Семён Шполянский

ФРЕЙЛЕХС

(По мотивам одноимённой

новеллы Давида Кана).

Выпускникам средней школы

1941 года – посвящается.

Глава 1.

«Двадцать второго июня,

ровно в четыре часа».

Я помню, как пришёл он в класс,

Класс знаменитой Первой школы,

В мой класс, способный и весёлый,

К учителям, любившим нас.

Сентябрь шумел листвой зелёной,

Купалось солнце в небесах,

Берёзки, ёлочки и клёны,

И соловьи всю ночь в кустах.

Назвавшись Экслером Ароном,

Он сел за парту у окна.

Затем спросил, привстав с поклоном,

Никем не занята ль она.

Всю жизнь стоит перед глазами

В поклоне он, интеллигент,

Застенчиво застыв пред нами

И покорив нас всех в момент.

В простых, залатанных штанишках

И свитерке, видавшем моль,

Он был умнейшим из мальчишек,

Частенько «дравших его в боль».

Мы были первыми в учёбе,

И в драке крут был наш кулак,

Мужскую гордость ставить чтобы,

Когда ходили на сходняк.

Однажды осенью, в десятом

Пришёл Арон со скрипкой в класс

И рассказал нам, как когда-то

Дед скрипку от пожара спас.

А на уроке на свободном

Скользнул смычок по глади струн,

И нам, всегда полуголодным,

Голодным виделся Горун:

Бежал он, барсом догоняем,

Потом на скалах принял бой…

Адам расстался с сытым Раем,

Ушёл – с мечтою голубой…

Руслан с волшебником сразился,

За бороду его схватил

И за Людмилу насмерть бился,

Не отступил и победил…

Струились звуки, нотка к нотке,

А мы сидели, чуть дыша,

Как рыбаки под штормом в лодке,

И светом полнилась душа…

Последний бал в любимой школе,

Рассвет у Ингульца-реки.

Прощальный шёпот, смех весёлый,

Любовь – пожатием руки.

На круче речки полноводной

С улыбкой светлой на губах

Стоял Арон: в костюме модном,

С любимой скрипкою в руках.

И таял звук над рек слияньем,

Там, где сейчас над гладью вод

Об Ингульце и Саксагани

Нам музучилище поёт.

Под сорок первым в сладкой дрёме

Шептал июнь слова любви,

И «Фрейлехс», с детства так знакомый,

Смычок нам струнами дарил.

Наш «Фрейлехс» - развесёлый танец

Лучил добро с его плеча,

Как Божьих ангелов посланец,

Как Храма Божьего свеча.

«Окончили мы школу,

И танец наш весёлый,

И перед нами жизни даль ясна.

И соловьями нам поёт весна,

Пусть поёт весна…»

А тьма, всевластна до рассвета,

Готовясь сдать свой пост с утра,

Вздремнула под фонарным светом,

Где суетилась мошкара.

И было в старом парке тихо.

Струилась волшебством струна.

Как, вдруг, беды взметнулось лихо,

Вдруг кто-то крикнул нам: «Война!?!

Бомбили Киев: Дом Советов,

Крещатик, Оперный – в огне.

Напал фашист – не шутка это…»

И вспыхнул свет в ночном окне.

Шепнул мне Экслер, точно брату,

Прервав мгновенно нот поток:

«Давид, бежим к военкомату».

И уложил в футляр смычок…

Глава II.

Красная Площадь.

7 ноября 1941года.

Выпив училища курсы короткие,

Мы: «По вагонам!» - команду исполнили.

Снег в Приуралье вихрился над ротами,

Грозный Урал бился с наледью волнами.

Мчались на Запад, колёс перестуками

Сердце мелодию скорости приняло.

Вот и Москва. Повстречала нас звуками

Гордого марша, морозом и инеем.

На Ярославском расстались с вагонами.

Бело-зелёными, в линию, ёлками

Пёхом к Манежной шагали колоннами,

Тусклы штыки за плечами – иголками.

Наглухо окна свело маскировкою,

В небе плывут корабли заграждения,

Строй добровольцев с простыми винтовками:

Танкам навстречу – шло ополчение.

Снегом завалены улицы тихие.

Что-то не видно трамваев движения.

Гулит озябшей голубке под стрихою

Голубь почтовый – в любви выражении.

(Двигают жадно кадык под доспехами

От Бундесвера кровавые выползни.

Немцев «мильён женихов» понаехало,

Смотрят в бинокли Москву. Чтоб вам вылезло).

Вот и Манежная. Танки готовятся

Въехать на Красную Площадь парадную.

Отдых пехоте. Приказ – перестроиться:

Сотня в ряду и с осанкою ладною.

Я оглянулся на крик: «Эй! Пехота!»

Замер на миг и глазам не поверил:

Экслер, мой друг. Вместе с танковой ротой.

В башне стоял, инструмент свой примерив.

Я лишь махнул ему вслед рукавицею,

Крикнул о чём-то, боясь засветиться.

С рёвом рванулись с Манежной и птицею

Танки помчались – с колоннами слиться….

Тих Александровский сад замороженный,

Будто уснул под Кремлёвской стеною.

Дула зениток прикрыты рогожею,

Мирно вздремнули – готовые к бою.

Басом брусчатка на Площади Красной

Гулко откликнулась под сапогами.

Шли мы безмолвно, лишь звуком прекрасным

Марш призывал нас на битву с врагами.

На Мавзолее в военной ушанке,

С поднятой в гордом привете рукой,

Сталин на фронт провожал свои танки,

Криком души излучая покой.

Ранний мороз показался мне жарким,

Всплыло столетий бессмертное слово:

На Мавзолее – Иосиф Пожарский.

Вёл ополчение – Минин суровый.

Был он недолгим, парад в сорок первом,

С Площади – сразу на линию фронта.

Волей Судьбы однокашник мой верный

Мчался на танке – в огонь горизонта.

Глава III.

Дорога к Сталинграду.

Пришла осенняя пора

Войны второго года.

Тепло и солнечно с утра

Под синью небосвода.

Берёзок белые стволы

Под палевой листвою

Счастливых лет, уже былых,

Встречали нас покоем.

Но был тревожен тот покой:

Дороги многолюдные,

Костры, палатки за рекой,

Мешки, пожитки скудные.

Людской реки сплошной поток

Сорвался с мест насиженных,

Как ветром сорванный листок,

С надеждой робкой – выжить бы.

Куда идти – никто не знал,

Где путь окончить долгий,

Чем встретит завтрашний привал…

Поток стремился – к Волге.

Остатки нашего полка,

Куда там до парада,

Но все - с оружием в руках,

Шли к стенам Сталинграда.

Днём укрывались мы в лесах

От «мессеров» укусов,

А ночью вёл нас долг – не страх,

И старых, и безусых.

Местами доносился гул

Далёкой канонады,

И гарью пахло, если дул

Осенний ветер смрадом.

Тащили пушки на себе,

Везло – цепляли к танкам.

Наперекор лихой Судьбе

Играла нам тальянка.

Простой мелодии мотив

Будил воспоминанья:

Крутой над речкою обрыв,

Заветное свиданье.

И запах свежего жнивья

Вдруг будоражил ноздри.

Ночные трели соловья

И винограда гроздья.

Впервые каждый был бы рад

Осенней непогоде.

И веял грусть сгоревший сад –

Под солнцем в небосводе…

Привал. На станции большой

Гурьбою с котелками

Мы устремились за водой,

Сбегавшей чудом с крана.

Уже виднелись впереди

Вокзальные руины:

«А ну, пехота, погоди!» -

Раздался голос в спину.

Я оглянулся и узнал

Знакомую осанку:

Арон со скрипкою стоял

У новенького танка.

Вот так, в дорогах на войне,

Случился перекрёсток.

Не сон ли в руку дался мне?

Нет – он, но не подросток:

Перед машиною стальной,

Комбинезон со шлемом, -

Товарищ школьный, друг родной,

И струны чистил кремом.

«Привет, Давид, я очень рад

Тебя увидеть снова.

Наш путь один – на Сталинград.

А к драке мы готовы!»

Взлетел он лихо на броню

И отдал честь с улыбкой.

Взревел мотором песнь свою

Танк Экслера – со скрипкой…

И долго я смотрел вослед,

Пока за окоёмом

Не скрылся школьный мне привет,

Не скрылся запах дома.

Глава IV/

На Курской дуге.

Шепталась ночь с обугленной дубравой,

Мелодии войны пел Курский соловей.

Десятки танков, ожидая бой кровавый,

Дремали в сумраке среди родных полей.

Шёл третий год войны с фашистской сворой,

Кровь запеклась на лацканах Судьбы.

Мы верили в победу, для которой

Седыми прядями покрылись наши лбы.

Чуть слышен шорох возвратившейся разведки,

Ориентиры уточнялись на ходу,

И «Бог войны» под маскировочною сеткой

В последний раз свои вместилища продул.

Железный вражий строй готов к атаке,

Шнапс воспаляет победителя угар…

И вот тогда из полуночи мрака

Внезапно грянул упреждающий удар!

Умчались в ночь Гвардейские упрятки,

Тьма прочертилась тысячами трасс,

И даже малыши-сорокопятки

Открыли миру свой смертельный глас.

Всё перепутал битвы вихрь жестокий:

Природы вечному движению в укор

Всходило зарево рассвета не с Востока,

А с Запада ревел зари костёр…

На целых три часа застыл в недоуменьи

Академически обученный фашист.

Так и стоял с открытым ртом под пенье

Катюши, яростно отплясывавшей твист.

Взревели вызовом могучие моторы

У сотен смертью нашпигованных машин,

И понеслись в рассвет окончить споры:

Кто будет первым – траки против шин.

Пехота на броне рассветной степью

Неслась в атаку, как с обрыва в бездну вод.

Никто не верил в смерти миг нелепый,

И только мозг сверлил короткий крик: «Вперёд!»

Мы целый день дрались в сплошном дыму,

Осыпавшись с брони в степной бурьян.

И до сих пор я, вспоминая, не пойму:

Каким же чудом взяли тот курган.

Навстречу адскою преградой пулемёты

Гасили дотами девятый вал атак,

Редели, плавились, как свечи, наши роты,

А высота не поддавалась нам – никак.

Из ада вынырнул наш Т-34,

И захлебнулся сталью пулемёт.

Я с отделением разведки (лучшей в мире!)

В отчаянном рывке помчал вперёд.

А танк летел меж нашими рядами,

Он вёл огонь без остановки – «на лету»,

И в такт движению летела, точно знамя,

Рисованная скрипка на борту.

Сквозь крики боя я услышал: «Эй, пехота!

Садись ко мне живее на броню!

Теперь у нас до Одера работа,

Мне и стальному моему коню!»

Да, друг мой Экслер, мой Арон Бессмертный,

В разгаре боя мне махнул смычком,

Как дирижёр на памятном концерте

В оркестре симфоническом – в «Большом».

Мой крик в ответ смешался с криком боя.

Умчался танк со скрипкою – в огонь.

Сегодня Экслер нас прикрыл собою,

И крепче закалилась дружбы бронь..

Глава V.

В День Победы.

С небес лазури сорок пятого весна

Спускалась парашютами Победы.

Вкусив Судьбы смертельного вина,

В Берлине мы закапывали беды.

Нам Май звенел зелёною листвой,

Улыбками бойцов сияли дни и ночи.

И так хотелось – поскорей домой,

Под ласку матери, под любящие очи.

И вот он – долгожданный день и миг:

Вот старенькое зданьице вокзала,

Взорвавший душу материнский крик –

Неодолимой радости начало.

Немногих возвратила им Весна.

Хотя в толпе вокзальной тесновато,

Но миллионы погребла собой война

В далёкой стороне, вдали от белой хаты…

Где ж ты, мой Экслер, брат родной,

Давно уж вышли сроки ожиданья,

Как парус белый, унесло тебя волной,

И, видно, на Земле - не быть свиданью.

Как трудно эту боль в себе нести!

Сжималось сердце незажившей раной:

Вернулись пятеро – из полных тридцати,

И память спирт пила с гранёного стакана…

* * *

Шли годы, мчались дни, носили мглу метели,

Весенние сады гудели гимном пчёл.

Мы строили, влюблялись, радость пели.

И вот однажды на Кавказе случай свёл…

Уж много лет я возглавлял отдел газеты,

Сердца сограждан зажигал своим глаголом.

Мечтал мой труд – слетать на край Планеты,

К полярным льдам иль в древний стан монголов.

И, согревая лучиком друзей,

Сердца врагов моё пронзало слово,

В миг разлетаясь по Планете всей,

Ко мне, как эхо, возвращаясь снова.

Кривбасс шумел лесами новостроек,

Богатырю-Союзу плавил сталь,

И в санаториях всегда хватало коек –

Подштопать, если очень подустал.

В восьмидесятом я лечился на Кавказе,

Цвела весна уж тридцать пятый раз

С тех пор, как в полководческом приказе

Салют Победы прогремел для нас.

Сосед по номеру окончил бой в Берлине.

Узнав, что представлял я Кривой Рог,

Арона Экслера не знал ли, как о сыне

Спросил меня и рассказал, что смог:

Поставив точку флагом над Рейхстагом,

Уже, практически, окончилась война,

Но дот кинжалил в доме за оврагом,

И залегла пехотная волна.

Вот тут-то я услышал: «Эй, пехота!

Садись ко мне живее на броню –

К Рейхстагу довезти тебя охота

Мне и стальному моему коню».

Рванул огонь из орудийной башни,

Вмиг захлебнулся сталью пулемёт,

Мы мчались, проклиная день вчерашний

И приближая день, что завтра ждёт.

Спросил я имя гвардии-майора,

Комроты танковой бригады боевой,

Что воевал со скрипкой, на которой

Всегда играл, как только кончен бой.

Ароном Экслером назвался воин бравый,

Назвал и город детства – Кривой Рог.

Он был таким, как миллионы у державы,

Но я б его узнать из тысяч смог.

Танк грохотал по улицам Берлина,

Лишь изредка стреляя на ходу,

И виден был конец дороги длинной:

Четыре года, где по десять лет в году.

Да, тесновато было в грозной башне,

Не повернуться (где там скрипку в руки взять!).

Вдруг поднялся Арон – скрипач бесстрашный,

Смычок пристроил, «Фрейлехс» стал играть.

Вливались звуки вальса в скорость танка,

Шальная радость полнила сердца.

А скрипача гвардейская осанка

Вселяла веру в каждого бойца:

«Мы здесь, во вражьем стане,

Войну молчать заставим,

И пусть Победу нам споёт весна,

Свою беду испили мы до дна,

Так пусть поёт весна!»

А вот и пурпур над повергнутым Рейхстагом.

Ещё рывок, ещё – и мир спасён.

Коснулась ножен битвы доблестная шпага,

Купалось солнце в золоте погон…

Вдруг, чёрной строчкою над башней пробежала,

Возможно, очередь последняя войны,

Умолкла скрипка – Экслера не стало,

Лишь плыл над танком сиротливый тон струны…

Со мною этот звук идёт с тех пор по жизни,

Порою не даёт спокойно спать.

Поведал сыну я, как долг - служить Отчизне -

Нам помогал и жить, и побеждать.

* * *

Я вышел в сад. Здесь с Экслера улыбкой,

Как грезится лишь только в майском сне,

Плыл в вечность танк, с рисованною скрипкой

И командиром… мёртвым… на броне.

9 Мая 2006 года.