Майя Богуславская (1933-2005)

* * *
К моим рукам прикосновенье
Весенних струй
Неуловимо как мгновенье,
Как поцелуй.
Струится иней невесомый,
Стекая вниз.
Пронизывает до оскомы
Пичужий свист.


* * *
Рощи – насквозь.
Ни тени.
Небо сквозь деревца.
Моют берёзам колени
Синие озерца.
Круглые, словно мячики,
Дети весенних лучей
Прыгают одуванчики
Через весёлый ручей.

15 апрель 1967


* * *
Сорочонок выпал из гнезда до срока.
Как над ним кружилась
Мать-сорока! –
Убивалась, горестно кричала:
– Прячься, птенчик,
Весь ты на виду… –
А когда ушли мы – замолчала,
Думала, что отвела беду.


* * *
Лучезарного дня
тает свет, словно дым.
Срез дубового пня
пахнет вином молодым.
Вырастают из глуби веков
Листья папоротника вырезные,
Загораются светляков
Фонари голубые.


* * *
Рыжей девке
с могучими икрами
по душе
молодецкие игры,
сытный ужин
да чарка вина,
да ещё наряжаться охота.
Но влюблённому Дон-Кихоту
неземной представлялась она.
Он писал ей любовные стансы,
и коснуться руки
боялся.
Он лишь ею
дышал и жил
(чем немало
её смешил).
Площадную брань,
не краснея,
повторяла его Дульсинея.
Но бывают в иные
мгновенья
и у рыжей девки
сомненья,
и тоска за горло берёт:
– Может быть, я себя
не знаю.
Может, я и вправду
такая,
как поёт обо мне
Дон-Кихот?..

* * *
Август с потрескавшимися
От зноя губами
Тихо шепчет сухим
И потрескавшимся стеблям
Утешение:
– Я с вами!
Никому ни травиночки
Не отдам.
А брать-то нечего.
Обмелел Белоус,
Только утки плещутся
Здесь и там.
Да тонконогие
Изящные козы
Упрямо тянутся
К горьким ветвям.

27 авг. 2001

* * *
Берёзка в ограде,
Как свечка в ладони.
Над тихою улицей
Небо в наклоне.
Над тихою улицей
Небо холмами.
И листья устало
Шуршат под ногами.



* * *
При стопроцентной
Точке росы,
Называемой туманом,
Не гаснут рыжеволосые
Листья берёз;
Но их один за другим
Обрывает ветер,
И они ложатся у подножия
Золотым ковром,
И будут сиять
До мороза и снега,
Их не погасить влаге,
Именуемой точкой росы.

* * *
Хризантемы прекрасны –
Им ни с чем не сравниться:
Заслоняют торговок
Дубовые лица.
В лепестках притаилась
Прохлада земли,
Когда первые вьюги
На землю легли. –
То фламинго,
То лебедь,
То девичья стать… –
И торопятся люди
Рублёвки достать:
Будто выкупить надо
Поскорей, непременно
Что-то очень живое
Из гнетущего плена.


* * *
Перечёркнуты хмурым дождём
Все порывы травы и ветвей.
Их усталые души
Застыли до срока.
Но оранжево светит
Цветок одинокий
И кивает при встрече
Головкой своей.


* * *
Ночь сливается с тёмным небом.
Росчерки голых ветвей.
Серые дома растворяются в темноте.
Фары машин высвечивают
На обочине рыжеволосые берёзы,
Парящие над осенней травой.
…Как сиротливы редкие сёла,
Как открыты всем ветрам и бедам, –
У домов человечьи души и судьбы,
И некуда спрятаться от беды.


* * *
Косые ветви на сторону сносит,
И каждый сук и узел обнажён.
Японские гравюры пишет осень,
И день прошит, как иглами, дождём.



ПУШКИН
Ты сидишь немного картинно
(Таким увидел тебя художник).
Бродят тени от зелени лип
По твоему бронзовому
юношескому лицу.
Я люблю тебя таким. –
Ещё всё в будущем,
Твоё перо отточено,
На столе бумага.
Всё впереди –
Любовь,
смерть,
слава.
Ты – звук речи,
Которую я люблю.
Ты – лукоморье,
О котором я мечтаю,
Глядя из окон
Летящего поезда.
Ты – то, что не может пройти,
Чему нельзя подражать
(Кто подражает свету солнца?)
ты – мысль и музыка.
Ты – Пушкин.

3 июня 1974




* * *

Памяти
Эрнеста Хемингуэя

Люди умирают, –
Недописанными остаются строки.
Люди умирают,
Так и не успев долюбить.
Смерть всегда
Кажется очень жестокой
Тем,
Кто остаётся жить.
Смотрят на мёртвых,
Смотрят и не верят.
Просят в исступлении:
«Проснись!..»
Живые не могут
Мириться с потерями.
Живые верят в жизнь…
Кажется матери,
Похоронившей сына, –
Холодно ему под дождём.
Кажется, собою б его укрыла,
Воскресила, привела бы в дом…
Как болит оно,
Человечье горе…
Нелепа всякая смерть.
…Человек написал «Старик и море»…
Как он мог умереть?
Он знал, как спят
Разбитые и усталые,
Потеряв всё –
Лицом вниз,
Как упорные
Борьбу начинают сначала,
Потому что верят в жизнь.
Он сердце человечье
Держал в ладонях
Не ради славы –
Слава наскучит…
…Такое ни смерть,
Ни время не тронут,
Над такими
Не властен случай…

1961


КАРМЕН-СЮИТА

Майе Плисецкой

Над временем,
Над судьбами людскими,
Над тайнами ракетных полигонов
Звучит Кармен затасканное имя
Так первозданно, мудро, обновлённо.
Не с розою в зубах,
Не с локоном спиралью,
Не с шалью, что кистями до земли.
Цыганской разудалою печалью
Неплачущие очи расцвели.
Она – и слёзы?
Нет, не совместимы.
Она – и просьбы?
Не по чину ей.
Она и воля
Так неразделимы,
Как с буйным ветром
Тишина полей.
Прекрасна ли?
Да как об этом скажешь:
Неторопливо поведёт плечом –
И всё свершишь,
Всё, что она прикажет,
И всё на свете станет нипочём.
Бесстыжая?
Но кто её осудит!
Так руки гибки,
Губы горячи.
Не остановишь!
Для неё ль рассудок?
Сказала – нет,
И не моли – молчи.
…Расплата – смерть,
По капле кровь стекает:
– Прости за безответную любовь.
Прими, земля,
Я дочь твоя земная,
Закрой меня,
Но я воскресну вновь.
И поведу плечом,
И затанцую,
И ты простишь мне тысячи измен.
И не забудешь грешную –
Святую…

Над временем,
Над судьбами –
Кармен.



* * *
Мы всё играем, всё играем,
Перенимаем у Феллини
Перипетии старых фильмов
И Масок фикции игру.
Но всё придумано не нами,
И даже самый гениальный
Так много подсмотрел у жизни,
Что смастерил лишь плагиат.



А. И. ГИТОВИЧУ

Твоё лицо – лицо бродяги.
Такой усталый, скорбный взгляд.
И руки – будто две коряги –
На подлокотниках лежат.
Ты прошагал уже полмира
И сел у тихого окна.
Твоя московская квартира
Как клетка малая – тесна.
Но знаешь ты: уже не сняться,
Не побежать, не полететь.
Шаги отмерянные – двадцать,
И ждёт раскрытая постель.
Но – не умеющий смириться –
Ты жаждешь видеть,
слышать,
жить,
И смотришь взглядом пленной птицы…
А Парки обрезают нить.


* * *
Я постигаю тайну мастерства.
В простых вещах лежит его основа.
Хоть ускользает нужное мне слово,
Но крепнет чувство кровного родства.
Чужая женщина напоминает мать
Неуловимым сходством черт и позы.
Непрошеные старческие слёзы
Она рукой торопится убрать.
Усталый человек упал в траву,
И не спеша машина остывает,
И облако над ними проплывет, –
Родное всё… и с этим я живу.
И рано-рано запевают птицы,
И цвет лазоревый – как пёрышко синицы –
Горит в траве и манит за собой.
И руки не чураются работы,
Сложна ль она или совсем проста.
Плачу за всё усталостью и потом.
…Я постигаю тайну мастерства…