Людмила БАНЦЕРОВА

Родилась в 1966 году в р.п. Сапожок Рязанской области, в семье педагогов-музыкантов. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького, поэтический семинар Э. Балашова. Публиковалась в журналах: «Юность», «Литературная учёба», «Наша молодёжь», «Молодая гвардия», «Берега», «Новая Немига литературная» (Беларусь) и др.
Лауреат Международной литературной премии им. Сергея Есенина (2017), литературной премии «Парад литератур» (2019), литературного конкурса «Прекрасен наш союз» (Челябинское отделение Союза писателей России) (2021). Дипломант XIV МСЛФ «Золотой Витязь» (2023). Победитель (1-я премия) XII Международного литературного тютчевского конкурса «Мыслящий тростник» (2024). Диплом финалиста Международной литературной премии «Форпост» памяти поэта Сергея Короткова (2024).
Автор семи поэтических сборников: «Кругосветная листва» (2003), «О себе как о вечности» (2006), «В белых платьях облака» (2008), «Другие времена» (2012), «Тёплые ливни» (2023), «Мои светотени» (2023), «Стояние над небесами» (2025).
Член Союза российских писателей.
Живёт и работает в Рязани.

* * *
Говори со мною, Боже, говори
утомлённым голосом предзимья.
Глянь, полощутся в тумане фонари,
холодеют эти дни невыносимо…

Говори со мной, заблудшим мотыльком
в ветреном ненужном ожиданьи.
Смерть, война – они придут потом,
и рождение потом, и состраданье…

Переулок мой исхоженный затих –
по шагам меня, по лёгкости узнает.
Говори со мной! И в днях мирских
что прибудет, что доковыляет?..

Расплескалась где-то юность по дворам…
Может, пригожусь в чужой окраине.
Прирасту к деревьям тонким, облакам.
Я давно твоею раной ранена…

Говори со мною, Боже, говори
лунным светом, днями окаянными.
Песнь моя – дороги, пустыри,
песнь моя – до дрожи покаянная…

Говори со мной, не мешкай в ноябре,
словно окнами небесными, субботними…
Жизнь мою пока ещё не о́тняли.
Вот и снег пошёл… тире, тире, тире…

* * *
А я сегодня слышу, снег опять пошёл –
и так неистово, неимоверно, гибло.
Вот так, наверное, в раю бывает хорошо
до сотворенья мира – нервного изгиба.
Иду легко по саду. Брошенный теперь –
за всю мою неверность и злословье.
Я приоткрою тишину, открою дверь
в назначенное кем-то мне зимовье…

А снег идёт. Он кажется вовсю живым –
таким иным, без причитаний и уловок.
И только, может, мой надмерный мирный дым
спасёт меня от скудных, мёртвых зарисовок.
Шагнуть в просвет и встретиться живьём
с продрогшею травой, которая под снегом.
И тяготы не различать – окна проём –
на этой частоте остаться человеком…

Сейчас со мною только снег… Мой долгий день –
штрихом в гравюре Дюрера теперь отмечен.
И мнится, сне́жится прицеленной картечью
пространство сельское застывших деревень…
Здесь время холодов течёт, и мне не приподнять,
не осознать доверчивость того, кто умер,
кто, в предрассветном сотрясаясь трюме,
уже не смог весны дождаться и понять…

* * *
                    Я всё бы отдал — только бы припомнить
                                                            Хорхе Луис Борхес
Я всё бы тебе отдала, так и знай, лишь бы помнить
за ветки подвязанный сад несмертельным узлом.
Задышит молчаньем порог охраняемых комнат,
и я вдруг подумаю: «Всё, мне с тобой повезло!»
Пристроишься где-нибудь там, на высоких ступенях
застывшего к полдню, безветренного городка…
Дворовая кошка проспит у меня на коленях
всю жизнь – и свою, и мою, не спросив молока.

Я всё бы тебе отдала, так и знай, если б взял ты
мой дом – обездоленный кров, что оставишь взамен?
Но длинную песню поют небеса, музыканты –
я слышу, я вижу веселье разбилось у стен…
Забуду ли город: по улочкам южным, сплетённым,
мне долго идти по расщелинам этих времён.
Я выйду в старинные дворики росчерком тёмным –
рукою подать до око́н, до зелёных знамён.

Припомню ли сад, виноградник, растущий за домом.
Я в городе этом теряюсь, ладонью касаясь – люблю…
Не спрашивай, здесь ли жила, с рыбаками знакома –
да нет, я пытаюсь припомнить о том, что скорблю…
Я всё бы тебе отдала, только б небо случилось –
взошло в скорлупе грозовой-медовой у меня над строкой.
Волошинский дом где-то там на подъезде лучится,
маячит белесым окном – но теперь от меня далеко.

Прощаясь, я хлопаю дверью, но знает Всевышний,
что поздние яблоки вам отдаю – под запретом они.
Давно ведь завишу от яблонь, от косточек вишен.
Я всё раздала, чтобы поры запомнить земли, сохранить…
И город, и сад наливаются осенью, медью.
И я где-то там на словах, на губах у смотрящей толпы.
Я всё бы тебе отдала… Но спасительно медлю,
срезаю кусты – обнимая точёные эти шипы.

* * *
Среди каких земных ветров найдёшь меня,
среди каких неведомых плесканий –
святых пророчеств, детских заиканий,
найдёшь и вынесешь из млечного хламья…
Такая лёгкая тростинка, Боже мой, –
во мне и многоточие, и запятая.
Нетленная откуда высота такая
в холодном зимнем дне, блуждающим с сумой…

А мне туда – в трамвае звонком оттрястись,
туда, где боль Ван Гога, Боттичелли –
измерить душу золотым сечением,
а дальше – в подворотню мячиком катись…
И прорастёт ли этот снег – рукой подать –
весь в остракизме, весь в немой огласке.
Оставлены в снегу соседские салазки
и чья-то школьная в полосочку тетрадь…

Когда во всём преодолею свой каприз,
когда дыханье улиц постучится
ко мне… Я буду, Господи, твоей частицей,
как птица, опустившаяся на карниз.
И будет длинен день – он принесёт покой –
картезианский штрих в своём обличье
и мудрое жизнеустройство птичье –
моей ещё незавершившейся строкой…