Надежда Васильева (Петрозаводск, Карелия)

 (Повесть в новеллах)

  (Продолжение)

Купе пятое. «За морем житье не худо!..»

            Лежу на верхней полке, смотрю в окно.  Мелькают перед глазами угрюмые домишки малых полустанков. Фасады обращены в сторону железной дороги.  Почему? Казалось бы, куда интереснее деревеньке в озерко смотреться! Или, на худой конец, повернуться  к лесу передом да сонливо созерцать, как кружатся на ветру яркие осенние листья. И тут же, как месяц из тумана, выплывает ответ. Лучше-то, может, оно и  лучше, да, видно, стыдно выставлять напоказ захламленные зады.  Канули в прошлое несколько десятилетий, но вид из вагонного окна в лучшую сторону так и не изменился. Наоборот, всё угрюмее и обветшалее выглядят эти деревянные строения. И что у России за судьба такая?!

            Словно уловив мои мысли, (а ведь именно так чаще всего и происходит!) соседка с нижней полки задумчиво произносит:

            - Утопает страна в грязи да нищете! Куда ни кинь взгляд - одна и та же картина. - И устремляет взор на соседку: - Дочка моя недавно из Норвегии вернулась. Практику там проходила по международному туризму. В восторге вся! Такой, говорит,  красоты нигде еще не видела.  Всё вокруг подстрижено, подобрано, каждый камень, каждый пенёк цветами обвит. На воде, на маленьких островках, игрушечные домики с гномиками, все в разноцветной подсветке. И никому в голову не взбредет посягнуть на эту сказку!  Народ вежливый да приветливый. Незнакомые люди друг другу улыбаются. В магазинах рыба сушеная в пластиковых пакетиках бесплатно раздается. Так каждого покупателя  за визит благодарят! Умеют они жить! Так и вспомнишь Пушкина "За морем житье не худо!"

            - Да ну, что Вы! В каждой стране свои проблемы. Жила я в одной немецкой семье, лета три подряд, по месяцу. Всякого насмотрелась. 

            - А как попали туда?

            - Переводчица я, три языка знаю. Немецкий подзабывать стала. Вот и решила немного попрактиковаться. В Турции познакомилась с семейной парой. Больно уж им в Россию хотелось. Пригласили меня к себе в гости, чтобы потом, значит, приехать с ответным визитом. Понимали, по туристической путевке да по музеям страну разве узнаешь. Ну и началось. Я к ним, они - ко мне. Я к ним, они - ко мне. Во Францию с ними ездила. На Атлантику. Любят они там отдыхать. У них чуть не в каждой семье дом на колесах есть. Едут обычно на взморье недели на три. На трех машинах, с тремя такими вот караванами. Дети у них взрослые: сын и дочь, моего возраста. И у того, и у другого свои семьи. Короче, - родители, дети, внуки, собаки.  Жили в кемпинге на берегу океана. Конечно, что уж тут говорить, не наши палаточные городки. К багажнику каждой машины велосипеды привязаны. В караванах  вся мебель велюровая. И газовое освещение, и плита, и шкафчики с пластмассовой посудой, и шезлонги, и биотуалет. Любят они комфорт.

            - Ну вот, а я о чем говорю?!..

            - Но это только одна сторона медали. Вы дальше слушайте. Внешний лоск  у немцев всегда был в большом почете.  На столы перед завтраком семь ножей перед каждым раскладывали: один для хлеба, другой для сыра, третий - для джема, четвертый - для ветчины и шинки, пятый...  А потом все это  мыть надо было. А в моечных очередь. К обеду едва управлялись. На море только к вечеру попадали.

            - Господи!  А мы-то, бывало, с друзьями на выходные к озеру выедем, четыре семейные пары, а нож на всех один. Помню, какой-то раз даже колбасу топором рубили и хохотали, как сумасшедшие, потому что, кто еще до такого додумается? Зато из воды не вылезали! Отдыхали на всю катушку!

            - Вот, вот! И я об этом. Теперь представьте следующую картину: каждая семья за своим столом, под своим шезлонгом сидит, и еда у каждой семьи, естественно, тоже своя, несмотря на то, что близкие родственники. Если дочка или невестка чем меня угостят - родители сразу переглядываются. Не знаешь,  что и делать. Не попробовать - хозяйку обидеть, попробовать - родителей перед детьми в зависимость поставить. Так и получилось. В один из дней старики заказали обед в ресторане на какую-то баснесловную сумму. Чеком передо мной и так и сяк трясли, мол,  что делать, должок платежом 

красен. Но про обед этот отдельный разговор. Им французы своими комплексными обедами, наверное, за войну мстят! Восемь блюд в этот комплекс входило. И каждое по объему на тазик похоже.  Худшей пытки для   практичных немцев придумать нельзя. Они после того обеда заболели: еле дышали и три дня слабительное пили. Но  больше всего, конечно, доставал их этикет.  Проснешься и голову ломаешь, что родителям сказать, как с детьми пошутить, чем внуков развеселить, да не забыть бы собаке брюшко почесать. Причём с внуками особая история. Ведь дети есть дети, они везде одинаковые. Прибегут ко мне в палатку, ручонками к фруктам тянутся. Я, естественно, угощаю, а старики на меня такие взгляды бросают, хоть пропади. Долго не могла  в толк взять, почему? Потом хозяин, наконец, объяснил. Не приучай, мол, у каждого свои фрукты есть, а эти для интерьера куплены.  Вот скажите, захочется после этого таких "интерьерных" фруктов?! Странные они люди. Сделают столько добра, а потом на какой-нибудь мелочи обязательно проколются. Свозили меня и в Париж, и в Версаль, и в Фонтенбло. Сколько музеев всяких посетили. А на улицу из Лувра вышли, там мальчишка африканец свежий сок из апельсинов делает. Предлагает, конечно: "Купите, мисье!"  Жара в ту пору до тридцати пяти градусов стояла. На пот исходили. Хозяин, джентльмен еще тот, бровь приподнял и строго так вопрошает: "Пить хочешь?" Да с такой интонацией, что хоть умри, но откажись. Сухие губы облизываю  и головой мотаю, мол, извините, не хочу, меня жажда не мучает. Тот  облегченно вздыхает:  И вид такой,  будто гора у него с плеч свалилась!  А когда с дочкой поближе познакомились и стали по-английски болтать, многое прояснилось. С шестнадцати лет они с братом на своих хлебах. Без звонка к родителям зайти не могут.

            - Вот это да-а-а! - А мы своим детям  да внукам последнее отдаем. Бывает, и не надо, так в зад пихаем. Тоже крайности, конечно... 

            - Что говорить, разный у нас менталитет! После такого отдыха на океанском побережье одного каждый раз хотелось -  недельку в нашем диком русском лесу вдвоем с мужем пожить да в себя прийти. 

            - До сих пор с ними знаетесь?

            - Нет! Поссорились из-за фильма одного. Они всё с собой кинокамеры возили. И фильм этот мне показали. У меня слезы градом! Все житье-бытье наше в таком свете представлено! Старушки, что перед подземным переходом на коленях стоят, уткнувшись лбом в грязную заснеженную землю, транспортные пробки в часы "пик", неубранные помойки городских дворов и эти вот железнодорожные станции... 

            - Видно, душа горела плохое высветить. Все не могут они победы нашей простить! 

- Вот, вот! Хоть вы, говорят, и выиграли эту войну, а о простом человеке заботиться не научились.  У нас, говорят, в Германии таких богатых людей, как у вас новые русские, в помине нет! Куда ваши правители смотрят?! У моей жены, говорит,  пенсия в десять раз больше чем твоя зарплата. А она, мол, у меня без высшего образования, в школе убирает. На это смолчала. А чем тут крыть будешь? 

- Им бы о наших пенсиях рассказать!…

- И об этом спрашивали. Как услышали про сто долларов, 

загорланили, руками замахали. Мол, быть такого не может! Невозможно человеку на такую сумму месяц прожить! А как, мол, счета оплачивать?! Жилье, газеты, свет, телефон, лекарства!.. Понимаю, во многом, конечно, правы, но фильм этот простить им не могла. Слёзы мои увидели - оправдываться стали, мол, куда от реальности денешься? Это, говорят,  документальные кадры! Мы, мол, все это своими глазами видели!

            - А Вы? Что Вы на это сказали?!

- А что тут скажешь?! Красота, говорю, в глазах любящего! Я бы другой фильм о России сняла. Петродворец с его фонтанами, наши дачи, что в цветах утопают, купола Кижских церквей в золотой оправе одуванчиков, и, в конце концов, наши русские столы, накрытые для гостей...  Им в гостеприимстве с нами не тягаться! После фильма этого не приглашала больше, хоть долго потом ещё меня на Новый Год и Рождество поздравляли. Уж больно хотелось им нашу Сибирь посмотреть. Не решилась. Тяжело с ними спорить. Не найти ответа на многие вопросы. А они, знаете, какие въедливые да дотошные! Ну, как им объяснишь, почему для иностранцев у нас билеты в несколько раз дороже. Или: увидят на киоске табличку: "Перерыв на десять минут" - у них сразу лица вытягиваются. "На десять минут, с какого и по какое время?!" Наш человек на это и внимания не обратит, к другому киоску кинется, а у пунктуальных немцев от этого, как молодёжь сегодня говорит,  «крышу сносит»! 

            И, махнув рукой, уткнулась глазами в журнал. Пар вышел. Продолжать разговор на больную тему сил больше не было.

            И только впечатлительные колеса долго ещё не могли успокоиться. "Вот-это-да! Вот-это-да! Вот-это-да!"

                                                           *  *  *

Купе шестое.  «Любовь зла!…» 

            На нижних полках копошатся и шуршат пакетами старик со старушкой. Разворачивают на столике свертки с едой. Тут и яйца вареные с огурчиком солёным, сало домашнее, отварная курочка, бутерброды с селедочкой. В нос так и бьет запах соблазнительной снеди. Две женщины на верхних полках разом зашевелились.  У одной в  глазах такая беспросветная тоска, словно мчит ее поезд не домой на север, а на край света, откуда нет никому возврата, по крайней мере, в день вчерашний. Лежала, как мёртвая, отвернувшись лицом к стене, почти сутки. Старики поглядывали на неё с тревогой. Другая,  что постарше, причём прилично, лет на пятнадцать, с какой-то затаённой завистью разглядывая красивый южный загар попутчицы, не может сдержать любопытства.

            - В какой стране отдыхала?

            - В Турции.

            - Понравилось?

            - Очень!

            - Турки красивый народ! В фильмах-то посмотришь!.. Ох, и темперамент! Говорят, наших белокурых девчонок жуть как любят!.. 

Молодая женщина вспыхивает, стыдливо отводит взгляд в сторону,  будто уличили ее публично в чём-то неблаговидном. Прячет золотые пряди вьющихся волос под заколку. Берёт в руки журнал, чтобы спастись от ненужного ей разговора, но соседка не унимается, всё пытается зацепить крючком откровения. И это ей удаётся. 

 -  Моя знакомая в прошлом году из Турции вернулась и сразу с мужем развелась.  Так в турка влюбилась, что голову потеряла.  В жизни, говорит, такого счастья не испытывала.  Больно ласковый кавалер попался… 

- А муж что ж, плохой был? – осторожно спрашивает попутчица.

- Кто его знает! На вид приличный такой. Не пил, не курил, с мальчишками занимался. Двое парней у них было. То, глядишь, на лыжах с ними идёт, то на рыбалку тащит...  Ей тоже во всём помогал, и в огороде, и по дому.  Да и был бы плохой, так на курорт одну не отправил. Нарядов ей летних перед поездкой напокупал, в вагон, как королеву, усаживал. Прощаясь, обнимались, миловались. А вот видишь, как получилось!

- Ну, а дети с кем остались?

- К свекрови отправила. Та в ней души не чаяла! «Наташечка наша!»  

иначе и не звала.

- А как муж узнал про её роман?

-         Да как!…Сама во всём и призналась. Глупая! Кто за язык тянул?!

Муж среди ночи встал и ушёл. Теперь вот детей одна воспитывает. На минуту ума не хватило! Хотя, что осуждать?! Любовь, говорят, зла!…          

- Ну, а  мужчина тот, он-то что? Не приехал к ней?

            - Какое там! Она сама к нему полетела.  А он уж с другой крутит! Мало что ль там отдыхающих! Нашего брата на все возрасты и вкусы, хоть  «пруд пруди». 

- Что Вы так про нас, женщин!… 

- А что, не так, что ли?!

- Сами-то никогда в других мужчин, кроме мужа, не влюблялись?

И даже этот вопрос в лоб ничуть не озадачил неугомонную на общение 

соседку. 

- Некогда было! Муж у меня инвалид. Семью тянула. Две старшие 

дочки, сынишка младшенький. Пока всех растила!..  А потом, оглянуться не успела, как внуки пошли. Опять бабушка нарасхват. Не до курортов!

            - Ясно! Сильных чувств испытать не довелось, потому в любовь не верите.

            - Ты про знакомую мою? Э-э-э! – повела головой она. - Какая там любовь! Сексуальная распущенность, если хотите... А любовь, вот она! - и кивнула на старика и старушку, что сидели на нижней полке, тихо и степенно обсуждая какие-то свои семейные заботы. Он нежно гладил ее худенькую руку, она в ответ благодарно ласкала его взглядом. Потом, заботливо поправив  воротничок его рубашки, прильнула щекой к высокому плечу. 

            Некоторое время обе женщины молчали, с интересом наблюдая за стариками. 

            - Я тоже своего мужа только сейчас по-настоящему ценить стала. Раньше всё какие-то претензии вынашивала, всё себя лучше считала.  А теперь, так его жалею. Случись что с ним, не пережить! Уж тридцать три года, как женаты. Моя мама, бывало, на этот счёт шутила: «К половику и то привыкнешь!» Кажется, что знаю его лучше, чем саму себя. Все мысли по взгляду читаю. Да и не только… Он палец прищемит, у меня всё нутро заледенеет. Вот что это, а?! Давно уж меж нами ничего интимного нет, а виском, вот так вот, к его груди прижмусь, - снова кивнула она на стариков,  – и так легко, так спокойно сделается, все проблемы, как вода в песок, уходят. – Добродушно улыбнулась. Понизила голос. – Не сердись на меня за то, что я тебя так, холодным душем!.. Приедешь домой, мои слова вспомни. На пользу пойдёт!

            Загорелая попутчица взглянула на часы, встрепенулась, ловко и быстро спрыгнула с полки, стала собирать вещи. Уже одевшись, поблагодарила всех за компанию и подмигнула соседке:

            - Доброго пути Вам! И всё-таки любовь зла!…

            Та усмехнулась, помахала в ответ и перевела задумчивый взгляд в окно. 

Колёса злорадно мусолили попавшую на стальной язык фразу: «Лю-бовь зла!.. Лю-бовь зла!.. Лю-бовь зла!..», будто поддразнивали кого-то.

                                   *  *  *

Купе седьмое. «Казачка» 

            На этот раз у меня в соседях мальчик лет шести. Так и мельтешит перед глазами. То к окну протиснется,  то под стол заберется, то на железной лесенке, что на верхнюю полку ведёт, повиснет. Таких шустрых давно не встречала, хоть в школе работала много лет. На личико смазливый. Больше на девочку похож. Ростика небольшого, круглолицый. Светло-карие глаза формы берёзовых листочков. Куда-то едет с бабушкой. Та выглядит очень моложаво. Худенькая, но крепкая. Быстрая, но не суетливая. Все делает четко и уверенно, под зависимость чужих взглядов не попадает, будто и нет вокруг никого. Завидное качество! Раскладывает вещи, переодевается во что-то более удобное для дальней дороги. Знакомиться со мной не торопится. Всё внимание на ребёнке.

- Смотри, Васик, не упади!

            - Баба! Я на верхнюю полку хочу! 

            - Там не наше место.

            - Ну и что! Я хочу! Попроси тётеньку пересесть!

            - Разрешите вы, этому баловню, часок на вашем месте полежать. Он у меня такой непоседа. «Хочу! Хочу!» - шутливо передразнивает она мальчика. 

- Я вашу постель сверху своим одеялом накрою.

            Она не спрашивает, только заявляет о своем решении. Я не возражаю. Ничего с моей постелью, конечно, не сделается. Ребёнок - святое дело. Спускаюсь на нижнее место. Мальчик по лесенке быстро взбирается наверх.

            - По путевке или на каникулы к родственникам едите? - осторожно начинаю разговор.

            - К мужу переезжаю. Двадцать лет врозь жили. В разводе. Загулял, когда я второй дочкой беременна была. Ох, и хлебнула горя!  А сейчас вот больной совсем. У него диабет, без инсулина не может. К тому же с сердцем проблемы, ноги гнить стали. Видно, долго не протянет.

            - Простили, значит? Это хорошо.

            - Простила?! Ну, уж нет! Не в моей натуре! Всё может женщина простить, только не измену. Двадцать лет его на крючке держу. Как только какая зазноба на горизонте появляется, я - тут как тут. Он той отворот поворот даёт. Всё-таки свои дети, свои внуки. А потом снова отставку даю и "под колпак" сажаю. - Заметив удивление на моём лице, добавляет: - А как с ними иначе?

            - Бабушка, а "под колпак" это как?

            - А ты во взрослые разговоры не встревай. Собирай кубик-рубик. - И снова мне. - За ним теперь уход нужен. 

            - Правильно делаете, что уж тут старое вспоминать! Да и чувства, наверное, сохранились.

            - Ну да! - раздражённо отворачивает она лицо к окну. - Какие там чувства! 

- Наш дед, как чемодан без ручки: нести тяжело и бросить жаль! Правда, бабушка? – снова встревает в разговор внук. 

- А ну-ка не суй нос во взрослые дела! Сейчас пересажу вниз, будешь знать! – строжит его бабушка.

- Сама ж говорила!.. – тихонько ворчит Васик.

- Квартира нужна, - не обращая внимания на мальчика, объясняет мне она. -  Внука пропишу. Месяц, другой потерпеть осталось...

Какое-то время она молчит, ждёт, когда заснёт мальчик. Встаёт, заботливо укрывает его простынкой. 

- Спит. Укачало. Ох, языкастый! Ко всякому разговору уши тянет. - А глаза у самой светятся такой нежностью, что я тоже невольно улыбаюсь.

            - Вижу, во внуке души не чаете. Говорят, что внуков бабушки больше, чем детей своих любят. Мне ещё до внуков далеко.

            - Что верно, то верно.  Да и справный мальчонка получился. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

            - Это вы про кого так?

            - Про зятька своего. Оставил дочку с годовалым ребёнком на руках. Не понравилось, видите ли, что я к ним жить приехала. Четыре месяца уговаривал меня в свою квартиру перейти.  Я как на пенсию вышла, из Тюмени  к ним и прикатила. Квартиру двухкомнатную купила рядом, с евроремонтом, с консъержкой. А жила у них, в однокомнатной, не без умысла. Хотелось зятька на коммерцию раскрутить, уму-разуму научить.  Да, уж больно упрямый попался! Среди ночи от нас ушёл. Злился, что с дочкой сплю. А я её сама так учила: принёс деньги - ложись с ним спать, не принёс - гони на кухню. Там тоже диван есть.  Так, знаете, что он мне заявил? Мол, это, мама, бытовая проституция. А  я ему: «Прикуси язык! И «мамой» больше не зови!» Стал звать по отчеству.  Что вы на меня так смотрите? У нас на Украине все так делают. Должен же какой-то рычаг у женщины быть, чтобы семейную ситуацию к себе лицом разворачивать. Правильно говорю?

            От неожиданности вопроса  в лоб я только растерянно пожала плечами. Она не смутилась. Поддержки от меня, видно, и не ждала. 

            - Старшего-то зятька я вышколила. Поначалу тоже всякое было. Вешался даже. Дочка меня после этого пять лет в гости к себе не звала. А теперь сам благодарит, мол, если бы не Ваша жёсткость, вряд ли добился бы такого положения. В милиции работает.  Уже до полковника дослужился. А этот крепкий орешек попался. Ну да скатертью дорога! Может, это и к лучшему. Мужик должен уметь деньги зарабатывать.  Я - женщина, а вон сколько получаю. Не чета его учительской зарплате. Не умеет наша молодёжь работать.  А мне в жизни досталось. Мать свою не помню даже, рано умерла. Родственники воспитывали. Погнула на них спину, пока в техникум не поступила да на свои хлеба не перешла. Сразу после учёбы в муженька своего, сдуру, влюбилась. 

            - А почему «сдуру»-то»? Дело молодое, понятное.

- Красивый больно был. Задним умом теперь понимаю,  что с лица воду не пить. А тогда самолюбию льстило: столько девок за ним бегало! 

Круглолицый, кареглазый, будто сбитый весь. И всё мог достать. На одной ноге крутился. Этот пострелёнок, - гордо кивнула она в сторону спящего внука, - весь в деда! Тот, бывало, пантов ради, из Хабаровска в Москву пивка попить на самолёте летал. В спортивках и в домашних тапочках. У него сестра стюардессой на «ТУ-134» работала.  Ещё тот выпендрёжник был!  Но любила я его, ох как любила! Как уехал с любовницей в Тюмень - вся высохла с горя. От ветра качалась. По ночам всё думала, как ему отомстить. И тут случай подстатился. Младшенькая моя заболела. Гепатит «В» где-то подхватила. Половину крови своей ей тогда отдала. Он по телеграмме тут же прилетел. Неделю от постели дочки не отходил. Больно младшенькую-то любил. А как кризис миновал, снова в Тюмень засобирался. И тут я грех на душу взяла. Пирогов напекла и к бабке одной побежала. Та на пироги эти и нашептала. 

            - И что потом? - не смогла сдержать любопытства я.

            - В первый день, как на работу после поездки вышел, свая на руку упала. Еле жив остался. Руку ампутировать пришлось по самое плечо. И тогда уж я к нему полетела и неделю у постели сидела. И высидела своё. Должность он мне выбил и квартиру однокомнатную. Говорю же, такой шустряк, ко всем подход имел. И за дочкой вдвоём поехали. Старшая уже замужем была. 

            - Сошлись, значит? - в душе порадовалась я.

            - Нет! - усмехнулась она. И недобрая тень пробежала по серым глазам, словно поезд в туннель угодил. - По соседству жили, в разных квартирах. Как в той песне поётся «…Наши окна друг на друга смотрят вечером и днём!»  Дочка между двух огней разрывалась. Придёт от него,  я её давай за косы таскать.  Ревновала так. А потом всё это мне сполна вернулось. 

            - Как это? - не совсем поняла я.

            - А так! Всякое зло к человеку возвращается. Камней в желчном пузыре столько накопила, что чуть на тот свет не ушла.  Сорок восемь штук врачи насчитали. После операции в коробочке приподнесли, до сих пор храню… 

            - Думаете возмездие?

            - Не думаю, знаю. В книге одной мудрой вычитала. Потому как не только бабка на пироги те нашептала,  на моих проклятьях и слезах  они замешаны были.  До чего ему домстила, не заметила, как молодость мимо прошла. А какие мужчины  за мной ухаживали! Никто не нужен был. Женщиной себя не считала. Казак в юбке! Мужики  меня на стройке, пуще огня, боялись. Ни одна планёрка не проходила, чтобы я кому-нибудь из их мужского рода-племени кожу на лице ногтями не спустила. Зато мои пятиэтажки всегда самыми лучшими были! В премиях купалась.  А вот в быту  - полный аскет.  Приятельница надо мной всё смеялась: «Ты когда, Тонька, свою кожаную куртку на приличное пальто сменишь?» У куртки той все рукава протерты были. А  когда продала квартиру да переезжать к детям стала, в машину легковую всё барахлишко уместилось: две тарелки, две чашки, чайник, кастрюля, половик, подушка да одеяло - вот и всё добро. 

            - А муж, значит, там остался?

            - Нет! Он от меня через несколько лет из Тюмени обратно на Украину 

сбежал. И снова себе какую-то любушку завёл. Говорят же в народе: привыкнет собака жёрнов лизать -  собаку убей, или жёрнов разбей. Вот уж правда! Без руки, казалось бы, больной весь, кому нужен? И опять отвоёвывать пришлось! Забрала к себе,  на этот раз внуком приманила. И даже расписались по новой. Всё чин-чинарём! 

            - Тут и сказке конец!  - улыбнувшись, подытожила я. 

            - Не угадали! -  рассмеялась женщина. – Он от меня, как тот колобок от лисы…  Дай, говорит, хоть умереть спокойно!  Только не на ту нарвался! Квартиру чужой бабе отдать! Ещё чего!  Теперь вот вместе с внуком к нему едем. Куда денется? На улицу не выгонит.

            - А мама мальчика где? - пренебрегая всяким приличием, полюбопытствовала я. Жизненная история соседки по купе просто заинтриговала.

- В Германии. Уж третий год.

- Замужем?

- Нет, там россиян за людей второго сорта считают. Только если за старика какого выскочить удастся… 

- А где работает?

- С работой сложно: то в каком-нибудь ночном кафе подработает, то нянькой на полставки. Немецкий учит. Квартиру снимает. Я помогаю. Есть у меня средства. - Она замолчала, стала смотреть в окно. Видно было, что эта тема ей неприятна, и хвастать пока нечем. - А мальчонку, внучка своего, за сына считаю. Жизнь свою к его ногам положу! - Тут на серые  глаза навернулись колючие слёзы.  -  Дочку в Германию специально отправила, хочу, чтобы у внука будущее было. И на  Украину  не без умысла его увожу. Чтобы ни отец, ни родители его, воспитывать мальчика мне не мешали. 

- Вы прямо его, как собственность свою…

- Мой он, сказала же! И не отдам никому! Три месяца ему было, приехала с Тюмени в отпуск на него посмотреть. И как сейчас помню, на вокзал они меня все провожают, к поезду. Отец со сватом в коляске малыша везут, а мы, женщины, дочка, сватья и я, впереди. Сватья успокаивать взялась, мол, надолго уезжаете, но не расстраивайтесь, мы Вашу дочь в обиду не дадим, и помогать малыша растить будем.  А у меня от злой слезы взгляд помутился. А  чего мне расстраиваться, говорю,  у меня денег куры не клюют. Если только дочь на что пожалуется - на самолёт и сюда. Заберу и её, и внука. Не увидите больше никогда! Заметила, конечно, как сватья-то побледнела вся. Но слово не воробей. А мысль материальна. Как сказала, так и получилось. 

- Стало быть, по образу и подобию своему слепить хотите? - невольно сорвалось у меня с языка.

- Стало быть, так! - резковато ответила она, уловив в моём голосе какой-то явный подвох.  И тут же вся засияла, протягивая руки навстречу проснувшемуся мальчику.

- Вставай, мой красавец! Покажи тёте, как ты у меня хорошо читаешь. Он и английский учит, и на скрипке играет. А к дедушке приедем, в бассейн запишу. Благо рядом с домом.  Потом восточная борьба на очереди. А как же! Мальчик за себя постоять уметь должен. Всему научу!!! -  И это была последняя фраза, адресованная мне.  Беседе была поставлена жирная точка. И снова вокруг никого не существовало. Мир спрятался за незримую, но надёжную ширму. Бабушка с внуком увлечённо играли в шахматы.

«Шах-и-мат! Шах-и-мат! Шах-и-мат! - стучали неугомонные колёса. А у меня в душе сверлил какой-то червячок. Читала бы лучше книгу! Так нет, надо было впустить в душу  столько чужих проблем!  Как священники эти исповеди принимают?! А, впрочем, принимают ли? Скорее всего, не разворачивая, Богу отправляют. Иначе чокнуться можно! Вот выслушала - и зацепило! Да ещё как!  Из головы не выходило: каким вырастет этот мальчик, с глазами, похожими на берёзовые листочки? Чем отблагодарит он в будущем свою бабушку? Не сделает ли  ход ферзём? 

                       *  *  *

Ночь ошалело бежала вслед  за поездом, спотыкаясь о гулкие шпалы. И только звёздное небо никуда не торопилось. Вселенной нравился этот весёлый скорый поезд, который стремительно нёсся по замкнутому кругу времени. Одно купе от другого отделялось не одним десятком лет, но для звёзд, которые с  любопытством заглядывали  буквально в каждое вагонное окно, это странное обстоятельство не имело абсолютно никакого значения. Они увлечённо записывали  на плёнку вечности такие  откровенные признания: 

« Крепкий орешек, этот дед! Не дай-то Бог нашей бабуле на старости лет под его дудку плясать!»

«Вишь, как, бывает, судьба распорядится! В одной семье один брат забелых, другой - за красных». 

«Нет, мужики!  Не понимаю я, как можно любить за деньги. У меня желанье из души идет. И по-другому не получается».

 «Баба в ревности злее ведьмы  в ступе. Я, говорит, так тебе сделаю, что не только любовницу свою, себя забудешь!»

«Умеют они жить! Так и вспомнишь Пушкина "За морем житье не худо!"»

«Я тоже своего мужа только сейчас по-настоящему ценить стала».

«Всякое зло к человеку возвращается. Камней в желчном пузыре столько накопила, что чуть на тот свет не ушла».  

            «Так-так-так! Так-так-так! Так-так-так!» - поддакивали участливые колёса. А по радио  тихо, нежно и очень ненавязчиво, звучал  всё тот же мягкий тенор:

                                   Сквозь вечер, выкрашенный в тёмно-синюю пастель,

                                   Несёт плацкартную постель вагон, как колыбель,

                                   Сиреневый струится дым с плывущих мимо крыш.

                                   Давай с тобой поговорим…

                                   Да ты, приятель, спишь!