Татьяна Валовая



Богатая вдова, она была красива
Какою-то нездешней, печальной красотой,
И всем казалось: тайну в судьбе своей носила
И тяготилась светской блестящей пустотой…

 ПИСЬМО ПЕРВОЕ

...А впрочем, Граф, Вы были правы – все эти светские забавы не для меня, мне не к лицу. Но ко двору, но ко дворцу карета мчится каждый вечер – взбив букли и напудрив плечи, в ней я покачиваюсь станом, спеша на бал, где снова стану предметом липких, вязких сплетен, в которые искусно вплетен ежевечерний разговор увядших дам, чей тусклый взор скользит, украшенный лорнетом (ничто не пропустив при этом), по лицам, декольте и спинам, по будуарам и гостиным...
Зачем же я здесь всякий раз себя являю напоказ? Затем, что плоть от плоти света, душой оплачивая это, собою, Граф, я не вольна, и оттого обречена быть куклой, шахматной фигурой, скрывая ум, казаться дурой, улыбки щедро расточать, жеманно щуриться, встречать таких же дур жеманных лица, чтоб в лик единый с ними слиться, спиною слыша приговор старух, плетущих всякий вздор...
Ах, Граф, увольте продолжать: бумага стерпит – мне же тошно! Ужель так пусто, суматошно длить жизнь... иль от неё бежать?..

 ПИСЬМО ВТОРОЕ

...Мой отъезд был на бегство похож, вероятно. От себя иль от Вас... кто ответит? Я не знаю, вернусь ли в Россию обратно... А пока что в дорожной карете покидаю я землю равнин и лесов, милый край белоствольных берёз, родовое поместье дедов и отцов, сад мечтаний и девичьих грёз.
Сожалею, проститься нам не довелось – слишком скор был отъезд, милый Граф. Роль свою в высшем свете прервать мне пришлось, пьесу скучную не доиграв...
Вы коснулись тех струн моей хладной души, о которых я, право, забыла, и они отозвались в полночной тиши, мне напомнив о том, что любила и любима была... Тайну свято храня, сердцем пылким в мечтах замирала – только выдали замуж родные меня за другого, за генерала.
Я душою – как птица из клетки – рвалась, стала жизнь и пуста, и постыла. Но судьба непреклонно явила мне власть и порывы мои погасила. Словно кто-то задул предо мною свечу, словно сердце до срока остыло...
Дальше длить свою исповедь я не хочу. А судьба меня всё же простила, встречу с Вами послав - как знаменье, как дар, как спасения тонкую нить, и взметнувшийся
искрою сладостный жар не смогла я в груди погасить.
И тогда я решила уехать, забыть всё, что душу мою всколыхнуло... Вы меня осуждаете, Граф, может быть, – тайну сердца открыть Вам рискнула.
Знаю, встреча нам более не суждена. Не ищите меня – обещайте, и с нахлынувшим чувством я справлюсь одна. А пока что… люблю Вас. Прощайте.

* * *
Волшебных рифм переплетенье,
Страстей безудержных кипенье,
Воздушность строк – стиха весомость,
Ум, честь, талант, бесстрашье, совесть.

Но краток срок, что был ему отпущен.
Кометой – жизнь. Потомкам имя –
Пушкин!

 В МИХАЙЛОВСКОМ 

Михайловское. Дом Поэта.
Хозяина давно уж нет.
Но кажется, он рядом где-то,
Вот-вот войдёт в свой кабинет

В привычном шёлковом шлафроке,
Задумчиво возьмёт перо
И, прежде чем польются строки,
Портрету подмигнёт хитро.

Охвачен трепетным волненьем,
Стихами встретит он зарю…
Мешать не стану вдохновенью
И тихо двери притворю.

 ПУШКИН И АННА КЕРН

В Тригорском шумном, где не раз
Бывал, душою оживая,
Он встретил бархат этих глаз,
Предчувствуя и сознавая,

Что тот июньский день и вечер
Желанною продлятся встречей –
Уже в Михайловском, что он
Прелестной Анной увлечён.

И липы вековой аллеи
Над ними нежно шелестели,
И щёки Анны Керн алели,
А очи Пушкина блестели…

День промелькнул за разговором,
Карета гостью увезла.
Поэзией иль милым вздором
Та встреча краткая была?

Души к душе прикосновенье –
И жизнь поэзией полна…
«Я помню чудное мгновенье»
Он подарил и Керн, и нам.