Здоровья, счастья, мирного неба, вдохновения, новых успехов!!!
 * * * Я не знаю дороги к нему… Юрий Кузнецов И когда старика роковая печаль одолела, И когда ощутил он, как мало оставлено дней, Тяжело прохрипел: «А какое, какое мне дело, А какое мне дело до Родины гиблой моей?.. Что с того, что она одарила меня травостоем, Где росинка к росинке, где солнце рассыпано вдрызг… Мне внушали всю жизнь, что мы Родины нашей не стоим, Что мы только песчинки, лишь брызги разбрызганных брызг. Коль велела страна, я на камни швырял своё тело, И на теле чернели следы от холодных камней. Догорало вдали… Но какое, какое мне дело, И какое мне дело до Родины дымной моей? Пусть порушили Храм… За неё всё равно я молился. Златоусты твердили о чести, о вольной душе. В болтуне-златоусте лукавый торгаш затаился, А Иуда-предатель в лукавом сидел торгаше… Предпасхальной Средой непрощающе вспомнят Иуду, И от мыслей тяжёлых отмоются в чистый Четверг. Я ни этой Среды, ни того Четверга не забуду, Лишь бы только Всевышний молитвы моей не отверг. Где-то хворый Некрасов прошепчет: «Ступай себе мимо…» Помнит Чёрная речка о бренности белых ночей. Пусть обманет страна, но Отечество непогрешимо… И какое мне дело до грешной Отчизны моей? Жалко только берёз, что поникли в осенней печали, Жаль – испуганный аист внучонка опять не принёс. Жаль слепого щенка… О стране пожалею едва ли… Жалко тихой затоки… До ужаса жалко берёз… Только если душа до сих пор упорхнуть не посмела, Хоть шажок – от окна и четыре шага – до дверей, Я вина отхлебну… И какое, какое мне дело, И какое мне дело до Родины милой моей?..» * * * Неужели нам вновь пригибаться завещано, Вспомнив строки, что в память вошли навсегда: «А ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины?..» Ну а дальше по тексту, совсем, как тогда… Неужели же снова дороженька узкая Приведёт к полотну посреди суеты, Чтоб шептать: «По бокам-то всё косточки русские…» Про Некрасова, Ванечка, знаешь ли ты? Что ты скажешь, когда перелеском, пригорками С автоматом зимою пойдёшь сквозь снега? А «Катюшу» ты слышал?.. А слышал про Тёркина? А ты знал, что «до смерти четыре шага»? Пожалею тебя – не спрошу про Русланову, И какие тут «Валенки»? Валенок нет! Вам придётся всё это осваивать заново, Только вот не пришлют вам из тыла кисет. Вновь оставит снаряд в колоколенке трещину, Вновь обрушится небо, живое губя… Это, Ванечка, Русь… И какая-то женщина Всё равно, глядя вслед, перекрестит тебя. * * * Скупой слезой двоя усталый взгляд, Вобрал зрачок проулок заоконный. И снова взгляд растерянно двоят В биноклик слёз забившиеся клёны. Через слезу до клёна – полруки, Пол трепетного жеста, пол-касанья… Сбежит слеза… И снова далеки Вода и твердь, грехи и покаянья. Вот так всегда… Как странен этот мир, Как суть его божественно-двояка! Вглядишься вдаль – вот идол… Вот кумир… Взглянёшь назад – ни памяти… Ни знака. * * * Только цокот копыт, только лютые сабли кривые, Только голос, хрипящий: «Не тронь дорогого, не тронь!..» Красный бешеный конь – вот уже половина России, А вторая – такой же, но белый взбесившийся конь. И несутся они, в пепелище страну обращая, Каждый – с правдой своей, Каждый – с храбрым своим седоком. И кровавой войне ни конца не видать и ни края, Лишь сгоревшее жито да кровь над пробитым виском… Потому-то и плач над страной бесконечен и вечен, Потому-то и вдовы бредут по Руси без конца. -- Марья, где твой Иван?.. -- Где-то саблею острой посечен… И пониже платок, чтобы не было видно лица… А в итоге-то что?.. Красный конь поломал себе шею, Перед этим увидев, как белый растаял во мгле. Где скакали они, я теперь проскакать не посмею, Да и кони не скачут по этой иссохшей земле. Глянешь из-под руки… Впереди только дали пустые, Лишь канава да ельник, что мертвенным светом залит. Красный конь… Белый конь… Каждый был половиной России… На дороге пустой ни следа от тяжёлых копыт. Утром шишка слетит на траву… И увидишь спросонок, Там, где бурые сосны угрюмо бредут стороной, На неровной полянке копытами бьет жеребёнок… Он не белый, не красный…Он утренний… Он вороной… ВДАЛИ ОТ РОССИИ… Вдали от России непросто быть русским поэтом, Непросто Россию вдали от России беречь. Быть крови нерусской… И русским являться при этом, Катая под горлом великую русскую речь. Вдали от России и птицы летят по-другому-- Ещё одиноче безрадостно тающий клин… Вдали от России труднее дороженька к дому Среди потемневших, среди поседевших долин. Вдали от России… Да что там -- вдали от России, Когда ты душою порой вдалеке от себя… Дожди моросили… Дожди, вы у нас не спросили, Как жить вдалеке от России, Россию любя?.. Вдали от России круты и пологие спуски, Глухи алтари, сколь ни падай в смятении ниц. Но крикни: «Россия» … И эхо ответит по-русски, Ведь русское эхо нерусских не знает границ… * * * Который день, который год, Труд не сочтя за труд, И в урожай, и в недород Их сумрачно ведут. Штыками тени удлиня, Ведут, как на убой. Лениво чавкает земля От поступи больной. Лениво падает лицом Один -- в сплошную грязь. О нет, он не был подлецом, Но жизнь не задалась. Лениво обойдёт конвой Обочиной его. Лишь ворон взмоет по кривой, А больше -- ничего… И снова, унося в горбах Свою святую Русь, Идут кандальники впотьмах И шепчут: «Я вернусь…» И снова падает другой На этот грязный снег. И год иной… И век иной, Но тот же -- человек. Негромкий выстрел… Глохнет тишь От поступи колонн. Куда отсюда убежишь? -- Из плена да в полон. Да и не думают бежать Бредущие толпой. Они и есть -- Святая Рать, Когда нагрянет бой. Им просто выдадут штыки, Ружьё на восемь душ… И станут звёзды высоки, И ворог бит к тому ж… И, значит, тень свою влача, Топтать им мёрзлый наст. А орден с барского плеча Страна конвойным даст… * * * Уже ничему удивляться не надо – Ни слову, знакомому до мелочей, Ни отзвуку света, ни отсвету взгляда, Ни чёрной бездушности белых ночей. Уже никакие волшебные звуки Твой сгорбленный дух не поднимут опять. Уже никакие ревнивые руки Не смогут тебя у разлуки отнять. Стреноженный ветер скрежещет железно По чёрным колдобинам мёрзлой листвой. И сам на себя всё глядишь нелюбезно, Хоть в зеркале плещется луч золотой. Что было бесспорным – давно уже спорно, В гаданьях об этом непросто уснуть. А где-то в земле наливаются зёрна, И вновь молоком наливается грудь… Рыдает о крыльях бескрылая птица, А ты, уходя за вселенский предел, Гордишься, что всё же сумел удивиться, Чему удивляться вовек не умел. * * * Есть два понятья – Родина и смерть, Которые почти неразделимы. Болезненно любя, быть нелюбимым, И только смерть принять ты смеешь сметь. Жить пониманьем – это все всерьёз И не роптать, не плакать, не корить – Почти не жить… Болезненно любя, Зое И если я рухну у входа, Чуток до двери не дойдя, И следом наступит свобода От света, любви и дождя, От рук твоих, глаз твоих, взгляда, От всех этих споров взахлёб, От сумрака и листопада, От капель, упавших на лоб… Ты знай, что оставил тебе я Несделанность сделанных дел, Обманчивость уз Гименея, Всё то, что сказать не успел. Да, да, не успел… Не сказалось… А сколько бы нужно сказать! Как всё это быстро промчалось! И вот роковая печать Поставлена… Заперты двери, И кто-то упал на порог… Ты будешь сильнее потери, Ты сможешь… Хоть я бы не смог… Поэтому, здравствуй, родная! И, если захочешь, услышь, Что шепчет снежинка, слетая На ржавую ветренность крыш. О чём это – ветка о ветку! – Морзянят в ночи тополя… Порадуйся весточке редкой, Прости, если вздрогнет земля. Подумай, что просто устала… Но кто-то же, смерти назло, Поправил твоё одеяло, Когда оно на пол сползло… | АВТОДОРОВКА. ДЕТСТВО Ивану Сабило 1 Шли за руку с мамою Лёля и Кока… У Лёли глазищи – одна поволока. А Кока не Кока, а мальчик Володя, Гонявший пеструшек в худом огороде, И вечно кричавший: "Отдайте мне "кока"… Где взять ему "кока" – большая морока. Лепился к мосту наш базар горемычный, Где, смешан с мазутом, плыл запах клубничный, Где даже булыжник пропах сыродоем, И где участковый был грозно настроен. Он бабок гонял, неприступно-высокий, Позволив купить все же "коки" для Коки. А в синей пивнушке с оттенком свинцовым Соседи любили подраться с Ланцовым – За пакостность, за тараканьи усища: В плечо – кулачищем, под зад – сапожищем. На драку сбегались и Лёля, и Кока, Их дом от пивнушки стоял недалёко. Но дрязги и драки в момент забывали, Узнав о беде третьеклассницы Гали. Ох, ноженьки-ноги! Чтоб враз обезножеть!.. В свой день именинный! Под поезд! О, Боже! В больницу, где было лежать ей без срока, Сам Кока принес ей три солнышка-"кока". Товарная станция… Шпалы-ступени Всей лестницы жизни, презрений-прозрений. Где души светлели от копоти чёрной Под старою башнею водонапорной. И помнится все до последнего срока: Гудки… Переулочек… Лёля и Кока… 2 …Вон Толик Харламов, вон Пашка Сабило… Куда вы? Куда? Как давно это было! Гудел переулочек… Ставни скрипели. Здесь плакали чаще, чем сдавленно пели. И ясень качался над шиферной крышей, Шуршали в подполье голодные мыши. А рядом, вся будто из боли и стонов, Больничка, где с трубочкой врач Спиридонов. …Убился Валерка своим самопалом, Чугунка заплакала – чёрным на алом. Компостер на буром билетном жетоне, Как след от гвоздя на Христовой ладони. Но били в корыта весёлые струи, И имя Господне не трогали всуе… …Куда ж вы, куда вы, и Толик, и Пашка? Где ясень скрипучий? Где я, замарашка? Где дом мой? Картаво проносят вороны Сквозь бывший чердак свой кортеж похоронный. Неужто же век, что так злобен и гулок, Задул, как свечу, мой родной переулок? Здесь нынче чужие, кирпичные лица, И солнце в корытах давно не дробится. Всё сплыло… Всё в Лету бесплотную сплыло – И Толик Харламов… И Пашка Сабило… 3 Сумасшедший В моём переулке жил Толик Харламов – Немой, сумасшедший, оборван и мал. Копался весь день среди разного хлама, В припадке – дворняг и гусей разгонял. Он выл на луну, он по свалке метался, Соседи частенько его подзывали, Возились они на худом огороде, Вдруг он отведёт настоящее лихо – Баба Эйдля Баба Эйдля уехать успела В сорок первом… В совхоз… Под Казань… Землю рыла… Себя не жалела, Шла доить сквозь кромешную рань. Воротилась домой, чуть от Минска Откатились на запад бои. Табурет раздобыла и миску, Услыхала: «Погибли твои…» Обезумела?.. Нет, оставалась Всё такой же -- тишайшей всегда. Только спину согнула усталость Да в зрачках поселилась беда. И порою глядела подолгу, Как оборванный пленный капрал Нёс раствор… И кусачками щёлкал… И огрызки в карман собирал. Просто так, молчаливо глядела, Шла домой, не сказав ничего. И светилось немытое тело Сквозь прорехи в шинельке его. Лишь однажды, ступая сутуло, В сотый раз перерыв огород, Две картошки ему протянула… Немец взял и заплакал: «Майн гот!..» А назавтра, всё шмыгая носом И украдкой дойдя до угла, Две брикетины молча принёс он, И она, отшатнувшись, взяла. Пусть соседи глядели с издёвкой, Бормотали, кто больше речист: «И взяла… Ну, понятно, жидовка… И принес… Ну, понятно, фашист…» А она растопила незряче Печку торфом, что фриц удружил… И зашлась удушающим плачем, А над крышами пепел кружил… 5 Пятидесятые Железнодорожная больница, Узкий мост от клуба Ильича… И сегодня мне порою снится, Как во тьме ограбленный кричал. Как его бандиты били, били -- Где-то у больничной проходной… На Товарной лампочки рябили, Ну а там -- лучинки ни одной. Крик летел, дробя в просторе диком Звёзды, паровозные гудки… Делались одним надрывным криком Семафоры, дыма завитки. Переулок спал… Закрыты были Сени в осторожные дома. Лишь завыла женщина: «Уби-и-ли…» И в молчанье канула сама. Крик летел, вздымаясь выше, выше, Чтобы оборваться в лютый миг… Но никто из домиков не вышел, Ни один недавний фронтовик. Только утром подписал бумагу Наш сосед: «Не слышал ничего…» И медаль болталась… «За отвагу» … На груди могучей у него. 6 Где мой дом? Стою, а дома нету… И сидит нахохленная птаха, Птахе что? Довольна. Когти цепки. 7 Без мамы выполнить слабо – В тетрадке по чистописанию С нажимом две страницы “О”… И маме плачется от этого: “Послал же Бог ученика…” И ей совсем не “фиолетово”, Как фиолетится строка. Ещё ношу “невыливаечку” В мешочке красном на урок, А кляксы всюду – и на маечке, И на носу, и между строк… Как всё промчалось… Время каяться, Что жил не так, неверно жил… Но всё с ладони не смывается Та фиолетовость чернил. 8 Меня чуть что лекарством пичкая, Мелькнуло детство. Чёт-- не чёт… Какой у мамы суп с лисичками, Какие драники печёт! Соседские заботы дачные, А я не дачник, мне смешно… Вновь Первомай!.. Вожди невзрачные, Зато душевное кино! Мы всех сильней?.. Я лучше с книгою, Я нынче Блоком поглощён. Но как красиво Брумель прыгает, Как Власов дьявольски силён! Куда все это вскоре денется?.. Молчанье из-под черных плит… Но как же хочется надеяться, Но как же Родина болит! Болит… И горлицей проворною Мелькает в дымке заревой, Где столько лет над речкой Чёрною Не тает дым пороховой. 9 Мне всё слышнее веток перестук, Небесный хор, что сумрачен и гулок, И шелест крыл… И отскрипевший сук. И ясень, затенивший переулок. Как близко всё! Как ясного ясней! «Кукушка»-паровоз, смешной и юркий, Какая мостовая! – а по ней Какой же чудо-обруч гонит Юрка! Какой возница щёлкает кнутом, Нас, пацанву настырную, пугая! Какой там дом! Какие в доме том Тарелки и ножи! И жизнь другая. Там весело трезвонит телефон – Да, те-ле-фон – как много в этом звуке! Хозяйкин лик в портретах повторён, И патефон рыдает о разлуке. Его за ручку можно покрутить – Тебе дадут, ты ночью в сад не лазил… А женщина крючком зацепит нить: Что не растёшь? Старик Сазонов сглазил?.. Мне в то виденье хочется шагнуть, Помочь настроить примус тёте Клаве, И градусник разбить, чтоб видеть: ртуть – Серебряная пыль в златой оправе. Чтобы слились в мгновенье много дней, Чтоб вслед шептали: – Наш он… Здешний… Местный… Чтобы с годами сделались слышней И веток перестук, и хор небесный… * * * Здесь ни к чему о любви тирада – Мне без тебя ничего не надо. Ну а слова?.. А слова – пустое, Лишь на тебе горизонт настоян. Лишь о тебе и тоска, и речи. Ева, Лилит – вот твои предтечи. Прежде – Лилит, ну а следом – Ева. Выше Господнего нету гнева. Я не Адам и не внук Адама, А на дороге за ямой яма. Но всё бреду той хромой дорогой, Что никогда не была пологой. Мне подошла бы любая милость – Капля дождя, что на лоб скатилась, Жёлтый листок, что в осенний вечер Тихо любимой упал на плечи. А остальное? Нет остального! Я же сказал – о любви ни слова! * * * Начать бы с чистого листа, Не совершить былых ошибок… И биография чиста, И молод… И характер гибок. Не ту любил… Не так речист… Не те черты в соседях ценишь… Здесь бесполезен чистый лист, Ведь почерк… Почерк не изменишь. https://rospisatel.ru/avrutin-75.html?fbclid=IwAR0hi7Q6ZN6tjAn93UHErymfl93cwkz-urZkS7CIdJZIQWX4g3TtvvP3Px8 | |
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.