Сергей
ВЫСЕКАНЦЕВ
 

* * *

Под куполом зелёным старой груши
сидел я на разостланном рядне.
Шёл мимо белый конь,
стараясь глубже снять пласт земли.
За плугом шёл отец.
Хотелось страстно на коня взобраться,
вцепиться в гриву тёплую его
покрепче слабыми руками,
и смеяться,
качаясь в такт размеренных шагов.
Своей мечтой я так был поглощён,
так увлечён,
что даже не услышал,
как сон укрыл меня своим плащом...
Четыре года было мне.
Отцу же – тридцать с лишним.


Мы из прошлого – в настоящее...
 
Мы из прошлого – в настоящее,
не задумываясь над тем,
что на голову сыплем горящие
угли старых забытых тем –
выгребаем стихи и цитаты,
и заметки, и всё, что там есть.
Как тавром, выжигаем даты,
будто пробуя выказать месть.

Словно пробуя вечность на прочность,
мы играем с его огнём.
В небо смотрим звёздною ночью,
но не видим созвездий на нём.
Потому что погасли созвездия
до рождения нашего Я.
И теперь мы так жаждем возмездия
за неправильность бытия.

Потому-то, терзаясь страстями,
не находим в себе мы покой.
Жар сгребая без боли горстями,
не страдаем от пытки такой...
А ведь прошлое не возвращается,
даже если его разбудить.
Прошлым жить нам не запрещается,
только надо умеючи жить.


* * *

Плыли розовые облака
надо мной и тобой. Кучевые.
Рядом синяя билась река
в берега, где ручьи ключевые
растекались холодной водой,
прозрачной водой... Мы лежали
в зелёной траве молодой
и, прижавшись, от счастья дрожали.
Этот мир только наш, только наш:
эти горы с оранжевой дымкой,
как далёкий и странный мираж,
на ветру колыхался косынкой.
Мы сливались в единую плоть,
задыхаясь от счастья и млея,
и нельзя было страсть побороть –
тайной страсти ведь мы не владеем...
От густых и безлюдных лесов
эти горы вдали голубели –
разукрасили их бирюзой,
слившись, кедры и ели.
И как должную дань отдавая,
ты просила тебя отпустить,
но сама прижималась. Из рая
Не уходят. Не надо просить.


Сон в летнюю ночь
 
Бегущая строка мне рассказала
на подвесном таблоиде вокзала
о том, что потерял я, как ребёнка,
в столпотворенье из-под обуви картонку
с тетрадками, где рукописи были.
Так бурно зубоскалили дебилы –
мои знакомые из гильдии бомжей:
«Теперь тебе не видеть тиражей,
Серёга! То же нам, нашёл себе работу –
стишки писать и развлекать кого-то.
Пойдём-ка с нами, и забудь про них,
про рукописи снов своих больных.
У нас – свобода. Мы живём, как хиппи.
Хоть косоморды мы и голоса у нас охрипли,
и мы не мыты, и помяты, и не бриты –
бессребреники мы. Иезуиты.
Айда, Серёга! Жизнь у нас – малина,
хоть и ломает иногда, но так, не сильно.
Мы – государство суверенное внутри
другого государства. Вот, смотри –
на карте это есть, а нашего не видно,
и потому нам хорошо и безобидно,
И если посмотреть на это философски:
мы – настоящая элита, и чертовски
нам это льстит. И мы гордимся этим.
Не суесловим. Не бузим. И не пикетим –
не пикетуем, тьфу ты, и не рефирендим,
не рекламируем, не голосуем и не брендим,
не продаём, не покупаем. Собираем.
И нашу жизнь считаем нашим раем.
Бутылка на ночь есть – и всё в порядке.
У нас, Серёга даже есть бордель и ****ки»…
И я проснулся. Монитор светился,
комар в стекло, нерасторопный, бился,
и утро брезжило в распахнутом окне,
и как-то на душе тоскливо стало мне.


Ночью гремела гроза
 
Ночью гремела гроза. Грохотала.
Зевс по ухабам небесным в коляске
лихо носился, не чувствуя тряски,
выпустив молний из лука немало.

Кто-то плясал в истерической пляске –
так, что бряцали цветные подвески
в комнате, убранной по-королевски,
где потолок расписал, как в Дамаске,

вязью цветов – арабесками – Джотто…
Ждал утешений, сочувствий и ласки
в чопорной феске и траурной маске
в комнате тёмной напуганный кто-то.

Кто-то зажёг на стене канделябры –
враз отступили и темень, и страхи.
Тень проскользнула в нательной рубахе.
Дом вдруг наполнился запахом амбры.


Увертюра
 
Была увертюра июньского утра дождливой.
Дождливое утро.
Что может быть в жизни приятней?
Вот горлица серая в клюве с цветущей оливой
к окну подлетает и бьётся в свою голубятню.

Настойчивой птице окно распахнув, как рубаху,
отбросив на тёплый диван не прочтённую книгу,
впускаешь ты в комнату эту почтовую птаху
с оливой-посланием, радуясь этому мигу.

Волнуясь, читаешь цветы
по вещающим радостным строкам.
Любимая! Пусть это рондо
останется скромным подарком.
А голубь египетский – нашим поющим пророком
с цветущей оливой, парящий над радужной аркой.


* * *

Одиночество – это пустая дорога,
на которой не встречу уже
ту, с которой мы день начинали с пролога –
с поцелуя в своём в шалаше.
Ту, с которой весенних ночей было мало,
чтоб друг другу открыться сполна.
В наш проём по ночам жёлтоглазым кимвалом
подглядеть приплывала луна.
Только нас не смущал этот фрик-соглядатай:
мы не прятали нашей любви.
Каждый новый рассвет был нам праздничной датой,
и встречали мы их, как в порту корабли.
...Одиночество – это страница пустая.
Не найти самый веский предлог,
чтобы вырвать его, долго память листая,
да и вышел для этого срок.


Устал
 
Я устал от всего: от обыденных встреч
со своим первозданным героем,
с тем, что оплечь живёт на седле моих плеч
невидимкой, творящий запоем.
От его монологов и зычных тирад,
что полвека меня донимают.
От пощёчин его – самых звонких наград,
когда рифме мой слух не внимает.
От его повседневных убогих забот,
не сулящих весёлого завтра.
Он, как дряхлый монах, поседевший зело,
шепчет на ухо: «Это неправда».


* * *

В бездушной и безмолвной темноте
вопрос задашь себе: – А для чего всё это:
писать стихи, порой, совсем не те
и не про то, что на душе согрето?
Терзать в ночи изнеженную плоть
покорной музы неудобным слогом,
и не хотеть и не стараться побороть
неискреннее естество подлога.
И понимать, что могут бить слова,
а иногда и доводить до смерти,
когда они, как чёрная молва,
как эпидемия, что спряталась в инверте.
Стихи? Кому они уже нужны?
Да и всегда нужны ли были?
Когда слова в них ложные нежны,
но взяли вот и наповал убили!


Имаго*

Поживём – увидим, если не ослепнем,
как золотоглазкой – ненавистным слепнем –
ляжет наше слово на клочок бумаги:
станет насекомым с крыльями имаго.
Или станет кокон чёрным махаоном,
красочным и редким образом холёным
среди прочих – разных выспренних словечек.
Или не родится вовсе.
...Станет легче.

* имаго (лат. imago) – образ

__________________
© Сергей Высеканцев

___________________________________________________________________
© Международная поэтическая группа «Новый КОВЧЕГ»
https://www.facebook.com/groups/230612820680485/