Марк Ариевич Тарловский

 родился 20 июля (2 августа) 1902 года в Елисаветграде (Кировограде). Вскоре семья перебралась в Одессу, где поэт и прожил до поступления в Московский университет. Стихи начал писать в гимназии. Совсем юным — «младшим собратом» — вошел, как говорится, в круг будущих одесских знаменитостей: Багрицкий, Катаев, Олеша…
В 1922 перевёлся из Одесского университета на историко-филологический факультет МГУ (окончил в 1924). Занимался в семинаре профессора А. С. Орлова, специалиста по древнерусской литературе; написал дипломную работу на тему «Образ автора в „Слове о полку Игореве"», также выполнил поэтическое переложение «Слова» (опубл. 1938).
Участвовал в литературном объединении «Никитинские субботники», гостил в коктебельском Доме поэта у М. Волошина.
Со второй половины 1930-х до конца жизни, почти не печатаясь как оригинальный поэт, Тарловский работал для ГИХЛ при секции перевода с языков народов СССР.
Умер 15 июля 1952, похоронен на Донском кладбище.

***

ПЕРЕД ПОТОПОМ 

Когда холодная тревога
В груди косматой завелась,
Почтовым голубем от бога
Комета вещая неслась,

И светлой падала струною
На напряженные моря,
Предусмотрительному Ною
О горнем гневе говоря.

А он, далеко от ночлега,
Без устали, спешил пока
Благословенного ковчега
Крутые вывести бока.

И глядя вниз нетерпеливо,
Уже надеялся Творец
На мир греховный и строптивый
Пролиться карой наконец.

И пред небесным водоемом
При свете ангельской свечи
Совал в замок, ругаясь громом,
Плотины ржавые ключи.

Июнь 1921 - декабрь 1925

***

МОРЕ 

Хлопочет море у зеленых скал,
Теснит, как грудь, упругую плотину,
Как прядь волос, расчесывает тину
И бьет слюной в береговой оскал,

Как ни один мужчина не ласкал,
Ласкает сушу - томную ундину,
Крутясь, откидывается на спину
И пенит валом свадебный бокал.

За то, что рушит алчущую тушу
На мокрую от поцелуев сушу -
В нем ищут девки из рыбачьих сел -
Покуда бьет по гравию копытом
И ждет их недогадливый осел -
Последних ласк своим сердцам разбитым.

3 марта 1926

***


УТЕШИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО 

А писем нет… И Вам неведом
Владеющий почтамтом рок.
За завтраком и за обедом
Вы ждете запоздалых строк…
О как медлительно, как туго
Ворочаются пальцы друга.
Не снисходящего к письму,
Глухого к счастью своему!
Но, слогом не пленяя новым,
Склоняя Вас к иным словам,
С приветом, незнакомым Вам,
Нежданное я шлю письмо Вам,
И сердца неуемный бой
Глушу онегинской строфой.

Строфа бессмертного романа,
Недюжинных поэтов гуж,
Она пригодна для обмана
Обманом уязвленных душ.
В какой же стиль ее оправить?
Каким эпиграфом возглавить?
Врагу волшебниц и мадонн
Какой приличествует тон? -
Я перелистывал письмовник,
Незаменимый для портних, -
Но я не пакостный жених,
И не кузен, и не любовник…
Забыта вежливая «ять»,
И я не знаю, как начать.

Ну, как живете? Что видали?
В каком вращаетесь кругу?
Какие блещут этуали
На Коктебельском берегу?
А, впрочем, праздные вопросы
Стряхнем, как пепел с папиросы,
И пусть курится до зари
Наркотик легкий causerie.
Есть в Коктебеле полу-терем,
Полу- чердак, полу-чертог.
Живет в нем женщина-цветок,
Хранимая покорным зверем.
Кто эти двое? - Вы да я
(Признаюсь, правды не тая).

На севере, в потоке будней,
Все так меняется, спеша,
Но в зыбке гор, в медузьем студне
Незыблема моя душа.
Завороженная собою,
Она покорствует покою,
И только раз за пять недель
Сменил мне душу Коктебель.
Его характер изначальный
Бессменно властвовал во мне,
Затем что сменность глубине
Обратно- пропорциональна
(Чем буря более сильна,
Тем долее ее волна).

Он мэтром, genius'ом loci,
Явил свой мужественный лик,
И я тонул в глухом колодце
Проповедей его и книг,
И, на суровом Карадаге
Учась возвышенной отваге,
Сменил на холостую стать
Любовь к "жене" и веру в мать.
Я был - как вахтенный в походе,
Как праведник, как слон-самец,
В плену забывший, наконец,
Подруг, живущих на свободе,
И долго радовался там
Мужского ветра голосам.

Но дни бесстрастья пробежали,
И, каменный еще вчера,
Мир Коктебеля в мягкой шали
Не брат мне больше, а сестра;
Мне звезды - женскими глазами,
Мне волны - женскими губами,
Мне суша - вышитым платком, -
И эта женственность - кругом.
Шарманщик переводит валик
(За маршем воли - нежный бред),
И, свет преображая в свет,
В глазу меняется хрусталик,
А сердце шепчет: - Брось перо
И чувствуй - просто и остро!

1929

***


ОБ ИСКУССТВЕ 

Звенит, как стрела катапульты, ра-
зящее творчество скульптора.
Как доблести древнего Рима, сла-
гаются линии вымысла.

Вот в камне по мартовским Идам ка-
рателей чествует выдумка.
Одетые в медь и железо ря-
бые наемники Цезаря

К потомкам на строгий экзамен те-
кли в барельефном орнаменте.
Поэты тогда безупречно сти-
хами стреляли по вечности,

Но с ужасом слушали сами тра-
гический голос гекзаметра.
Шли годы. Шли шведы. У Нарвы ры-
чали российские варвары,

И тут же, с немецкой таможни, ци-
рюльничьи ехали ножницы,
Чтоб резать, под ропот и споры, ду-
рацкую сивую бороду.

Уселось на Чуди и Мере ка-
бацкое царство венерика,
И подвиг его возносила ба-
янно- шляхетная силлаба.

Он деспот сегодня, а завтра ми-
раж, обусловленный лаврами.
Из камня, из Мери, из Чуди ще-
кастое вырастет чудище;

Прославят словесные складни ко-
ня, и тунику, и всадника;
Не скинет, не переупрямит, ник-
то не забьет этот памятник.

Вот снова родильные корчи с тво-
им животом, стихотворчество! -
Как быть! - в амфибрахии лягте, ли-
рически квакая, тактили!

О как я завидую ультра-ре-
альным возможностям скульптора!
Он лучше, чем Пушкин в тетради, Не-
ву подчинил бы громадине,

Отлитой на базе контакта ра-
бочего с кузовом трактора.
Она бы едва не погибла, на
каменном цоколе вздыблена…

Но пышет бензином утроба, да-
ны ей два задние обода,
Чтоб вытоптать змиевы бредни и
вздернуть ободья передние.

Десницу, как Цезарь у Тибра, си-
лач над машиною выбросил,
А рядом, на бешеном звере, ца-
ревым зеницам не верится:

«Смердяк- де, холоп-де, мужик-де, -и
тоже, видать, из Голландии!
Поехать по белу бы свету, ку-
пить бы диковину этаку…
Мы здорово мир попахали б ис-
чадьем твоим, Апокалипсис!»

Январь 1932


Из «Собрания стихов. 1921-1951» публикации Вадима Перельмутера.
http://www.utoronto.ca/tsq/02/tarlovskij.shtml


Публикацию подготовила Любовь Цай