Майя Богуславская (1933-2005)

 

* * *

Движенье волн песком повторено –
Так в наших жилах бьётся пульс Вселенной,
Так бредит солнцем мутное вино,
Пока не станет чище, откровенней.
Как боль моя былая далека…
Любовь и Смерть. Я с этим не шутила.
Я знаю хорошо, что облака –
Скопленье влаги с отблеском светила.
Всё в мире объяснимо:
Чуда нет,
И миражи – лишь отраженье света,
И ветер унесёт их лёгкий след.
…Но только вот к чему мне
Знанье это.



* * *

Было, было. Быльём поросло,
Словно фреска под новой побелкою.
И божественное ремесло
Заменили дешёвой поделкою.
Свыклись с ровною белизной,
Да с цветочками синь-лазоревыми.
Но пробился сквозь стены огонь
Небывалой, святой гармонии. –
Кто замазал? И кто воскресил,
Негодуя, смеясь и плача? –
Всё слова. Не хватает сил.
Всё слова. И так мало значат.


* * *

Лошадиные морды
Поднимают ввысь
Чистые струи.
И по мышцам упругим
Бежит наслаждения дрожь.
Нет постылой работы,
Пропотевшей,
Изношенной сбруи.
Серебро под ногами,
На гривы
Серебряный дождь.
Перекликнутся ржаньем,
Рванутся в луга за рекою.
Очищающий запах
Полыни
Им в ноздри дохнёт.
Будет ветер с боков,
Будут воля да небо
Ночное,
И над лугом, над миром
Стремительный бег,
Как полёт.


* * *

У чёрного лебедя ночи
Белое отражение.
 О. Афремова

Ты моя похудевшая,
тонкая,
Светлый взгляд,
невесёлый смех.
Беззаботная, как ребёнок,
Беззастенчивая, как грех.
Нимбом ясным овсяные волосы,
Прутик вербный в твоей руке,
И поёшь ты нездешним голосом,
Тает голос твой вдалеке.
А такие сквозные рощицы,
Холодок от весенних вод.
Дикий голубь в воде полощется,
Птаха где-то взахлёб поёт.
Всё известное,
всё повторное.
Стоит ли ещё повторять?
…Белый лебедь глядит
на чёрного
И не может его узнать.


ПРОЩАНИЕ


О. Афремовой

В сиреневом половодье
Кривые проулки твои.
Простимся.
Но лишь не сегодня,
Ещё нам поют соловьи.
Так быстро уходят потоки
В песчаные берега.
И с Троицкой видно далёко
Десну, за Десною – луга.
И церковь стоит у подножья
У времени на краю.
Простимся,
Но если возможно,
Я чуточку здесь постою.
А поезд зелёный и долгий,
А мост так непрочен на вид…
Простимся,
Не знаю – надолго ль
И что нам ещё предстоит?


ДОМ

Был дом косой,
С таким наклоном –
Коснись чуть-чуть,
И может лечь.
И в кухне тёмной,
Небелёной
Холодная пустует печь.
И по ночам
Король мышиный
Давал весёлые балы,
И пахло мокрой
Парусиной,
Скрипели
Старые полы.
Нежданно ливни налетали,
То свет, то всё вокруг темно.
Упруго ветви проникали
В полуприкрытое окно.
И в час ночной,
Бессонный, поздний
Луч падал на мои глаза.
В углу таинственно и грозно
Вдруг оживали образа
…А время, всё отодвигая –
Дождь и мышиную возню –
Мне оставляет ночь, весну
И запахи, и шелест мая.


* * *

Полоса отчуждения –
старый вокзал городской.
Вот бегут старики –
запрокинуты скорбные лица.
Защищаясь от прошлого,
я закрываюсь рукой,
Но нельзя ничего позабыть
И ни с чем навсегда распроститься…
За фанерным ларьком
истощённый алкаш
Воровато глядит,
про запас оставляя посуду. –
Неужели во сне
этот самый являлся пейзаж?
Неужели совсем молодой
я бежала когда-то отсюда? –
Что меня привело
на пустынный и влажный перрон?
– Подождите! – кричу
и бегу за составом.
А шутник-проводник
приглашает в последний вагон,
Но – что толку бежать,
если так безнадёжно
устала!


* * *

Играй, актёр,
играй и не стыдись
Наивной фабулы,
Высоких декламаций.
Играешь королю –
И может статься,
Что ты предугадал
Судьбу мою.
Король собой владеет,
Он – герой,
Цена актёрам – грош
(Кто этого не знает!),
Не стоит лицедеев
Привечать…
Но тот, отравленный,
На сцене умирает. –
…Как побледнела
Королева-мать.


ЮНОСТЬ

Пахнет скошенным сеном
знакомо и тонко.
Опустели скамьи,
затихает пляж.
Чешет рыжие косы
подросток-девчонка,
и стоит на закате,
врисованная в пейзаж.
Я смотрю, как бредёт она
в беленькой блузке.
(«…Так спокойно ночами,
наверно, ей спится!..»)
На песке остаются
следы её узкие,
посветлели от солнца
ресницы.
…И летят, и искрятся
от вёсел весёлые брызги.
И поют, и смеются на том берегу.
И вечерние, лёгкие
тёплые бризы
вслед за девочкой этой
покорно бегут.


НА БОЛДИНОЙ ГОРЕ

Какая тишина!
Граница лет
Придумана людьми,
И всё же существует.
Струится чистый свет –
Ни горестей, ни бед.
И сердце расставания не чует.
Мы будем вечно…
Свечкою горит
Церквушка у подножия кургана.
Мы будем вечно…
Снег летит,
летит…
И мы стоим в ногах у океана.

* * *

Не много вёсен
есть у нас в запасе,
И осени не трудно сосчитать.
Капризная природа снова красит
Всё в жёлтый цвет,
чтоб начисто смывать.
Не много вёсен есть у нас в запасе…

Берёза эта долго проживёт.
Я стану прахом под её корнями.
И кто-то, как и я, сюда придёт,
И жёлтый лист на прах мой упадёт.
Берёза эта долго проживёт…

Смотрю. А небо так щемяще сине.
И бабье лето
в запоздалой страсти
Удерживает солнце паутиной.
А я не знаю,
что такое – счастье.
Смотрю. А небо так щемяще сине…



* * *

Есть дубовая роща
У самой железной дороги.
По тяжёлым пескам мы туда
не спеша добрели.
И цикорий так ярко синел из земли.
Беспокойные куры
Бросались испуганно в ноги.
Чуть заметно
Сквозила в листве желтизна.
Пели тёплые рельсы
О близкой разлуке.
За каким поворотом
Иная таится страна,
Что поманит
Своей тишиной
И речною излукой?
В нас бродило вино,
И безделье,
И август нас вёл,
Словно Вакх опьянённый
И сытый.
Презревший и время,
И власть, и пространство,
И качались качели
С завидным для нас постоянством,
И резвились девчонки,
Не ведая, что им дано.
Узкой улочкой Врангеля
(Есть шутники на планете),
Мимо тихих домов,
Где извечно старухи сидят,
Где премудрость игры
Постигают серьёзные дети,
Возвращаясь под вечер
Устало и тихо назад.
В тёмных листьях таились
Подсохшие сладкие вишни,
Всё прекрасно на свете –
Дыши и живи.
Возносилась звезда
Высоко над железною крышей,
Первозданно сверкая,
Взывая к стихам и любви.


 ВОСПОМИНАНИЕ

Давным-давно те воды утекли,
В которых отражались наши лица.
Давно убрали сходни корабли,
А мы и не успели прокатиться.
И я листаю улицы скорей,
Как в детстве книгу о морских пиратах.
Вот здесь, у Елисеевых дверей
Отец назначил встречу мне когда-то.
Родной, седой касаюсь головы,
И за руку держусь, как в детстве, цепко…
А над Каналом скалят зубы львы,
И не спеша звенят литые цепи.


* * *

Скажите: а что там, за кадром,
Когда уже сыграна роль?
Тяжёлые сняты наряды.
Зевает устало король.
Плакат со стены взывает:
«Уходишь – свет погаси!»
И снегом в лицо швыряет,
И нет как назло такси.
Обман ли? Очарованье?
А впрочем – не всё ли равно. –
Сидим, затаив дыханье,
Навеки в плену кино.
Заломлены в горести руки,
От слёз всё в тумане вокруг.
Ну, что мне до вашей разлуки,
До ваших киношных мук?
Страданий, усиленных звуком?
Побоев, побоищ, измен? –
Жизнь жёстче любых кинотрюков,
Но без каскадёрских подмен.
Но всё же тревожусь и ныне,
Взволнована чьей-то судьбой.
Красивую героиню
Красиво целует герой.
Былое вернулось снова –
И свет ленинградской зари,
И юность, и «Мост Ватерлоо»,
И в Мойке дрожат фонари.


ПУСТЫНЯ

Как псы сторожевые у ворот,
Свернулись дюны.
Убежать нельзя.
Их жёлтые песчаные глаза
Следят за нами.
И Великий Бог
Забыл фитиль в лампаде
Прикрутить.
И солнце бьёт
Безжалостно в висок.
И жребий брошен.
И назначен срок.


* * *
Я – залётная птица,
Не ваших кровей,
Из далёких туманов
Сюда залетела случайно.
Над крестами соборов,
Над серым холстом площадей
Пронесла свою боль,
Свою тайну.

Я – залётная птица.
Мне биться крылом о стекло,
К невозможной свободе
Душою стремиться. –
Не держите меня,
Умножая ненужное зло.
Отпустите меня:
Я – залётная птица.


ОДИНОЧЕСТВО

Твой привычный быт и твой дом
Не меняют прошедшие годы.
Гаснут астры за строгим окном,
Повинуясь законам природы.
…Только зеркало и лицо:
Тронуть пальцами
губы и брови.
Всё слабее движение крови,
Всё свободней на пальце
кольцо…


МАРИЯ

Рисовали тебя то крестьянкой,
То юной богиней.
Были детскими губы
И тайная горечь в глазах.
И сидели младенцы
Печальные и нагие
На твоих материнских руках.
Выносили тебя на погромы
Как знак своей веры и власти,
Перед долгой разлукой
Тобою клялись,
И молили тебя о спасенье,
О мире и счастье… –
Даровала ли ты
Им спасенье и жизнь?
Удивлялась ли ты:
«Кому молитесь, сирые люди?
Я из жаркой пустыни,
Где плавится красный закат.
Был евреем мой сын,
Был евреем проклятый Иуда,
И еврейские тайны
Хранит мой уклончивый взгляд.
Для иных я крестьянка,
Для других я Богиня, Мадонна,
Верят в силу мою
Врачевать и спасать.
Что мне ваши молитвы,
Проклятья и стоны? –
Возвратите мне сына,
Довольно его распинать».


* * *

Эта мудрость презренна,
К лицу она слабым и хилым.
Я хочу быть не мудрой
До конца, до могилы:
Не таясь, не скрываясь
И плакать хочу, и смеяться.
Эта мудрость презренна,
И нечего зря притворяться.


* * *

Скажи мне заветное слово,
Не прячь дорогого лица.
На небе светло и сурово,
Всезнающе до конца.
Развей невесёлые мысли.
Так близко к тебе и ко мне
Тяжёлые кисти повисли
В осеннем последнем огне.
И птицы своё отсвистали,
Кружатся над рощей своей.
Ещё не затянуты дали
Рыбацкою сеткой дождей.
Дорога тепла и пустынна
Средь поля, где сено в стогу.
Седою метёлкой полынной
Касается ног на бегу.
А здесь мы помедлим немного,
Помедлим, чтоб сердце унять.
И влево, и вправо дорога,
И время настало решать.


* * *

Безымянные травы,
Но я узнаю их в лицо,
Я беседую с ними,
Ласкаю их тонкие руки.
Как цветут они яростно
Перед недальним концом,
Покрывая собою луга
И речные излуки.
Ты расскажешь о силе,
Что скрыта в июльских цветах,
Об их свойствах могучих
Излечивать боль и печали.
Золотые лягушки
На влажных широких листах
Остаются такими,
Как были у мира в начале.
Мы под ивою тихой
Разделим немудрый припас,
Посмеёмся, пошутим
Без скрытого в слове значенья,
И никто в целом мире
Подумать не сможет про нас,
Что легла между нами
Холодная тень отчужденья.


* * *

И стадо спит,
И пёс ворчит во сне,
Лишь Альтаир глядит
Бессонно, вечно,
И возникает голос в тишине,
Высокий
И печально-человечный.
Чуть тронут бубен
Тонкие персты.
Слова однообразны и просты,
Как путь в пустыне
Строго-неизменной.
…Ты болен, стар и очень одинок,
Приёмника зелёный огонёк
Тебя сближает с миром
И Вселенной.


* * *

Говорено столько! –
Что просто осмыслить нельзя.
Намечено столько! –
Но нам не впервой ошибаться.
По лезвию слов
Так привычно скользя,
Мы будем
в уста целовать
Или лбами сшибаться…


ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ

В большом окне пейзаж незаурядный:
Тюремный двор, казалось, в двух шагах.
Он издали и чёткий, и нарядный,
Но слишком много стражи
и собак.
…А у ограды, как везде на свете,
В песке играют маленькие
дети.


* * *

Рисунки тесных каменных дворов,
то серые,
то яростно охристы.
У чётких контуров деревьев
груды листьев.
Гуденье ветра,
звук колоколов.
И улицы выходят как из снов.
Никто не спросит:
«Что с тобой?
Куда ты? –
В чужих домах
чужой далёкий свет.
Ни прошлого,
ни будущего нет.
А на ладони – лист продолговатый.


* * *

Вокзалов отрешённость,
неуютность.
Но выбран путь.
Но взят билет.
Спеши.
Уходят поезда ежеминутно.
Но так сильна инерция души. –
Преодолеешь…
Так не раз бывало.
Колёса тронутся, всё убыстряя ход.
И за чертой знакомого вокзала
Знакомый мост стремительно мелькнёт.
И здравый смысл баюкает:
«Спокойно!»
Но тянет ветви оголённый сад.
И кажется, что более достойно,
Пока не поздно,
повернуть назад.


* * *
Длинна дорога. Торопи коня.
В далёком доме ждут,
Скрывая нетерпенье.
И ты усталый сядешь у огня
И будешь счастлив целое мгновенье.

* * *
Зачем эта злая свобода
Опять обуяла меня.
И, как за бортом парохода,
Ни пристани нет, ни огня.
На старом крыльце запустенье,
И в угол отброшен голик.
И куст пропылённой сирени
Под окнами горько поник.
И рук не поднять для объятья,
И некому слово сказать.
И смято ненужное платье.
Зачем мне его надевать?
Но я поднимусь с неохотой
И спички нашарю впотьмах:
Ведь лечатся только работой
Потери, и горе, и страх.