Сергей Овчаренко 


В простуженный и злой январский вторник,
Когда асфальт от снега обнажён,
Печальная мелодия валторны
По нервам полоснула, как ножом.

Ей вторил баритон и гулко ухал
Видавший виды старый барабан…
Над сыном горько плакала старуха,
Он ночью умер от военных ран.

Звучит оркестр торжественно и чисто,
Хоть липнут губы к стылым мундштукам…
А ватник не спасает валторниста
Мороз наотмашь хлещет по рукам.

Но сыгран марш, и, разделив по-братски
С друзьями заработанный паёк,
Вернётся музыкант к вдове-солдатке,
Где год уже снимает уголок.

Там выпьет водки и закурит «Шипку»,
И, вдруг достав трофейный инструмент,
Сыграет пьесу, делая ошибки,
И выйдет в света круг на комплимент.

Уткнувшись в недописанные ноты,
Уснёт несостоявшийся талант…
И грустно смотрит с фронтового фото
Под полубокс постриженный сержант.

МАРШ ЕВПАТОРИЙСКИХ ГУСАР
Моему отцу и музыкантам
оркестра п/у М. З. Пиастро
Сбегался стар и млад, едва дыша,
Бросали даже целоваться пары,
Когда под марш старинный, не спеша,
По набережной нашей шли гусары.
А рядом, не жалея ног босых,
Вышагивали важно мальчуганы,
Им что-то старый геликон басил
И глухо рокотали барабаны.
Голубые кивера.
Золотые позументы,
Меди блеск и серебра –
Духовые инструменты.
Заглушая звук трубы,
Над притихшим побережьем
Раздавались из толпы
Охи-вздохи дам приезжих.
Полковник-дирижёр ровняет строй,
Концы усов направив вверх задорно,
Сменив внезапно флейту и гобой,
Выводит соло звонкая валторна.
И звукам в такт душистая сирень
Листочком, как платочком, вслед помашет…
Весёлым маршем завершая день,
Прошли гусары набережной нашей.
Голубые кивера,
Золотые позументы,
Меди блеск и серебра –
Духовые инструменты.
Заглушая звук трубы,
Над притихшим побережьем
Раздавались из толпы
Охи-вздохи дам приезжих.

ГУСАРЫ. 40 ЛЕТ СПУСТЯ
Ан. Мезенцеву
Да, что за век у нас такой,
В дерьме и в фальши.
Сданы в утиль и на покой
Балы и марши.

Кларнеты доживают век,
Молчит валторна…
Их заменил вой дискотек
И хруст попкорна

Промовив местное «Пробач!»,
Сыграет Листа
От горя спившийся трубач
Над тромбонистом.

Ударит музыка под дых,
Стечёт слезами.
Неужто место духовых
Лишь со «жмурами»?

Давай-ка, нашенским вином
Наполним тару
И инструменты разберём,
Ведь мы – гусары!

Мундиры в пору нам с тобой.
Не горби спину!
Пошли, дружок, бери гобой!
Я – окарину


***
Аллеей утреннего сквера
Пройдя незримую межу,
На месте старого «Дюльбера»
На парапете посижу.

Здесь в одиночестве не гордом,
Друзья мои, я вспомню вас,
И зазвучит в душе аккордом
Забытый городской романс.

Сыграй про время молодое
На скрипке памяти, смычок,
Припомни и вино сухое,
И за полтинник шашлычок.

Как на скамейке сидя рядом,
Под незатейливый мотив
С достоинством ловили взгляды
Скучающих курортных див.

Как голова кружилась сладко
От вида ножек, плеч и шей…
И как на шумных танцплощадках
Лабали новомодный шейк.

Жаль, мест не остается старых…
От «Пятака» и до «Дуги»
Другие нынче бродят пары,
Целуют девочки других.

По-прежнему земная сфера
Ведет подсчет людей и дней…
Но в этом списке нет «Дюльбера»,
Как нет уже иных друзей.

***
Ребятам с нашей улицы

Звучит команда «Наших бьют!»,
А нас – лишь горстка,
И ходу несколько минут
От Санаторской.
Но на компанию верзил,
Решаем сами,
За друга пешками в ферзи
Идти дворами.

Плечо к плечу, спина к спине –
Закон суровый,
Хоть здесь не так, как на войне –
До первой крови.
И мы за правду лезем в бой,
Не зная страха,
Для нас обиднее порой
Порвать рубаху.

Пусть жили бедно в те года,
Не сытно ели,
Зато прямой была всегда
Дорога к цели.
Лишь иногда кружным путём
Вели дорожку,
Побыть чтоб с девочкой вдвоём
Ещё немножко.

Сегодня каждый по углам,
Тот Дух утрачен…
О, как скучаю я по вам,
Ребята с Дачи!
Живёт желание во мне
Встать с прежним пылом
Плечом к плечу, спиной к спине,
Как раньше было.

***
Нас раскидало временем по свету,
Нас разбросало семенем по миру,
И потускнели юности портреты,
И опустели шумные квартиры.

И обсуждать сегодня не берусь я,
Как то, что мы тогда считали раем,
Назвать сейчас. Москвой иль Беларусью?
Землёй обетованною Израиль?

Возможно, здесь живется плоховато,
Там, может быть, престижнее и круче,
А мне милей родимые пенаты
И вид евпаторийский не наскучил.

До хрипоты, признаться, можно спорить,
Где лучше жить: у нас или на Рейне…
Поговорим об этом после моря
За рюмочкою крымского портвейна.

*
Когда это было? И было ли это? –
дорога, ведущая в жаркое лето,
песчаные пляжи без камня и глины…
Для нас времена те - почти что былинны.
Когда это было? И было ли это –
кусок парапета, прикрытый газетой,
и запах чернушки и килечки пряной,
вино золотое в граненом стакане,
простых три аккорда гитары ваганта,
на длинных волнах – позывные «Vacanta»,
и старенький «ВЭФ» с пароксизмами джаза,
и узкий топчан (да куда тебе, «Plaza»!),
и стройность фигурки на фоне заката,
и девичьих губ нежных сладкая вата…
Когда это было? И было ли это?
Сегодня у лета иные приметы:
где тихо стояло и глаз любовало,
всё как-то крикливо, всё как-то навалом…
- Спешите! Купите! – в торгашеском раже. -
И оптом, и в розницу – всё на продажу!
На память китайского вам ширпотреба!
Берите!
– Не нужно!
– Купите!
– Нэ трэба!
- А, может быть, это вам будет угодно?..
Мы жили скромнее, пускай старомодно…
Мы жили скромнее? Мы жили как надо!
Осталось лишь чувство щемящей досады -
Умчалось то время хвостатой кометой.
Когда это было? И было ли это?
Но память, но память – упрямая штука,
напомнит, подскажет, возьмёт на поруки
и спросит, и спросит: - Так было ли это?
Какие тут, к чёрту, быть могут секреты?
А ну-ка, - прикажет, - встряхнись, имяреки!
Возьмите в кенасах себе чебуреки,
и выпьем за то, что все песни не спеты,
за то, что всё было! Да, было всё это!


ИЛЬИНСКИЙ ХРАМ
Маме
Нежное прикосновенье мамы
ощутил обветренной щекой,
поднимаясь по ступеням храма,
чтоб зажечь свечу за упокой.

На стене в свободном тёмном платье
горлицей над раненым птенцом
над Христом склонилась Богоматерь
с просветлённым маминым лицом.

Оплывали восковые свечи…
Сквозь огней мерцавших скорбный ряд
виделись опущенные плечи
и слегка усталый мамин взгляд.

Не уверен, был ли нынче в праве я,
но, шепча какие-то слова,
в храме я зажёг свечу во здравие,
словно мама до сих пор жива.

ТОПЛОВСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Там, где горы величавы,
там, где неба высь и ширь,
жил в молитве средь дубравы
тихий женский монастырь.

На обитель с горних мельниц
снизошёл небесный свет…
Под моления насельниц
исполняется обет

охранить святые мощи
от гонений и невзгод
и берёзовой дать роще
Слово Божье и уход.

Сок течёт прозрачной кровью,
белы свечи, не кресты…
Этот ствол - сестра Прасковья,
в том – душа другой сестры.

Свят коленопреклоненный
Параскевы дух в саду.
За монашек убиенных
в приснопамятном году

он положит ночью росной
сто один земной поклон
и вернётся в ствол берёзки,
погрузившись в вешний сон.

Солнце, выйдя утром ранним,
даст лучу на кроны лечь,
роща светлая предстанет
сотней поминальных свеч.

Веткой крестное знаменье
ветер, стихнув, сотворит…
Быть гонителям прощенью?
Слышен шёпот: - Бог простит!

Там, где горы величавы,
там, где неба высь и ширь,
жив в молитве средь дубравы
тихий женский монастырь.

КИЕВО-ПЕЧЕРСКАЯ ЛАВРА

Киеву апрель цветущей вишнею
на крыле Веснянка принесла.
Над столетних лип зелёной крышею
воссияли Лавры купола.

Время здесь застыло белокаменно,
и хранит покой святая рать,
и глаза у ликов греют пламенем,
и со стен нисходит благодать.

Жизнь в монастыре течёт размеренно,
суеты здесь не было и нет…
Здесь уходит прочь твоё неверие,
и вольётся в душу веры свет.

По Днепру внизу снуют кораблики
деловито по мирским делам,
здесь же маковок златые яблоки
тянутся крестами к небесам.

Пролетят минуты быстрой конницей,
канут с монастырского двора…
Чу, ударил колокол на звоннице!
Значит, мне пора?.. Увы, пора!..

***
Пророчит ветер вздорною кликушей,
размешивая темень за окном…
И чтоб хоть как-то успокоить душу,
я помолюсь, робея, перед сном.

И вдруг на сгустке неземных энергий
умчусь, забыв про сонный порошок,
в чудесный край, где преподобный Сергий
промолвит мне: - Всё будет хорошо!



НИКОЛАЮ ГУМИЛЕВУ

«Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный…»

Ненужных дней иссякнет череда
И прекратятся, наконец-то, смуты.
Когда уйдут и палачи, и плуты,
Обманщики исчезнут навсегда,
Любовь взойдёт на царствие тогда,
А ненависть проводят без салюта,
И человек достигнет абсолюта
Годами беззаветного труда.
Утраченного, правда, не вернёшь,
Многообразны ненависть и ложь…
И всё же, залечить пытаясь раны,
Листки стихов спасая из огня,
Ещё не раз вы вспомните меня,
Весь мир мой: и волнующий, и странный.



АННЕ АХМАТОВОЙ

АННА в ЕВПАТОРИИ

Ах, как стихи ложились этим летом
На глянцевые белые листы,
Наивные и светлые мечты
Альбому доверялись на рассвете.

В Шакаевском саду играли вальс…
Ерошил ветер на столе страницы,
В такие ночи, право же, не спится –
Поэзии нисходит дух на Вас.

А в комнате - видения и лики…
Тревожа душу, кто-то из великих
О чем-то важном с Вами говорит…

Решили ли тогда Вы стать поэтом?
История не делится секретом,
И честно до сих пор его хранит.