Стихи Сергея Кривоноса

  опубликованы во многих журналах и альманахах в Луганске, Донецке, Киеве, Москве, Германии, Великобритании, США. Победитель литературных конкурсов и фестивалей, в том числе, Рубцовского поэтического конкурса “Звезда полей”,  Всеукраинского фестиваля русской поэзии и бардовской песни, Международных фестивалей “Славянские традиции”, “Чеховская осень"... Лауреат Международной литературной премии имени Сергея Есенина”.


* * *
Тронул облака осенний сон,
Затихают шорохи лощин.
Слово материнское лицо,
Светлый лист тускнеет от морщин.

От его спокойного тепла
Всем уютно в роще, как в избе.
Мама, мама, ты всегда была
Золотым листком в моей судьбе.

В речке неба расплескав тоску,
Лодка солнца уплывает прочь.
Больно мне, что не могу помочь
Я ничем осеннему листку.

* * *
Вдохновенно, в устремленье смелом,
Весело друзей к себе позвав,
Маленький художник хрупким мелом
На асфальте лошадь рисовал.

Прокатилось солнце торопливо,
Одобряя мальчика игру:
Лошадь розовой была, и грива
Тоже розовела на ветру.

А когда, осев густым туманом,
Над землею распласталась мгла,
Живописца из окошка мама
Голосом негромким позвала.

Сохли полотенца на балконе,
Звякал ветер дужкою ведра.
А мальчишке снилось, будто кони
Цокали у окон до утра.

* * *
Григорий жизнь невесело прожил.
Война. Послевоенная разруха.
“Прожил, а ничего не накопил,” -
Ворчала иногда жена-старуха.

Он понимал, что время – умирать,
Да все дела... дела не позволяли.
И сыновей хотел уже позвать,
Да где там - забрались в глухие дали.

Но стало все-таки невмоготу,
За горло взяли старые болячки,
И жизнь упрямо подвела черту,
Последний день Григорию назначив.

Вот так - когда Григорий тихо спал
И слышал, как негромко сердце бьется,
Какой-то странный голос прошептал,
Что все... что день последний остается.

Дед встал. Печально скрипнула кровать.
Взглянул в окно - земли сухие груды.
Подумал вдруг: “Кто ж для меня копать
Такую твердь суглинистую будет?

Как ни крути, а некому. Ну, что ж, -
Прокашлялся. Погрел у печки спину. -
Возможно завтра разразится дождь,
Промочит грунт. Тогда и опочину.”

Прошел неторопливо к образам,
Посапывая и слегка хромая.
“Моложе был бы, выпил бы сто грамм,
А так, пожалуй, похлебаю чаю”.

Порой казалось - нету больше сил,
Ни капельки уже их не осталось,
А он, крестясь, у Господа просил,
Чтоб тучи поскорее собирались.

“Куда моей старухе яму рыть -
Ей жизнь давным-давно пора итожить.
А если б дождь прошел, то, может быть,
Управился б сосед - он чуть моложе”.

И дед терпел, хоть было все трудней.
В груди давило. Губы сжал до боли.
Как будто был не в мазанке своей,
А там, под Оршею, на поле боя.

Хотелось показаться, уходя,
Таким, как был, - и крепким, и удалым...
Он умер через день, после дождя,
Когда земля сырой и мягкой стала.

* * *
А мой отец лишь для добра и жил,
Ни славы не имея, ни достатка,
Ни той напористо-когтистой хватки,
Что есть у современных воротил.

А вот сейчас - не выйти за порог:
Как будто все невзгоды возвратились,
И боли долгих фронтовых дорог
В натруженных ногах соединились.

"Жить для добра, наверное, старо, -
Согревшись у печи, отец вздыхает, -
Необходимо ли сейчас добро,
Когда его, как будто мяч, пинают?

Дожить бы до еще одной весны,
Но почему-то по ночам нередко
Смоленский лес, расталкивая сны,
Стучит в окно простреленною веткой".

* * *
Мы говорить о матерях готовы
Лишь доброе, ни в чем их не виня.
О матери сказать худое слово -
Что прикурить от Вечного огня.

* * *
Сквозь облака протиснулась заря,
Слабеющих цветов глаза раскрылись,
И озорные звуки сентября
В мелодии ветров соединились.

А я спешил сюда издалека,
На край села, на синий край рассвета,
Где снежно смотрят с неба облака,
Но где еще по-свойски бродит лето.

Слетают листья с кленов, но трава
Молчанье сторожит кустов безлистых,
И к новизне бегут свободно мысли,
Рождая легкокрылые слова.

Здесь, у истоков солнечного дня,
Хочу душой впитать теплинки лета.
Что нужно в этой жизни для меня?
Уют зари да синий край рассвета.

* * *
Нынче молчалив и светел сад,
Нынче осень щедро золотится.
Кажется, дома — большие птицы:
Ставнями взмахнут и полетят.

Вздрогнет удивленно мир кругом,
Потому, что над пожухлой далью
Поплывет поселок косяком
С тихой журавлиною печалью.

Он покинет край не навсегда,
Полетит к теплу, вздыхая тихо,
Здесь ведь укрепились холода,
Холода сплошной неразберихи.

И над вечными Добром и Злом
Небо разрезая безрассудно,
Устремится вдаль за домом дом,
Унося встревоженные судьбы.

На покинутой земле мороз
К многоцветию добавит сини,
Тихо ляжет на поляны иней
Жгучим сгустком непролитых слез.

И земля, не зарыдав навзрыд,
А любя и грея, и жалея,
Ветками деревьев заслонит
Тех, кто зимовать остался с нею.

* * *
Бежали звезды - вспугнутые кони -
Цепляясь гривами за облака,
И голубые искры беспокойно
Гасила торопливая река.

А люди думали: ветра вздымая,
Весенний гром над крышами гремит,
Не зная, что над тихими домами
Пронесся стук стремительных копыт.

Когда же день стал подниматься новый,
То над землей, уткнувшись в край села,
Сияла отлетевшая подкова,
А всем казалось — радуга взошла.

* * *
Порой, присев у старого стола,
Как давний фильм, смотрю картины детства:
Мы с тетей Зиной жили по соседству
На самом дальнем краешке села.

Нередко мать ходила в гости к ней,
И я по этой по простой причине
Вбегал «на телевизор» к тете Зине,
Когда бывал футбол или хоккей.

Знаток в делах спортивных небольшой,
Она шла кур кормить в сарайчик тесный,
А одному смотреть неинтересно,
Пусть даже и футбол перед тобой.

Была в разгаре резвая игра,
Но я смотрел украдкой из-за шторы,
Как петухи, азартные боксеры,
Разыгрывали первенство двора.

* * *
Вот окончится лето. Проступит опять позолота
На бледнеющих листьях, что грустно на кленах висят.
И готовятся птицы, встречая сентябрь, к перелету,
Все упорней надежды свои к облакам вознося.

Невозможно угнаться за нашим стремительным веком.
И, казалось бы, тишь и покой — вот она, благодать!
Но не зря что-то птичье издревле живет в человеке,
Заставляя под небом крутые высоты искать.

Собирается в рощах осенняя хмурая мглистость,
Жизнь скучать не дает, и она убеждала не раз:
Очень трудно постичь бесконечного мира единство,
Но дано быть единственным в мире любому из нас.

Все привычно - поникшие травы, укрытые пылью,
Свет в затихших домах и тумана лохматая мгла,
Но бывало не раз - ощущали мы крепкие крылья
И рвались к облакам, повседневные бросив дела.

Но бывало не раз, дерзновенную мощь обретая,
И стараясь достичь тех вершин, что достичь не могли,
Разбивали покой и над хмуростью будней взлетали,
Чтоб ясней разглядеть красоту благодатной земли.

А пока - теплый август в дворах умножает заботы,
Над землей скоро снова зависнут дожди, морося.
И готовятся птицы, встречая сентябрь, к перелету,
Все упорней надежды свои к облакам вознося.

* * *
Когда приходит зрелость к сентябрю
И бродит осень по лугам, не прячась,
В душе восходит нежная прозрачность,
Похожая на тихую зарю.

Как выпавший весной ненужный снег,
Усталость исчезает виновато,
И верится, что все-таки когда-то
К тебе придет желаемый успех.

Степного солнца теплые шаги
Расплескивают синь. И быстротечно
Расходятся сомненья, словно в речке
От камешка упавшего круги.

* * *
В твоем лице есть что-то от весны,
От всех апрелей будущих и прошлых.
Проталины морщинок осторожных
Улыбкой добрых глаз освещены.

В твоем лице от лета что-то есть,
Когда приходишь ты, теплеют будни,
И на душе становится уютней,
Как будто добрую прислали весть.

В твоем лице и белизна зимы,
И осени задумчивость лесная.
Что будет с нами завтра, я не знаю,
Но знаю, будет мир с названьем «Мы».

И, небо исписав наискосок
Безоблачными буквами созвездий,
Хмельная ночь нам окна занавесит
И бережно прижмет к виску висок.

* * *
Обломанным крылом повисла ветка,
И воздух поздних чувств слегка горчит,
А сердце так отчаянно стучит,
Что раздвигается грудная клетка.

И хорошо - дышаться будет легче,
Ведь сколько б не пуржило, не мело,
Я точно знаю - рук моих тепло
Найдет твои тоскующие плечи.

Холодным взглядом Вечности безгласной
С небес глядят миры. Но мы вдвоем
У Вечности немного заберем —
Лишь несколько минут земного счастья.

И выпорхнут слова, как птичья стая,
И, как весной, отступят холода.
По небосклону скатится звезда,
Твоей щеки коснется и растает.
* * *
Как осторожно сделали Вы шаг,
Чтоб вновь войти в сентябрь и осень слушать.
Я тишины, конечно, не нарушу,
И побреду за Вами, не спеша.

Шумел сентябрь цветасто-озорной,
Но замер вдруг послушно перед Вами
И, восхищенный Вашими очами,
Осыпал тропки яркою листвой.

Бреду за Вами, медленно бреду.
Вы, может, спросите: «К чему старанья?»
Отвечу: «У меня есть оправданье -
Я все печали Ваши уведу».

Как величаво падает листва,
Светлеет мир от этого паденья.
Нет, никогда я не предам забвенью
Для Вас одной хранимые слова.

И Вы, пройдя молчанье сентября,
Слегка цепляясь за обрывки звуков,
Вдруг бережно протянете мне руки,
И светом нас благословит заря.

Не возражайте, пусть все будет так,
Не разрушайте доброе молчанье,
Ведь у молчанья — тоже оправданье,
Оно — согласья, как известно, знак.

Побудьте рядом, окажите честь.
Здесь тишина, а где-то громко плачут,
Ведь сложно этот мир переиначить,
Он всем дарован нам таким, как есть.

Ловлю Ваш взгляд и боль свою терплю,
И вновь дышу в такт Вашему дыханью.
Конечно, у меня есть оправданье, -
Я Вас люблю.

* * *
В час, когда дожди шагами шаткими
Скучно-скучно ходят у порога,
Я хочу быть доброю лошадкою,
Чтобы с сыном поиграть немного.

На спине возить его по комнатам,
Оживляя всех захожих взгляды.
Мне не надо бить о пол подковами
И овса, конечно же, не надо.

Отложив до вечера поэзию,
Словно конь по полю командира,
Повезу веселого наездника
По полу двухкомнатной квартиры.

И в атаку кинемся бесстрашно мы.
Зарумянятся в азарте лица.
А потом наездник мне, уставшему,
Из ладошек даст воды напиться.

ДВЕРЬ
Не скитаешься и не болтаешься,
От дворовых забот — вдалеке.
Для одних так легко открываешься,
Для других же — всегда на замке.

Ты - обычная дверь деревянная,
И стоишь, никому не грубя,
Под тобою валяются пьяные.
И ногами пинают тебя.

В дни счастливые и несчастливые,
В дни печальных и праздничных дат
Больно бьют в твою грудь терпеливую
И в глазок, словно в душу, глядят.
НОЖ
Вся жизнь на острие.
Что может быть глупее?
Чем больше делаю,
тем становлюсь тупее.

* * *
Светает. Дед Корней у дома ходит.
Бодряк-петух взлетел на перелаз.
И звезды быстро падают в колодец
Так, что вода до сруба поднялась.

Дед пьет из кружки. И в усы смеется.
Ему любое горе - не беда,
Ведь по утрам всегда в его колодце
Звенит, качаясь, звездная вода.

* * *
Уехали из дома сыновья
И возвратятся, видимо, не скоро.
Старушка-мать под сгорбленным забором
Стоит, платочек грустно теребя.

Заржавел в хворост брошенный топор,
В хлеву мычит голодная корова.
Усыпанный разбросанной половой
Похожим стал на свалку старый двор.

Кого дождешься по такой поре?
Дождь всех прохожих вымочил до нитки.
И так скрипит раскрытая калитка,
Как будто кто-то плачет во дворе.

Дед Матвей
— На кой он ляд, чтоб мыши, что ли,
грызли, —
Кряхтел Матвей, — мне впору на тот свет…
Но все ж купил в райцентре телевизор
И прожил с ним еще двенадцать лет.

Привыкнув к говорливому экрану,
Старик, но комнатам прошкандыбав,
Садился с бабкой Настей на диване
И чай из кружки медленно хлебал.

И доставал печенье да варенье,
Чтоб не уснуть, не дать, мол, слабины.
Не пропускал он ни программы "Время",
Ни жарких игр на первенство страны.

Бывало, что, знакомого встречая,
Дед вел беседу, опершись на тын,
О том, что происходит на Гавайях,
И как вчера сыграл Олег Блохин.

Болезнь его любая обегала,
Ведь заболел футболом дед Матвей.
И бабка Настя вовсе не ворчала,
Хотя ей больше нравился хоккей.