Елена Буевич

 ФОТО В КОНЦЕ ХХ ВЕКА
Cмычком измучив верную, концертную,
устав, как в поединке за бессмертную,
по мостовой - проворно, как с пригорочка,
студенточка идёт, консерваторочка.

У перехода ждет её возлюбленный,
такой же уцелевший, непогубленный.
На Чистых, заглянув на пять минуточек,
они покормят голенастых уточек.

И что бы там безумцы не пророчили -
развал Союза, путч и штурм, и прочее -
они «Зенитом», как от хлеба постного,
отхватят день столетья кровеносного!

И этих лет - как дыма папиросного...

Лишь из окна, вполнеба вознесённого,
летят обрывки, страстные и смутные,
скрипичного концерта Мендельсонова.

А век уж исчисляется минутами...


 НЕОЖИДАННОЕ СВИДАНИЕ
Может быть, кому-то покажется странным,
посмотреть на всё это можно проще-де,
но я, Буевич Елена Ивановна,
плачу на Красной площади.

Я стараюсь, её умещаю в «Кодаке»,
запечатлеваю Спасскую…
Сквозь фламандский снежок, зависающий в воздухе,
она всё ещё кажется сказкой.

Опершись на заборчик, сквозь снежную сырость,
как в окошке ее продышиваю…
Девять лет разделяли нас заборчики мира
Все таможни, ОВИРы –
не вышло!

Я стою одна, не дружу с экскурс-фирмами.
Мент взирает имперски (укр. – `имперски).
Вот сейчас вберу её всеми фибрами
и – растворюсь за Иверскими…


г.КАМЯНКА

Местечко у речушки
(сокрыта в ряске вся)…
Да был здесь как-то Пушкин,
Россией колеся.

Валялся на бильярде,
почеркивал блокнот,
и скромниц местных ради
захаживал в народ.

Совсем недавно… Пушкин…
Всё ряской поросло.
И хоть стреляй из пушки –
в беспамятстве село.

И перестроен книжный,
ненужный магазин,
и чуждо смотрит ближний,
нерусский гражданин.

А.С. почти в загоне,
но видит невзначай,
как в утреннем «Сайгоне»
мы заказали чай

и пьём без проволочки.
А в воздухе, как взвесь,
плывут слова и строчки,
откуда-то, Бог весть…


 КОРАБЛИК

Снасти ветхи, мачты тонки,
борт - не низок, не высок.
Жизнь похожа на обломки,
но трепещет парусок.

Ветер свищет, тычет тучи,
рвёт, бросает и полощет...
Меньше малого получит
тот, кто многое восхощет.

- Продержись ещё, не сетуй,
будет и тебе - сторицей.
Не за то, и не за это,
а по милости велицей.


 С Ы Н

По-человечьи можешь только «да»
(пока ещё) и «мама», и «звезда».

Все символы и знаки - как янтарь -
хранит в себе нехитрый твой словарь.

«Да» - подтвержденье, вызов и ответ
всему, что заготовил э т о т свет.

А «мама» - та единственная связь,
что оборвавшись, не оборвалась.

И вот звезда. В колясочке своей -
ещё без слов - тоскуешь ты о ней.

Рискуя выпасть, мордочку задрав,
«зи-да», - кричишь и тянешь за рукав.

И по звезде в зрачках твоих, философ.
И тысячи ответов, не вопросов.


 ОТ и ДО

От одного - до десяти
я у родителей в горсти
жила, не ведая о том,
что осенён наш дом крестом.

От десяти - до двадцати
Господь хранил меня в пути.
Я научалась... Если бы!..
Явила жизнь свои гробы.

Ушли - и бабушка, и дед,
и поздно я рванулась вслед,
прознав паническую дрожь
глаголов «умерли», «умрёшь»...

От двадцати до тридцати...
Столетьям надобно пройти,
пока дойдёт до дурака:
жизнь - островок, а не река.

Ночь. У щеки - тепло сынка,
да отчий взор издалека.
Вот всё, что держит. Здесь. Пока.

От тридцати - до сорока?


 НАВЕРХУ
Почуешь, бывает, средь ночи,
что дом под тобой – ходуном.
Как будто Господь его хочет
поднять и поставить вверх дном.

Трясенье земли или неба?
Дрожит, накреняясь, кровать.
Вцепляешься в сонную небыль,
абсурдно - ожив, умирать…

И в жуткий такой промежуток
покажется: ухнет этаж!
Кому ты теперь, кроме шуток,
заблудшую душу отдашь?

Проснешься, от смерти отлыня,
и страхи пустые – вразброд.
Вот – пол. Неподвижна твердыня.
Но трещина где-то растет...


 ЦЕРКОВЬ В СТАРОМ ВАГОНЕ

Крест православный, берег,
пляжик блестит волной…
Скажешь – ведь не поверят:
поезд поставил Ной!
Это же символично –
поезд полон икон.
Просто идут молиться
в старый этот вагон.

В тамбуре, нет, в притворе,
медлят малец и мать.
В храме вовек не спорят
бедность и благодать.
Сколько не есть деньжонок –
меньше вдовиных лепт.
Вот принесли крыжовник,
в дар оставляют… хлеб.

Так далеки и странны
тут же, через забор –
яхты, катамараны,
музычки дерзкий ор.
Утрени и обедни
голос смирен и тих.
Этот вагон – последний,
в смысле времен таких…

К месту неся над бездной,
под перестук колес,
Господи, спутешествуй
всем, кому привелось…