ОТ и ДО

Елена Буевич


* * *
Ты снишься. С полотенцем на плече.
На остановке — женщина другая.
Троллейбус, пляж, все тонет, набегая
и исчезая в утреннем луче.

Здесь, посещая церковь на холме
(иной народ, но заповеди — те же),
прошу, чтоб ты не снился больше мне
(а если будешь, то хотя бы реже).

Останься на другом конце земли!
Живи, как знаешь! Упрости задачу!
Я ничего не знаю о любви.
Ты далеко. Ты снишься мне. Я плачу.


* * *
Снова июль. Не хватает тепла мне,
снова, в который раз —
лодочной станции зеркало, плавни
(сорок копеек час).

Вот оно, счастье (лодка отчалит),
дрёмной мечты венец!
Так хорошо не бывает вначале,
это конец, конец...

* * *
Возвращены и подарены
рощицы и прогалины —
выпрошенные в испарине,
вымечтанные твои —
вслед за неделями постными —
леса дворцы и дворы:

с вереском, сойками, соснами,
смольным дыханьем коры.

Славно в бору, как на празднике!

Словно и прямо — в зенит,
ввысь, на небесные пасеки
пчелка лесная летит.
Или душа. Неспокойная,
к небу — из тела — долой! —
ищет пути неокольные
для возвращенья домой.

ФОТО В КОНЦЕ ХХ ВЕКА

Смычком измучив верную, концертную,
устав, как в поединке за бессмертную,
по мостовой — проворно, как с пригорочка,
студенточка идёт, консерваторочка.

У перехода ждет её возлюбленный,
такой же уцелевший, непогубленный.
На Чистых, заглянув на пять минуточек,
они покормят голенастых уточек.

И что бы там безумцы не пророчили -
развал Союза, путч и штурм, и прочее —
они «Зенитом», как от хлеба постного,
отхватят день столетья кровеносного!

И этих лет — как дыма папиросного...

Лишь из окна, вполнеба вознесённого,
летят обрывки, страстные и смутные,
скрипичного концерта Мендельсонова,
где век не исчисляется минутами...

ВОСПОМИНАНИЕ О ЛИТИНСТИТУТЕ

...Покуда мнит московский март,
что мы задавлены морозом,
мы не задавлены, и Роза
колдует над колодой карт.
Трефовый туз сулит вино
в казённом доме (именины).
Валет — билеты в Дом кино
(на Пазолини и Феллини).
Поездку в Сергиев Посад
(подтекст дорожного знакомства),
расцветших скверов аромат
и — заморозков вероломство!

И сладко, как в последний раз,
вдруг вспомнить, сидя на работе,
снега заоблачных террас,
торосы трасс и шпиль на взлёте
в Останкино, и — из окна —
всю жизнь, трепещущую вживе,
которой мы в то время жили.
Увидеть, как бы из окна,
последних мартовских недель
пастель. А дальше всё размыто —
перрон, прощанья пастурель...
Апрель. Черкассы. Dolce vita!

КУРОРТНОЕ

Как в фольге обёрточной —
в памяти блескучая,
словно бы отвёрточкой
в городишко вкручена —

улочка-улиточка,
вся в ухабах, та ещё.
Проскрипит калиточка —
вот оно, пристанище.

После пляжа пришлым нам
и курятник — теремом.
На море, под крышею —
как в раю под деревом.

Здесь была уступчивой,
здесь была доверчивой.
Сядем на приступочку,
просидим до вечера.

Вечерок учкуевский...
Ладили обычно мы.
Злящийся, взыскующий,
ты такой... забывчивый!

КОРАБЛИК

Снасти ветхи, мачты тонки,
борт — не низок, не высок.
Жизнь похожа на обломки,
но трепещет парусок.

Ветер свищет, тычет тучи,
рвёт, бросает и полощет...
Меньше малого получит
тот, кто многое восхощет.

Продержись ещё, не сетуй,
будет и тебе — сторицей.
Не за то, и не за это,
а по милости велицей.

С Ы Н

По-человечьи можешь только «да»
(пока ещё) и «мама», и «звезда».

Все символы и знаки — как янтарь —
хранит в себе нехитрый твой словарь.

«Да» — подтвержденье, вызов и ответ
всему, что заготовил э т о т свет.

А «мама» — та единственная связь,
что оборвавшись, не оборвалась.

И вот звезда. В колясочке своей —
ещё без слов — тоскуешь ты о ней.

Рискуя выпасть, мордочку задрав,
«зи-да», — кричишь и тянешь за рукав.

И по звезде в зрачках твоих, философ.
И тысячи ответов, не вопросов.

ОТ и ДО

От одного — до десяти
я у родителей в горсти
жила, не ведая о том,
что осенён наш дом крестом.

От десяти — до двадцати
Господь хранил меня в пути.
Я научалась... Если бы!..
Явила жизнь свои гробы.

Ушли — и бабушка, и дед,
и поздно я рванулась вслед,
прознав паническую дрожь
глаголов «умерли», «умрёшь»...

От двадцати до тридцати...
Столетьям надобно пройти,
пока дойдёт до дурака:
жизнь — островок, а не река.

Ночь. У щеки — тепло сынка,
да отчий взор издалека.
Вот всё, что держит. Здесь. Пока.

От тридцати — до сорока?

НЕОЖИДАННОЕ СВИДАНИЕ

Может быть, кому-то покажется странным,
посмотреть на все это можно проще-де,
но я, Буевич Елена Ивановна,
плачу на Красной площади.
Я стараюсь, ее умещаю в «Кодаке»,
запечатлеваю Спасскую…
Сквозь фламандский снежок, зависающий в воздухе,
она все еще кажется сказкой.
Опершись на заборчик, сквозь снежную сырость,
как в окошке ее продышиваю…
Девять лет разделяли нас заборчики мира
Все таможни, ОВИРы —
не вышло!
Я стою одна, не дружу с экскурс-фирмами.
Мент взирает имперски (укр. — `имперски).
Вот сейчас вберу ее всеми фибрами
и — расстворюсь за Иверскими…

ЦЕРКОВЬ В СТАРОМ ВАГОНЕ

Крест православный, берег,
пляжик блестит волной…
Скажешь — ведь не поверят:
поезд поставил Ной!
Это же символично —
поезд полон икон.
Просто идут молиться
в старый этот вагон.

В тамбуре, нет, в притворе,
медлят малец и мать.
В храме вовек не спорят
бедность и благодать.
Сколько не есть деньжонок —
меньше вдовиных лепт.
Вот принесли крыжовник,
в дар оставляют… хлеб.

Так далеки и странны
тут же, через забор —
яхты, катамараны,
музычки дерзкий ор.
Утрени и обедни
голос смирен и тих.
Этот вагон — последний,
в смысле времен таких…

К месту неся над бездной,
под перестук колес,
Господи, спутешествуй
всем, кому привелось…


* * *
В день, улыбающийся новому
году, который не за горой,
сопротивляющийся норову
ртути, облюбовавшей зеро,
на перекрестках города,
где лучше всего стареть,
меня, само воплощение холода,
может согреть:

привет, проступивший нервно
из каких-то пространственных дыр,
сквозь строй сортирующих серверов
проведший, как поводырь,
твою улыбку, твою ещё
привычку писать в P.S.
самое наиволнующее,
без всяких кавычек, без…

…в окошке белом размешана
коррректной кириллицы смоль:
"Соединение с сервером прошло успешно.
Полученных писем: ноль”.


НЕ ПИШЕТ

1
И день — как два. И два — как миг.
И ночь — без сна я.
Подсела я на… почтовик,
и жду письма я.

И поминутно: есть ли, нет? —
о, муки, муки!
Да пропади они — и «Bat»,
и «Outlook», и…

Но если счастье в мире есть,
то это — ящик.
Кончаюсь. Страшно перечесть
реестр
входящих…

2
Жизнь, на правах профессора,
учит (и зло весьма!):
есть такая профессия —
ждать от него письма.

С риском для жизни связана
(как не сорваться враз?),
но утешаюсь: разве не
я в этом деле — асс?

Я же уже учёная…
Выключу Интернет.
Главное: полночью чёрною
верить, что счастья — нет.

Колется изголовие,
режет постель, черства…
С каждой капелькой крови —
капелька мастерства.

Выберусь из-под пресса я,
вывернусь я живой!
— Здравствуй, моя депрессия!
Нам ли с тобой
впервой?..

ОДНА ФОТОГРАФИЯ

Это становится даже
интересно: сколько ещё
продержусь? Не радуйся, враже,
заглядывающий через плечо,
подсовывающий ненароком
то лезвие, то карниз,
то выскользнувшую боком
фотографию из...
книжки? ну, ладно — книжки.
Или прошлого. Как ни скажи,
но видеть её — слишком
для выбравшей между: жить
и помнить, что нет чудес, но
вокзалы есть и метро...

И, всё-таки, интересно:
продержусь я или не про...


* * *
Мы лежим, и над нами — тополь, не про нас ли трепет беды?
Меж пожарами и потопом это отдых иль передых?
Заслужили и то, и другое, и смириться бы надо, но…
Как нам дерево машет рукою, как трепещет его знамено!
Как зазывно-наивно плещет Днепр-море в шагу от нас!
А давай еще, человече, поживем-попробуем, раз…


* * *
что ты душа щенячья радуешься чему
веришь и не иначе в нежную всячину
вольно визжать-пищать те близок судьбы оскал
знаю глупое счастье но он мне вчера писал
жизнь намечается что-т-ты чайки пишет причал
разве когда-нибудь кто-то так меня приручал
ты говорит голубка душечка молвит мне
глупое счастье глупое верю не верю не


Крымская оптимистическая

Не плакай, голубка, не ждет нас Алупка,
Не дует в свирель Коктебель.
Не ласка Господня, а тряска да лупка
Достанется мне ль как тебе ль…

Обрушится вниз кипарис али тополь,
Затопит вода города…
И оперный вопль исторгнет Кастрополь,
И ахнет чудак-Карадаг.

За то, что до срока трещала сорока,
И бухал баран в барабан,
Бояться нам рока, греха и порока…
Ан — не зализывать ран!

КАМЯНКА

Местечко у речушки
(сокрыта в ряске вся)…
Да был здесь как-то Пушкин,
Россией колеся.

Валялся на бильярде,
почеркивал блокнот,
и скромниц местных ради
захаживал в народ.

Совсем недавно… Пушкин…
Всё ряской поросло.
И хоть стреляй из пушки –
в беспамятстве село.

И перестроен книжный,
ненужный магазин,
и чуждо смотрит ближний,
нерусский гражданин.

А.С. почти в загоне,
но видит невзначай,
как в утреннем «Сайгоне»
мы заказали чай

и пьём без проволочки.
А в воздухе, как взвесь,
плывут слова и строчки,
откуда-то, Бог весть…


АПОЛОГИЯ ГАЛИЛЕЯ

Оторванному от времени, места и действия,
выпавшему, как снег в южной столице,
на её тротуары, знакомые с детства
и узнаваемые, как спица,
проколовшая сердце почти по Гринвичу
(от Южного полюса к Северному),
остается застыть, понимая, как верно
ужас смерти соответствует ее имиджу.
А потом — улыбнуться, оттаять, поскольку
ещё вьётся твоя дорожка, верёвочка, вервица,
хоть планета, посыпанная свежей солькой,
из под ног уходит. Но всё-таки — вертится!…


Зачем ты звал меня в волшебный сад?

 „Я не звал тебя, сама ты подошла…"
 А. Блок


Зачем ты звал меня в волшебный сад
стихов твоих? Там женщина другая…

Она в саду — веселая хозяйка,
А я сюда волной любви прибита.
(нет, не любви, а жажды одинокой
качал меня мучительный прибой
и бил о брег. Ты, добрый, в это время
жил рядом и однажды проходя,
вдруг — молча — протянул мне взгляд и руку.
И спас маня, и в сад позвал.
Зачем?

С хозяйкой сада я уже дружу.
Я часто прихожу сюда ночами
грустить в ее молчанье и мечтать,
и чувствовать, как тонко пахнет хвоей
её сухое греческое имя,
и вся она, как счастье, золотится…
Я рядом с ней дышу запретным светом
твоих созвучий (им – она виной)…
Порой мы говорим о преходящем,
но мимолетность мелкотемья нас,
сговорчивых, нисколько не пугает.
И, знаешь, я ее почти люблю —
как старшую сестру… О, нет — как тайну,
связующую путь моей души
и странный свет стихов твоих, зовущих…

Душа моя — улов условных слов —
своим невольным пленом тяготится,
но мне ее уже не отучить
в твоём саду парить почти царицей
и видеть драгоценное свеченье
там, где другим не видеть суждено…

И верить, что ты звал…

ВРЕМЯ ПРОХЛАДЫ

Прячу лицо
ливню в ладони,
как прежде — тебе.
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.