалевшие кони печали,
разделяя обратно миры мои - горний и дольний...
Я исчезну с рассветом, уйду, пожимая плечами,
Положив под язык немоты леденец валидольный.