Вероника Сенькина

 

А свобода на вкус – горькая,
Сны изводят – хоть в петлю лезь…
Облака за окном горками
Подпирают небес взвесь.

Люди-люди – вокруг, около…
Близко к сердцу – далекий ты.
Голосок до чего шелковый
У весны. Без меня – быть,

Быть тебе, отмечать праздники
Мятным чаем, да маетой!
Без тебя мне – прослыть разною,
Но ни разу – такой, той,

Для которой – звезду запросто,
Словно с клумбы сорвать тюльпан.
Для которой – ветрам западным
У восточных просить манн.

Люди-люди – вокруг, около …
Сотни тысяч равны нулю.
Рассекает лазурь соколом
Безусловное «лю-блю»!
Лисы да волки кругом,
лисы да волки.
Снегом колючим слепИт
окна избушки.
Хитрых которую ночь
гладят по холке,
хворых которую ночь
бьют по макушке.

Лисы да волки кругом,
лихи изгибы
рек извершинных, во льдах
взявших истоки.
Снились мне, меда полны,
ленные липы,
снились мне, гнева полны,
римские боги.

Рыба – к другим берегам
мчится на нерест,
тут ей среда – не среда,
даже не вторник.
Всё, во что верила я,
стало быть – ересь,
хоть и казалось вполне
истинным – в корне.

Всё, что меня привело
к данной кручине –
стоит не более, чем
счастья в квадрате.
Что-то сломалось во мне…
Кто же починит?
Кто расколдует меня…
кто расшарадит?...



Мокрые лапы елей – да по щекам,
Вот же в какие дебри с тобой зашли мы…
Память моя – серебряная река
Камни перебирая, бормочет имя

Чье-то. Твоё, моё ли? Каких других,
К нашему костерку на века примкнувших?
Больно у нашей встречи характер лих,
Больно у елей лапы теперь колючи…

Радуг не будет, март на улыбки скуп,
Плакать ему пристало, никак иначе.
Мы друг у друга клятвы срывая с губ,
Нынче о чем-то личном своем – не плачем.

Не потому, что знаем, куда идем,
Не потому, что выросли из пинеток.
Просто я понимаю, что там – мой дом,
Там, где тебя и ныне и присно – нету.

Просто ты понимаешь, что опоздал:
Вечность назад вершины брались без боя.
Кончились дебри. И впереди – вокзал,
Здесь оставаться на ночь тебе не стоит…


Ты берлинный, берлиновый, ты на меня не похож,
Ты умеешь копить раздражение, деньги, обиды,
Ты проносишься кубарем, гоночным ярким болидом
Мимо главного, то есть того, что ты не бережешь.

Я – другая, не то чтобы лучше, всего лишь честней.
Вот казалось бы: милое дело – дополнить друг друга…
Плюс на минус – не плюс порождают, а замкнутость круга,
Пустоту, где разводят синиц и журят журавлей.

Пустоту, где искусственный свет распадается на
Миллионы порхающих бабочек цвета ванили,
Не дающихся в руки, поскольку их предков ловили.
Пустоту, где любая привязанность обречена.


В воду входить – так холодно, сводит ноги,
Горная (минус сколько?), а не излечит.
Звоном на блюдце падающих колечек
Полнится память. Отгородиться – нечем.
Всё, что вокруг – бессмысленно, мимо нот…

Петь о тебе – идти поперек дороги.
Ты же не вне, ты в сердце, ты слишком личный.
Я провожу по струнам косноязычным,
Как поживаю? Ясно же, всё отлично!
Так офигенно мало кому везёт…

Прошлое – элементы большого пазла,
Всё подбираю в краешек, ан – не в тему,
Верю – не тем, делюсь маятой – не с теми,
Вьюжный февраль по-мартовски мягко стелет,
Спать будет жестко – ведаю наперед…

Фаза луны на небе почти погасла,
Лезут дурные мысли в замочность скважин,
Я просыпаюсь в ужасе от пропажи,
Где ты, мой рыцарь? Ты же был так отважен…
Где тебя носит, верный мой Ланцелот?


Который вечер сна в помине нет,
И небо сеет звезды в огороде,
И на FM – опять не по погоде
Мальчоночек приветливый одет.

Создателя в бездушии винить –
Критический порог идиотизма.
На мир взирая сквозь цветные линзы,
Не выйдет цветность мира изменить.

Который вечер ни в одном глазу –
Ни сна, ни собеседника, ни строчки.
И в объективе – пташечки, цветочки,
Бодрящие зеркалки зоркий Zoom,

Перебирая букв упругий тыл,
Я переспорю всех пифагорейцев:
Несовершенство сердца, бейся! Бейся
За право обналичивать мечты.


Прима, секунда, терция, шах и мат:
Справа в палате снова пустое место,
Слева – все реже с парнем сидит невеста,
Больше приходит мама, но прячет взгляд.

По коридорам – шаркают старики,
Возят коляски юркие санитарки.
Жарко-то как! Как не-вы-но-си-мо жарко!
К лешему кепки, шапочки, парики…

Тают снежинки, тронув квадрат окна,
Капли бегут ручьями по стеклам серым.
Кормятся вены неистребимой верой,
Пьется надежды горькая взвесь до дна.

Странный февраль по-мартовски забросал
Бредень тропинок оспинами проталин.
Только бы нас друг другу февраль оставил.
Только бы не напутали небеса…


Выбиваешься из сил, хорохоришься,
Греешь хрупкое стекло долгим выдохом.
Оглянись: ведь ты один на побоище,
Знать, друзей себе не нажил, а выдумал.

Чернокрыло вороньё застит небушко,
За периметром окна – темень тьмущая.
Ты так долго ждал свою королеву, что
Можешь диссер написать на лягушечьем.

На столе стоит стакан, в коем – горькая.
Можно спиться, да никак не спивается.
Не берёт тебя ничто, да не торкает,
До ушей судьба тебе улыбается…


http://www.stihi.ru/2013/01/28/11803