Свердловский психоневрологический госпиталь для ветеранов войн был переполнен. Мне досталась койка в огромной палате, что рядом с ординаторской, почти у самых дверей. Ближайшими соседями моими оказались ветераны Великой Отечественной Фёдор Николаевич - седой старикан-великан и Андрей Семёныч - старичок-сморчок росточком с вершок. Поскольку сам Семёныч в момент моего прихода почивал, представил его мне разговорчивый Фёдор Николаевич.
    - Таблеток наглотается и дрыхнет целыми днями, - незлобиво рассказывал он. - А храпит, не поверишь - стёкла дрожат. Прям соловей-разбойник. Откуда в нём столько мощи? А сам такой тщедушный. Я, правда, тоже этим грешен, но мой храп по сравнению с его - соловьиная трель.
    "Да, повезло мне с соловьями", - невесело подумалось. А вслух произнёс:
    - Слышал, что если храпишь во сне, значит сердце больное.
    - Дак откуда же ему здоровым-то быть? - согласился Фёдор Николаевич. - Нам уже каждому по восемьдесят с гаком. Да такую войну прошли...
    Будто угадав мои невесёлые мысли, старик порылся в прикроватной тумбочке, достал комочек белоснежной ваты и протянул мне:
    - Возьми-ко. Уши заткнёшь - и глухо, как в танке.
    - Спасибо, - сунул вату в кармашек пижамы, подумав: "Вряд ли она меня спасёт, но всё-таки, хоть какой-то выход". - А ты, батя, танкистом был?
    - Нет, сынок, сапёром. А ты?
    - Я оружейником.
    - В артиллерии, что ли?
    - В авиации. Снаряжали боекомплектом вертолёты, ну и ракетные установки обслуживали. НУРСы, ПТУРСы, слышал про такие?
    - Ну, в этом я ни бельмеса не смыслю - пурсы-птурсы... Да и вертолётов-то в то время не было. Про мины я тебе всё могу рассказать, да и то, только той поры.
    Разговорившись, мы вкратце поведали друг другу каждый о своём боевом прошлом.
    - Да, не приведи Господи, и нам досталось, и вам афганцам, и вон, им, - Фёдор Николаевич кивнул в глубь палаты, - чеченцам. Сколь душ загублено, сколь судеб искалечено в этих треклятых войнах. Вот посмотри, нас тут три поколения воевавших. Когда же эти войны-то кончатся. Мы ведь вот думали, такого врага победили, что теперь мир на всей планете настанет...
    За разговором мы не заметили, как проснулся Андрей Семёныч.
    - Ещё не надоело старые раны бередить? - недовольно заскрипел он кроватью, ни к кому конкретно не обращаясь.
    - А, проснулся, старый хрыч, - беззлобно хохотнул Фёдор Николаевич. - Познакомься вот с новым соседом.
    - Ты и так, небось, наболтал про меня с три короба.
    - Не успел ещё. Только и сказал, как звать-величать. Да ты руку-то человеку подай. Окажи уважение.
    Дедок привстал на кровати и протянул мне сухую, свитую из вен и сухожилий, руку. Я осторожно пожал её и назвал своё имя. Андрей Семёнович что-то буркнул себе под нос и снова натянул на себя одеяло.
    - Всё. Больше от него ни слова не добьёшься. Нелюдим, - резюмировал Фёдор Николаевич. - Зато ночью никому покоя не даст.
    - Храпом? - вспомнил я предупреждение собеседника.
    - Если бы только храпом. В войну Семёныч взводом командовал. Уж более пятидесяти лет прошло, а он всё ещё в бой рвётся... Да что говорить-то, сам всё услышишь.
    В ту ночь я долго не мог уснуть. То шарканье тапочек доносилось из коридора, то стук костылей, то скрип протеза, то кто-то вскрикнет во сне... Но постепенно стал привыкать и к ночным хождениям бессонных, и даже к "соловьиным руладам" моих соседей... и...
    ...внизу белые кучевые облака завихряются от мощного потока ветра, нагнетаемого лопастями вертолёта. Местами облака рассеиваются, и в этих прорывах появляются живописные горные картины. Пилоты выбирали курс, таким образом, чтобы облака скрывали нашу машину от "духов". 
    До назначенной точки оставалось несколько минут полёта и мы с нетерпением уже поглядывали на ящики с боевым снаряжением. Предстояла нелёгкая, требующая быстрой реакции, работа. Бойцы поправляли на себе амуницию, придирчиво осматривали личное оружие, и... резкий удар. Несущий винт сбрасывает обороты... Вертолёт, теряя управление, стремительно несётся вниз, набирая скорость падения. И вдруг я слышу команду: "Оружие к бою! Приготовиться к атаке"! Пытаюсь сообразить: какая на хрен атака? Мы же сейчас разобьёмся... И просыпаюсь.
    - Короткими перебежками! За мной!!! - голос Семёныча был звонким и молодым, а его команды требовали беспрекословного повиновения. Поэтому я ничуть не удивился, когда один из парней (как позже узнал, получивший в Чечне тяжёлую контузию) соскочил с кровати с криками: "Где мой автомат?! Кто взял мой автомат?!"
    - Успокойся, Витёк, - подхватил его за плечи коренастый крепыш, - Семёныч опять всех строит. 
    Витёк тут же пришёл в себя.
    - Фу ты, чёрт! Слава Богу. Думал автомат потерял.
    А Фёдор Николаевич в это время привычно стягивал с Семёныча одеяло.
    - Эй, вояка, проснись же.
    Семёныч, виновато озираясь по сторонам, опустил свои худющие ноги с кровати.
    - Ну, чо ты? Опять всех пацанов переполошил. Нас воспитываешь, а сам всё никак не навоюешься.
    Старик молчал, опустив голову, видимо переваривал случившееся. Потом, окончательно сообразив, что он не на войне, и в атаку вести никого не надо, тихим уже совсем старческим голосом проскрипел:
    - Простите меня, сынки... Я ить не хотел...
    - Да ладно, батя, проехали. Что мы, не понимаем что ли?
    - Ты бы, отец, на бочок повернулся...
    Успокоившись, все стали укладываться снова.
    Я начал засыпать. Уже тело моё готово было провалится в сонную негу, а душа приготовилась в далёкие странствия, как до моего слуха донеслись тихие всхлипы. Открыв глаза, в тусклом свете ночной лампы я увидел тщедушную согбенную фигурку старика. Он сидел на краешке кровати и монотонно раскачивался из стороны в сторону.
    - Что-то болит? - тихо спросил я.
    Он отрицательно помотал головой.
    - Может, всё-таки, сестру позвать?
    - Спасибо, сынок, не надо. Нервы расшатались. Сейчас пройдёт. 
    Дрожащими руками Семёныч нашарил в тумбочке какую-то таблетку, сунул её в рот. Потом, после непродолжительной паузы, его будто прорвало:
    - Я ведь их всех там, под Курском, оставил. Всех до одного. Понимаешь? - по его морщинистым щекам обильно текли слёзы, - Я ведь один со всего взвода в живых остался. И до сих пор живу... С таким страшным грузом...
    - Ну что теперь делать... - пытался я его успокоить. Но Семёныч меня не слышал.
    - Все они на моей совести, потому как я - их командир... не уберёг. Пятьдесят с лишним лет каждую ночь вижу один и тот же сон, как подымаю их в атаку, а никто не встаёт. Смотрю - они все до единого мёртвые лежат. Жуть...
    В штрафбате потом воевал, всё смерти искал. Не брала меня смерть. За всю войну - ни одной царапины. Зато каждую ночь мне мои пацаны снятся. Каждого в лицо вижу. По именам всех помню. Я ведь их сам готовил... - он вдруг замолчал, и уткнувшись в худые колени, беззвучно затрясся в плаче.
    В палате вдруг повисла гнетущая тишина. Только едва было слышно, как под стариком, жалобным скрипом постанывала кровать. Тут я понял, что не один слушал исповедь старого солдата.
    С кровати поднялся один из афганцев.
    - Парни, давайте помянем погибших минутой молчания, - тихо произнёс он. И все остальные одиннадцать ветеранов трёх разных войн, стали молча подниматься со своих мест.
    Услышав слаженное движение в палате, дежурная медсестра, заподозрила что-то неладное, включила свет и заглянула внутрь.
    Все, кто в чём был - в трусах, плавках и кальсонах, стояли у своих кроватей с опущенными головами. Сердцем угадав, что здесь произошло, она закрыла дверь и выключила свет.
    Что с них взять? Госпиталь-то психоневрологический.



НУРС - неуправляемый реактивный снаряд.
ПТУРС - противотанковый управляемый реактивный снаряд
Духи - душманы (бандиты)


1998 год.