Елена Дубровина


Мы вернёмся, если будем живы,
Если к дому приведет Господь.
Иван Елагин



По комнате мечутся снежные блики.

В извилинах складок затеряны рифмы.

И памяти странно-скользящие лики

Звучат музыкально-замедленным ритмом.



Сон раненой птицей повис над вселенной.

Глаза, словно звёзды, их взгляд неподвижен.

Две тени скрестились на белой постели.

Их шёпот и шорох чуть в сумерках слышен.



Как мрачен дороги изогнутый стержень,

Едва освещенный безлунною ночью.

Но контур на стенке. И холодно сдержан

В морозных тонах чей-то профиль нечёткий.



И я возвращаюсь. По памяти скользкой,

По тонкому льду зазеркального детства

Спешу к незнакому городу в гости.

Но память упрямо застыла на месте.



Как сморщилось утро, совсем постарело.

Осунулись улицы, лица прохожих.

И города сонное лёгкое тело

На пропасти чёрное тело похоже.



А в сумерках тает янтарная лунность.

Как в кадре из фильма, бледнеют виденья.

Гуляет по Невскому старая юность,

Обняв голубое своё приведенье.



Прощаюсь навечно. И грустно, и горько.

Пора просыпаться, но тянет обратно,

Где память и юность, и детства осколки...

Все это куда-то ушло безвозвратно...



* * *

Портьеры тяжесть, сильная рука,

свинцом холодным на плечо легла...



Я с болью отвергаю каждый раз

простую мысль, что смерть сильнее нас,

что в облаке, похожем на крыло,

есть обречённость. И моё окно ‑

всего лишь рама, узкий выход в быт,

который тучей чёрною размыт.



И что по обе стороны стекла

есть тайна света и густая мгла....



* * *

Зима в белой шапке и белой кольчуге

Кружится по снегу, как в замкнутом круге.

Играет метель на рояле сонату

О том, что за счастье несём мы расплату.



И два одиночества жмутся друг к другу,

И кружит метель по закрытому кругу,

И шепчется грусть с человеком неслышно,

Их шёпот ложится сугробом на крышу.



Рассыпались звезды – алмазные льдинки,

Торопится вечер на чьи-то поминки.

Тоскливо и холодно в зимнюю стужу.

Зачем же зима над вселенною кружит?



Зачем одиночество с грустным партнером

Мелодии Брамса заученно вторит?

И кажется, нет голубого затменья,

И слышится в вальсе задумчивом пенье.



Слагает метель свою грустную песню,

Как снежные хлопья летят в поднебесье.

А чувства растаяли в зимнюю вьюгу.

И мечутся строки по снежному кругу...



* * *

На грани раздраженья и досады

Сменяют осень заморозков всходы.



И падают на колкие ограды,

Как снеговые хлопья, наши годы.



Сказка о снеге

Бриллиантовое утро из снежинок проросло.

Глаз хрустальный ночи чёрной все ещё глядит в окно.

Царь Кащей рукой костлявой дирижирует в метель,

Снег тяжелый вместе с ветром лепит зимнюю постель.



Разнаряженные куклы кружат в вальсе под гармонь.

И летит навстречу сказке с чёрно-белой гривой конь.

Я страницу за страницей перелистываю сны.

Строю белый храм из снега и незримые мосты.



По дорожке незнакомой из хрустально-синих звёзд

Я бреду, как гость незваный, в лютый мартовский мороз.

А луна, купчиха в жёлтом, освещает мой порог.

И чужой, неясный голос шорохом на ветви лёг.



Просыпаюсь, в белой шапке тает утро под окном.

И деревья нарядились в лёд, расшитый серебром.

Странно всё перемешалось – явь и сказка, сон и быль.

И в ладье из снежной пыли мир мой призрачный уплыл



В одинокое заснежье, в пустоту забытых встреч,

В никуда, откуда льётся незнакомая мне речь.

Из цветных осколков время отстучало тишину.

И в незримую тетрадку я о сне стихи пишу...



За углом вечерний голос всё бормочет о своём.

Месяц конусом точёным заглянул в дверной проём.

Осветил зелёным светом тёмной комнаты ночлег.

И метет, метет по свету лёгкой дымкой сонный снег...



Зарисовки

1.

Заговорилась ночь и по ошибке

Не уступила места для рассвета.

И шар земной, блестящий, как монета,

Ещё лежал в ладонях ночи липкой,



Когда рассвет стал пробиваться скупо,

В тумане гор молочного оттенка

Вздымалась утра голубая пенка,

И новый день просвечивал сквозь лупу.



Смешались представления границы

О жизни, смерти, времени рожденья.

И в запоздалом утреннем движенье

Прильнули к небу две забытых птицы.



2.

А город спал. В сгущающейся мгле

Метались сны удушливо и жадно.

И падал снег. И падал беспощадно,

Холодным телом прикипев к земле.



Ночная успокоенность плыла,

Её кружил спиралью тонкой ветер.

И сквозь узор заснеженный стекла

Размытый город был едва заметен.



Два силуета прорастали сквозь

Бессоницы дымящую отраву.

И будто сталью припаял мороз

К холсту земли обнявшуюся пару.



В Петербурге. Ожидание


Недели проходят и месяцы,

а мне от тебя ни весточки.

Слышишь, за окнами мечутся

ветром гонимые веточки.

А мне от тебя ни слова,

ни жеста и ни улыбки.

Лето проходит. И снова

по зимнему льду я зыбко

скольжу до весны и лета.

Считаю недели и месяцы.

Пишу у окна без света.

Как ожиданье невесело!

И осень – горького цвета...



* * *

Всё, что цыганка гадала на картах,

Стало несбыточно долгой дорогой.

Вместо волшебницы – демон крылатый

Камни бросает под гребень отлогий.



Ветер смеётся над дамой крестовой,

Солнце злорадствует облаку в тучах,

В книге открытой, где царствует слово,

Вечер родится метелью колючей.



Зимние, ломкие, снежные, сонные,

Буквы слагаются в строки неслышные,

И исчезает за рамой оконною –

Стих незаконченный... памяти вспышка...



* * *

Скользкое, липкое утро пещерное,

В землю врастает корнями венозными,

Страхом крадётся – глухое, безмерное,

Снегом падёт, спеленает морозом.



Что-то далёкое вспыхнет с рассветом,

Как огонёк, затерявшийся в быте,

Памятью ветер гуляет по свету,

Вместе с цыганской гитарой забытой,



С сумкой дорожной, где втиснуто время,

Сжато сухими корнями бессмертья.

Утру навстречу торопится смена,

День снегожданный, морозов предтечье.



Как на холсте незаконченном, шторы

Чуть приоткрыты, чтоб видеть, наверно,

Связь расставаний, сплетенье узоров,

Вечную изморозь, трепет вселенной.



Вести о лете, несбывшемся Боге,

О неслучившемся в красках незримых,

О ледяной и беcкрылой дороге,

С белым крестом – два крыла Серафима...



И от зведы, на дороге беззвёздной,

В небе остались лишь след полустанка,

Лёгкие тени, тугие полозья,

И предсказания старой цыганки...



Утро в Париже

Над Парижем было небо светлым.

Зимний год отсчитывал минуты.

И стояли тяжестью согнуты

Каменные боги над рассветом.



Над землёй кружилось время сонно.

Как лились нездешне наши речи!

И спадали холодно на плечи

девственные локоны мадонны.



Снег летел из сна и перламутра.

Ёжился не встреченный прохожий.

Было чистой памяти дороже

Нежным снегом сотканное утро.



* * *

Чёрная ночь – голубое пространство.

Снег возвратился из долгого странствия.

Рядом прилег возле дома по-свойски.

Звёзды плывут по поверхности скользкой.



В мир зазеркальный, где нет им приюта.

Час утомленно считает минуты.

Скачет кукушка, пророчит начало

Утра, что где-то всю ночь ночевало.



И заметённые вьюгой незрячей

Строки ложатся в тетрадку иначе.

Холодно им, неуютно, тоскливо,

Буквы ползут по заснежию криво.



И, превратившись в снежинок колючих,

Ветром уносятся в чёрные тучи.

Ночью летают бездомные птицы,

Чтобы под утро стихами присниться.



Сцены из сказки. Сугробы, как тени.

Голос причудливый вторит капелле,

Строки знакомые слышу в метели,

Те, что вчера от меня улетели...



* * *

Острова моей памяти будто кристаллы,

вплетённые в легкие ткани минут,

когда где-то тебя еще любят и ждут,

и тебе еще нужно от жизни так мало –

привкус осени с солью на липких губах,

поцелуй снежных хлопьев, и взмах

крыльев белых, и долгий полёт в никуда,

где рождается ночью из снега зима,

где весна за горою живёт и томится,

и строка вышивает в тетради страницу

тонкой ручкой с гусиным пером.

Но растаяло солнце за тонким стеклом.

Жизнь на финишной ленте. Два шага вперёд.

Тает память, как снег, на развилке дорог...



* * *

Я оглянусь. Всё небо в серебре.

Вы вспомните, наверно, обо мне.

Один. В ночи. У зимнего камина.

И сердца жар, как красная калина,

Оставит след кровавый на ковре,

Напомнив вам, наверно, о тепле

Моих восторгов, так неумолимо.

Прошепчет ночь, едва, неуловимо,

О том, что всё проходит на Земле.



* * *

Не думать о смерти. Но ржавый замок

Под утро скрипит, вызывая тревогу.

Сварливая ночь повторяет урок

И старый рюкзак собирает в дорогу.



Как в комнате тихо. Смертельный покой

Едва нарушает движение мысли.

И тихо считает всю ночь метроном

Часы и минуты – о жизни, о смысле...



Я сплю и не сплю. Я парю над скалой

На грани времён, и на грани бессмертья.

Но рвётся душа в неизвестность порой,

Где в строчках стихов затерялись столетья,



Где рифмы сплетают ажурную сеть,

Где птицы давно щебетать перестали,

И с ангелом белым сражается смерть.

И море застыло, как будто из стали.



Ночь ссорится с утром. Я слышу их брань.

Засовы скрипят, как шаги по паркету...

Завяла на солнце в стакане герань...

Ночь старый рюкзак всё таскает по свету...



* * *

Я перемен боюсь. И близость снега

меня пугает мрачной белизной,

когда летит с разверзнутого неба

с дождём смешавшись. Старый летний зной



давно забыт. Усталость спит у ставень.

Сырая влага проникает в речь.

И сон, мой летний сон, меня оставил.

И вдохновенной осени предтечь



всего лишь память не сожжённых писем,

как день, который ночью был осмыслен,

и вымысел, который не смогла

я воплотить. И вновь, из-под пера



рождаются стихи. И в лихорадке,

у творчества украдена украдкой

не белизна тетрадного листка,

а зимняя, щемящая тоска.



© Елена Дубровина, 2011–2013.
© «45-я параллель», 2013.