СОЛНЕЧНЫЙ  КИБЕРИСТАН

Солнечный Киберистан,

 считай, дом отдыха.

Атесливка

                                                                                                                                              

        В Долине Смерти была отмечена температура +58˚.  В Солнечном Киберистане казалось немного прохладнее.  Птицы  улетели  из  высушенных ранней  майской жарой окрестных лесов, и стояла такая тишина, что был слышен шум далекого Балтийского моря.

         Сержант Яков Устьянцев, гвардейский батальонный санинструктор танкового полка, стоял навытяжку перед начальником учебного полигона майором Атесливкой и слушал его речь. Атесливка, невысокий и мощный, неторопливо ходил взад-вперед перед Устьянцевым и, размахивая своей короткопалой пятернею, говорил:

         - Главное, доктор, чтобы ты всегда был на месте. Солнечный Киберистан, считай, дом отдыха. Здесь много солнца и ягод. Солдаты любят полакомиться земляникой, но иногда употребляют всякую дрянь. Недавно одному кишки промывали… И еще, сержант, – чистота и порядок. А мои солдатики редко болеют, но уж если обратятся за помощью, чтоб ты ее оказал. В любое время. Да чтобы я тебя не искал, когда понадобишься. Ты меня понял?

     - Так точно, товарищ майор! – поспешно отозвался Устьянцев, уставший стоять на расплавленном плацу перед казармой полигонной команды, где происходило представление начальству.

         Атесливка то и дело снимал фуражку и вытирал носовым платком свой лысеющий череп.

         - Я вижу, сержант, что ты меня понял, – продолжил он. – А для непонятливых у меня есть хорошее средство. Тут недалеко на станции стоят вагоны с углем. Сейчас я собираю бригаду для разгрузки. Не попади в нее, доктор… Ступай, я проверю…

    Не закончив фразу, майор медленно побрел восвояси. Затем остановился, издали

спросил:

    - Ты где устроился?

    - В гостинице нашего полка.

    - Я проверю…

    Устьянцев направился к гостинице.

         Офицерская гостиница представляла собой одноэтажный барак с комнатами по обе стороны узкого длинного коридора. В одной из пустовавших комнат сержант оборудовал свой медпункт. У единственного окна стояла накрытая белой салфеткой тумбочка, на ней громоздился зеленый деревянный ящик ПФ^* с медикаментами. Рядом стояла кровать, заправленная старым одеялом. Окно выходило на юг, и днем здесь воздух раскалялся добела.

         Устьянцев устроился на скамейке перед входом в барак, в тени. Впрочем, скудная тень от худосочного тополя едва прикрывала левый сержантский погон.

         К Якову подсел вечный дневальный, он же каптерщик, разговорчивый, полноватый рядовой Смирнов.

    - Ну как, медицина, познакомился с майором?

    - Да, – лениво отозвался Яков.

    - Он  вообще  мужик  ничего,  но слишком  размахивает  руками, лучше от него подальше…

Я здесь, между прочим, уже год торчу… Тебе майор про уголь ничего не говорил?

    - Сказал…

    Смирнов усмехнулся.

    - Он всем это говорит.  Я, между прочим, уже два раза уголек разгружал. Занятие не из приятных, скажу…

    - Да, пожалуй, – согласился Яков.

 __________________________________

* - полевой фельдшерский комплект

  Они были одного призыва, служили по второму году, и между ними сразу установились приятельские отношения. Неистовый каптерщик, скучавший от монотонной жизни на полигоне целый год, обрадовался новому постояльцу, долго метался по своему мрачному заведению, нашел, как ему казалось, лучшую комнату у входа в барак, выделил  Якову новые простыни…

         - Ты чем заниматься думаешь? – спросил Смирнов. – Хочешь, после обеда сходим по землянику? Здесь ее видимо-невидимо. Офицерские жены варенье готовят. Меня как-то угощали.  Земляника слаще клубники.  Пробовал?

         - Нет, не приходилось. У нас в Приднепровье больше пески. Суслики есть, а землянику не пробовал…

         - Попробуешь, еще надоест, – уверенно сказал Смирнов. – Я все места знаю. Между прочим, у нас под  Ленинградом  леса лучше.  А тут сплошь искусственные. Скучно…

    В обед они направились в столовую. Там Смирнов познакомил сержанта с поварами, которые тут же подсунули Устьянцеву двойную порцию мяса, для взаимопонимания.

    После обеда сержант вышел из столовой разморенный и едва волок ноги. Каптерщику он сказал, что по землянику можно пойти и завтра. Смирнов согласился, что ягоды после хорошего обеда – блажь, а лучше полежать на кровати в приятной дреме.

В бездонных захламленных кладовых Смирнова Устьянцев нашел лист рисовальной бумаги, флакон черной туши и неуклюжим пером вывел:                                                                   М Е Д П У Н К Т

Прием с 17-00 до 19-00

Затем сапожными гвоздями приколотил этот документ к двери своей комнаты. Посчитав, что все необходимое он сделал, Устьянцев снял ремень, сдвинул занавески на окне, чтобы не беспокоило солнце, и повалился на кровать, свесив ноги на пол. Дремота окутала его, и оттого он не сразу открыл глаза, когда в комнату кто-то вошел.

         – Это ты, Смирнов? – промычал сержант, продолжая лежать без движения.

    - Я это, я, –  раздался густой бас, и Устьянцева вмиг подбросило на кровати.

    Посреди комнаты, разглаживая китель на круглом животе, стоял майор Атесливка. Устьянцев поспешно поправил «хэбэ», ища глазами ремень.

         - А ты неплохо устроился, сержант, – не обращая внимания на суету санинструктора, заговорил майор. – Вот только жарковато, пожалуй. Ну да ничего. Ты будешь здесь вечерами. Днем пойдешь разгружать уголь. Я уже набрал команду. Он походил по комнате, пощупал занавески, повертел единственный табурет, заглянул в ящик с медикаментами.

         - Не мешало б нам отдельно медпункт устроить. А, сержант?.. Ты вот что – сходи на кухню, возьми хлорки, да посыпь в туалетах. Побольше сыпь, чтоб не засиживались. Ты меня понял?

    - Понял, товарищ майор, – наконец обрел дар речи Устьянцев.

    - Ну-ну, – проговорил Атесливка и направился к двери. – Занимайся делом, а то… И за начальником полигона закрылась дверь.

         Через минуту дверь снова отворилась, и в щель просунулась взлохмаченная голова с заспанным лицом. Вошел Смирнов.

         - Ну что? – шепотом спросил он.  – Взбучку получил? А я только прикорнул, слышу знакомые шаги по коридору. Я сразу веник в руки. А он обратил внимание на твою надпись на двери. Зря ты ее повесил. Теперь покоя не жди, между прочим.

         - Положено, – ответил Яков. – Надо вот еще туалеты дезинфицировать. Пошли за компанию?

         - Да мне… Мне вон марафет наводить. Потом как-нибудь… А майор любит запах хлорки. Ты ему весь полигон засыпь – он будет доволен. Ладно, трудись, я пойду… Сон перебил…

         Устьянцев, спеша исполнить приказ, раздобыл хлорку, добросовестно обошел все летние туалеты и вернулся в гостиницу перед пятью часами, очумелый от запахов и красный от жары.

         Майор Атесливка не угадал – полигонная команда, узнав о появлении нового фельдшера, всем составом двинулась в импровизированный медпункт. И Устьянцев уже пугливо поглядывал на быстро тающие запасы бинтов и таблеток. Закатав рукава гимнастерки, он обрабатывал йодом царапины, совал в руки таблетки «от головы»… К ужину едва расправился со всеми и устало уселся на табурет. Дверь в очередной раз распахнулась, и вошел прапорщик Зуев, начпрод и завстоловой полигона одновременно. Устьянцев встал, освобождая табурет, подошел к тумбочке.

         Зуев промолвил:

    - Я к тебе не за таблетками, доктор. У меня вот… Ты уколы делаешь?

    - Какие уколы? – не понял Яков.

    - Ну, в ж… Ну, уколы, одним словом.

    - Могу.

         - Ну, вот и прекрасно, – облегченно вздохнул Зуев. – Тут, понимаешь, жене назначили уколы, витамины разные, а до тебя санинструктор дежурил – тот не умел. А в медсанбат каждый день не наездишься, понятно. Так мы договорились? После ужина подойду. Шприцы у нас есть.

     И Зуев удалился.

         Солнце было еще довольно высоко и пекло по-прежнему. Легчайший ветерок все же сдувал с тополей многодневную пыль и осыпал серым прахом траву, крыши казарм, бетонные дорожки.

         После ужина прапорщик Зуев, в белой поварской куртке, ухватил Устьянцева за рукав и, не выпуская ни на секунду, потащил к себе домой.

         Барак, где жил прапорщик, с общим широким коридором, был завален шкафами, обувью, колясками. Зуев приоткрыл последнюю дверь направо и громко сказал:

    - Нина, я привел доктора!

    - Проходите, – раздалось из глубины квартиры.

    Устьянцев вошел вслед за прапорщиком и неловко топтался у порога. Квартира была небольшая,  но  двухкомнатная.  Из второй комнатки, без дверей, вышла жена Зуева, - полная, лет двадцати женщина, в спортивном трико и белой футболке, - улыбаясь, поздоровалась.
         Яков кивнул в ответ.

    Зуев хмуро глядел на сержанта.

         - А я шприцы уже прокипятила, вот, – супруга начпрода указала рукой на небольшой столик у окна.

    Устьянцева колотила мелкая дрожь. Он подошел к умывальнику возле двери, долго мыл руки.

    Зуев переминался с ноги на ногу, затем сказал:

    - Ну, я пошел, Нина. Вы тут без меня…

    Хлопнула входная дверь.

         Пациента ожидающе стояла посреди комнаты, а Устьянцев непослушными руками никак не мог попасть иглой в ампулу. Он покраснел от усердия, пот выступал крупными каплями на лбу.

         Женщина, улыбаясь, любопытно следила за его действиями.

         Яков зло отвернулся, прижал руки к туловищу и нырнул наконец иглой в проклятую ампулу.

         Набрав содержимое, он решительно повернулся к женщине со шприцем наперевес, ища глазами какую-нибудь лежанку. Однако Зуева, отвернувшись, чуть приспустила трико, оголяя верхний левый квадрат ягодицы. Сержант привычными руками легко всадил иглу в отведенное ей место…

         Женщина с той же лукавой улыбкой взяла из рук разочарованного Устьянцева шприц и дала понять, что аудиенция окончена.

         Санинструктор поспешно выскочил в коридор, где нос к носу столкнулся с Зуевым.

         Тот грозным взглядом зыркнул на Якова и спросил:

    - Ну как, все в порядке?

    - Так точно! – растерянно ответил Устьянцев.

    Очнулся он у своей гостиницы с зажатой в руке сигарой в целлофановой обертке…

    Через неделю Устьянцев, загорелый и немного похудевший, со своим зеленым чемоданчиком ПФ стоял у центральной командной вышки, встречая свой родной танковый батальон  на ночные стрельбы.

         Вечерело, и в сумрачном небе зажигались первые звезды, а на директрисах вспыхнули светляки ориентиров. Оглушая мощно ревущими моторами, к вышке подходили танки. Полигон, днем кажущийся вымершим от палящего зноя, к вечеру оживал. С Балтики доставал сюда свежий ветерок, выползали из боксов боевые машины.

         Прибыл крытый брезентом ЗИЛ-130 с личным составом первой роты, из кабины выскочил комбат Галяутдинов в черном  комбинезоне. Из кузова посыпались танкисты. Вертлявый комбат бегал вокруг машины, отдавая приказания. Заметив Устьянцева, подозвал его к себе.

    - Как служба, доктор?

    - В порядке, товарищ майор!

    - Когда в батальон вернешься?

    - Командировка на месяц, до 15 июня.

         Комбат внезапно приблизился к Якову, пристально вглядываясь в его лицо. Увидел жиденькие рыжие первые усы сержанта, не усы, а так…

         - А это что? –  ткнул он пальцем в верхнюю губу Якова. – Сбрей немедленно. Были б усы как усы…

         Он сплюнул и отошел.

         Обернулся:

    - Сбрей, сбрей! Даю пять минут! И он побежал раздавать новые указания – подъехали еще две машины.

         Устьянцев поднялся на вышку. Пристроив на подоконник свой чемоданчик, извлек оттуда походную механическую бритву. Накрутил пружину и стал жужжать ею на весь полигон. Через пять минут он сбрил только правый ус.  Левый не успел. Грохоча сапогами по железным ступеням лестницы, на вышку ворвался танкист с округленными безумными глазами.

    - Там лейтенанту… палец… оторвало, – прохрипел он.

    - Где? – испуганно спросил Устьянцев, поспешно бросив бритье и собирая свой чемодан.

    - Там! – куда-то неопределенно указал рукою танкист и побежал назад, вниз по ступеням.

    Устьянцев заспешил за ним. Гулко заколотилось сердце. Едва они сбежали с вышки, как навстречу из темени вынырнули две фигуры в комбинезонах. Ближе  Устьянцев разглядел командира взвода лейтенанта Власенко, кисть правой руки которого была  обмотана  окровавленным  носовым  платком.  Лейтенант, видимо, терпел сильную боль, – он весь дрожал и раскачивался из стороны в сторону.

    - Надо на вышку, там свет, – сказал Устьянцев, подхватив лейтенанта под здоровую руку. Они взобрались на вышку, сзади за ними зашел комбат. Лейтенанта усадили на стул, вокруг него засуетился майор.  Яков лихорадочно искал в чемодане пенал со шприцем и ампулы  морфина – наконец, нашел. Далее он действовал уже автоматически, вспомнив все, чему его учили  полгода в учебке. Закатав рукав кителя, он сделал лейтенанту инъекцию. Власенко держался из последних сил.    Сняв с руки лейтенанта платок, Устьянцев невольно отпрянул. Сплющенное обручальное кольцо глубоко врезалось в палец, содрав кожу и ткани до кости. Обработав рану, Яков наложил повязку, растер лейтенанту виски нашатырем, дал понюхать тампон. Власенко мотнул головой, пришел в себя.

    - Доктор, – кривясь, спросил он, – отрежут, что ли,  палец?

    - Да нет, – успокоил его сержант. – Обойдется.

    И, повернувшись к комбату, сказал:

    - Товарищ майор, надо срочно в госпиталь.

    - Вижу, – мрачно ответил тот. – Поедешь сопровождать.

    Он выскочил на лестницу, что-то крикнул в темноту. Заработал двигатель автомобиля. Комбат вернулся, и вдвоем с Устьянцевым они повели Власенко к машине. Усадили в кабину. Яков собирался было лезть в кузов, но лейтенант вдруг запротестовал:

         - Не надо меня сопровождать, товарищ майор. Мне уже легче. Ты, доктор, дай мне нашатыря на дорогу, на всякий, знаешь, случай. Печет…

         Он прижимал руку к себе, как грудного младенца.

         Устьянцев сбегал на вышку, вернулся с флаконом нашатырного спирта и вручил его лейте-нанту. Подойдя затем к водителю, шепнул:

    - Гони быстрей, надо оперировать…

    Машина, заурчав, утонула в темноте.

    Щелкнула зажигалка – это комбат закурил сигарету.

    Яков удивился – тот вроде был некурящим.

    - Как все случилось, товарищ майор?

         - Нелепо, как всегда. Спрыгнул с машины, а кольцо зацепилось за борт. Вот тебе и случай… А ты молодец, доктор.  Вообще  ты больше похож на коновала, но ничего… Пошли на вышку. Дело стоит.

         Как старые друзья, почти в обнимку, они зашли на вышку, и комбат Галяутдинов уселся на свой привычный командирский стул у окна.  Яков устроился на подоконнике брить левый ус…

         Через день командир дивизии издал приказ о запрещении ношения на службе обручальных колец. Жены офицеров были недовольны и решили писать коллективное письмо Министру обороны о самоуправстве генерала, однако кто-то подсказал им, что этого делать не следует…

          Вторую неделю был в Солнечном Киберистане, как метко и любовно называли учебный полигон в обиходе,  гвардии сержант Устьянцев. Каждый день в доме отдыха начинался для него с дезинфекции туалетов и мусоросборников.

         После завтрака, несмотря на установленные вечерние часы приема, в медпункт со всех концов полигона стекались солдаты по совершенно пустяковым поводам. Это раздражало Устьянцева, но  отказывать он никому не умел. А после обеда в медпункте нередко появлялся сам майор Атесливка, молча ходил вокруг сержанта, и у того невольно начинали дрожать руки. Узнав о случае с лейтенантом Власенко, Атесливка спросил между прочим:

    - Медицина, а кем ты был на гражданке?

    - Наладчиком киповского оборудования, товарищ майор.

    Ухмыльнувшись, Атесливка промычал что-то вроде «пути Господни неисповедимы» и пожелал Устьянцеву дальнейшего докторского усовершенствования.

    Вечерами Яков под конвоем хмурого прапорщика Зуева направлялся делать укол его дородной, скучающей от вынужденного безделья супруге. Он уже знал все ее болезни, изучил все  жалобы на неуютную полигонную жизнь и, как настоящий доктор, давал советы.

    Прапорщикова жена после каждой инъекции наливала Якову стакан молока и угощала домашними пирогами, которые всегда были у  нее в изобилии. Как-то достала из старого буфета бутылку вина, но Зуев был тут как тут и отчаянно замахал руками:

    - Что ты! Что ты! Ему нельзя!

    И поспешил увести Устьянцева. И сигар, узнав, что Яков не курит, он больше не давал. А ту, единственную, сладко выкурил Смирнов, лежа на кровати и рассказывая Устьянцеву свои гражданские побасенки.

    Короткие вечера у Зуевых все же нравились Якову – они вносили какое-то разнообразие в действительно скучную полигонную жизнь…

    Однажды после обеда к Устьянцеву забежал Смирнов.

    - Яков, ты меня обслужишь?

    Сержант удивленно взглянул на него. Каптенармус никогда не жаловался на здоровье.

    Смирнов протянул руку.

    - Тут вот, палец что-то…

    Устьянцев осмотрел руку, но ничего не обнаружил. Вопросительно взглянул еще раз на Смирнова.

    - Да ты просто забинтуй потуже, – промолвил тот. – Мешает работать ведь, болит и все…

    Яков усердно бинтовал палец администратора офицерского барака.

         - Приехал мой начальник штаба, – рассказывал между тем Смирнов, – проверяет работу. Грозился отправить меня в полк. Вот,  навожу порядок, да палец… Слушай, а спирту тебе не дают?

    - Только нашатырный, – усмехнулся Яков, – попробуешь?

    - Ну тебя!  Я побежал, вечером зайду.

    И каптерщик пошел за своим дежурным веником…

Солнце сидело на верхушках сосен дальнего леса, и длинные пики тополиных теней протянулись через весь полигонный центр. Отдыхая от ратных трудов, в своем персональном кабинете сидел дежурный фельдшер Яков Устьянцев. В этот день он сделал всего несколько перевязок и дал три таблетки «от головы» киномеханику, который привез новый фильм и перегрелся в пути.

    В комнату бесцеремонно зашел Смирнов.  Лицо сияло.

    - Кончай ты свою практику! – с порога крикнул он.

         - А я думал, ты уже в батальоне осваиваешь новую профессию, – отозвался Устьянцев, поднимаясь с табурета.

         - Да обошлось, между прочим. Меня давно собираются забрать отсюда, но потом забывают… Некем  заменить.

         Смирнов уселся на предложенный ему табурет, достал сигарету.

         - Тут не кури, – предупредил его Яков. – Все дымом пропахнет. Пошли на воздух. Кажется, никого больше не будет. Сегодня механик фильм крутить будет.

         Смирнов спрятал сигарету.

    - Ну их, эти фильмы! Я  уже все по десять раз видел. Яков, идея – пошли по ягоды? Все в кино – никому ты не понадобишься.

    - Кто же вечером по ягоды идет?

    - Чудак! Думаешь, за ночь их больше появится? Так идем?

    Устьянцев долго не колебался.

    Леса вокруг учебного полигона были в основном сосновые, посаженные аккуратными ровными рядами. Лиственные деревья росли на опушках, рядом с земляничными полянами.

    Смирнов действительно знал ягодные места, и потому к сумеркам они успели набрать большой газетный кулек земляники и возвращались в учебный центр довольные и счастливые, истребляя на ходу дары киберистанской земли.

    Едва они вошли в гостиницу, как прибежал запыхавшийся дневальный полигонной команды и обратился к Устьянцеву:

    - Доктор, тебя майор уже полчаса ищет. Что-то случилось. Давай быстрее к клубу!

    Устьянцев, поправляя форму, быстро зашагал за дневальным.

    Возле клуба стоял командирский «газик» с распахнутой дверкой, а рядом, заложив руки за спину, ожидал санинструктора майор Атесливка.

    - Ты где бродяжничаешь, сержант? – грубо спросил он откозырнувшего Устьянцева. – Я же предупреждал, доктор, чтобы ты всегда был на месте.

    Он нервно заходил перед Устьянцевым.

    - Завтра пойдешь на станцию.

    - Я, товарищ майор… – начал было Яков.

         - Меня не интересует! Я тебя не должен искать! Ты меня понял? Завтра пойдешь. У меня есть бригада. Ты был последним.

         Вдруг он улыбнулся и спросил:

    - Кстати, доктор, ты роды когда-нибудь принимал?

    - Что? – не понял Яков.

    - Да, вспомнил, ты же был слесарем… – безнадежно махнул рукой Атесливка.

    - Наладчиком, товарищ майор, – поправил Устьянцев.

         - Да ладно!.. Тут у моего начальника связи жена рожать собралась. А он в командировке. Поедешь со мной в госпиталь. Будем вместе, если что…

         И он  громко загоготал.

         К машине женщины подвели совсем юную лейтенантшу с растерянным лицом. Устьянцев неловко забегал вокруг нее, не зная, что же ему делать.

         - Не суетись, – дернул его за рукав Атесливка. – Тут без тебя обойдутся. Захвати лучше свой ящик…

    Беременную усадили на переднее сиденье.

    Атесливка с сержантом устроились сзади.

    Машина неторопливо выехала из учебного центра и, выхватывая из сумерек клочки дороги, понеслась по шуршащему гравию.

    Боясь коснуться майора и прилипнув к боковому окошку, Яков видел темнеющий вдалеке лес, неяркие еще послезакатные звезды на бледном небе, а небольшие холмы за лесом казались ему громадными терриконами… 

 

1984