Юрий ЧЕРНЫШЁВ

Любимый Смоленск часто являлся ему во сне. И не какие-то конкретные дома или улицы видел Валерка, но каждый раз просыпался он с явственным чувством, что побывал там, где рос, учился, где живут его близкие.
Здесь, в Афгане, в эти сладостные, мирные сны все чаще врывалась война. Но видел он ее не из башни своей БМД, как было на самом деле, а всегда как-то изнутри. Война взрывами и выстрелами бушевала вокруг него, пламя пожара обжигало его лицо. Просыпался Валерка от таких снов весь в испарине, хотя зубы отбивали дробь – то ли от холода, то ли от пережитых во сне страхов.
Наяву особых ужасов войны Валерке видеть пока не доводилось. Почти месяц их ДШБ – десантно-штурмовой батальон – самостоятельно «устанавливал советскую власть», как говорили между собой десантники, в северных уездах Афганистана, в непосредственной близости от советской границы. Боев особых не было, лишь иногда – небольшие стычки с отрядами местных басмачей. Слово «душман» тогда еще только входило в оби-ход советских войск, бойцы лучше воспринимали образ врага в виде басмача, знакомого по фильмам о гражданской войне.
Лишь один «поход», как записал Валерка в своем дневнике – замусоленной, когда-то голубого цвета толстой тетрадке в линейку, запомнился ему боевыми эпизодами. Особенно – подрывом шедшей впереди «двадцатки», БМД с бортовым номером 20. Валерку тогда сбросило взрывной вол-ной с башни, на которой он лихо восседал, пряча от ветра лицо в поднятый меховой воротник куртки – предмета гордости всех десантников. Друг Серега, его механик-водитель, слишком близко держался на марше от впереди идущей машины – сказывалась выучка ташкентских парадов, где нужно было держать плотный строй. Сколько ни повторял ротный, что дистанция на марше, во избежание лишних потерь при подрывах, не должна быть меньше пятидесяти метров, Серега все норовил поближе подтянуться к впередиидущей. Вот и «доподтягивался»… Валерка после этого хромал с неделю, а в первый день, так даже заикаться стал. Но это все были пустяки по сравнению с тем, что произошло в «двадцатке». Ротного, ехавшего, как и Валерка, на броне, отбросило метров на десять. Он переломал себе руки и ноги, получил сотрясение мозга. Экипаж, дремавший в десантном отсе-ке, получил контузии, а кое-кто начисто оглох. Больше всех же досталось механику, под которым и взорвалась мина – ему оторвало ноги выше колен. С ужасом вытаскивали бойцы из люка кровавое месиво – то, что еще несколько минут назад было жизнерадостным любимцем роты Гурамом из Дзид-зигури.
Сам Валерка этого уже не видел, поскольку его унесли на плащ-палатке в хвост колонны, к санитарной машине. Но через каких-то полчаса он прихромал к своей «бээмдешке», возле которой собралось все командование батальона. Эвакуировав раненных и поврежденную машину, они совещались, что делать дальше. Увидев Валерку, с забинтованной головой и хромающего на обе ноги, комбат напустился на него: почему не в медпункте, почему опять на броне ехал… Валерка молчал, подавленный происшедшим и чувствуя в чем-то свою вину. Серега, вынырнув из люка, услужливо подставил колено и помог другу забраться в башню. Теперь уж он никогда не станет покидать свое штатное место пулеметчика, думалось Валерке, а в голове все стоял грохот взрыва и треск от поврежденных шейных позвонков.
Уже на подступах к Имамсахибу, черневшему на горизонте чинарами, на правом фланге вспыхнула скоротечная схватка с какой-то отчаянной бандой всадников. Валерка с остервенением выпустил из пулемета всю ленту и хотел было зарядить вторую, как услышал в наушниках: «Прекратить огонь!».
Несколько дней батальон простоял в Имамсахибе, что-то охраняя, кого-то сопровождая. Валеркин же экипаж не трогали и они простояли все это время под высоким дувалом, за которым расположился штаб батальона. Спали да ели кашу по распорядку. Кто хотел – помогали Сереге обслу-живать движок, натягивать ослабевшие гусеницы. Валерка повязку с головы снял уже на второй день: неловко с какой-то царапиной маячить бинтами на весь батальон. Ноги он ощупывал каждое утро, опасаясь закрытых переломов, о которых что-то говорил ему фельдшер. Но, слава Богу, все обош-лось. Когда поступил приказ возвратиться в Кандуз, на базу, Валерка уже почти не хромал.
В бригаде их ждали письма с Родины, так долго искавшие своих адресатов, и не менее долгожданная баня. Сутки-другие и Валеркина рота получила новое задание: сопровождать транспортные колонны из Союза и в Союз, на участке Хайратон – Пули-Хумри.
В первом рейсе Валерке еще было интересно: новые места, довольно оживленное шоссе. Но затем все это однообразие осточертело – ни те-бе войны, ни мира. Единственным развлечением стала стрельба «в белый свет». Из экипажа в рейсы ходили только Серега да Валерка, за эти дни сдружившиеся еще крепче. Призывались они не вместе и познакомились в «учебке», но, оказавшись земляками и чуть ли не с одной улицы, с первого дня подружились, ходили друг к другу в гости по вечерам, если не были в наряде или на выезде. Перед выпуском стали проситься у своих команди-ров, чтобы их направили в одну часть. Ну, а уж попасть потом в один батальон, а затем – в один экипаж было делом техники. И вот теперь оказались вместе на войне.
В пути Серега с Валеркой, высунувшись из люков почти по пояс, орали песни и даже умудрялись рассказывать друг другу анекдоты, перекри-кивая гул мотора и свист ветра. Время от времени Валерка командовал Сереге: «Сгинь». И, когда тот нырял вниз, выпускал из пулемета короткую очередь. Во что попало, привлекшее в этот момент его внимание. Особенно доставалось дорожным знакам – целых уже не было на всем протяжении шоссе. Стреляли не только из БМД или БТР охраны – почти из каждой кабины грузовика или наливняка торчали стволы автоматов, время от времени изрыгавшие струи огня. Называлось это «предупредительными мерами по охране колонны». Когда колонна приближалась к так называемому «Сред-нему» Баглану, где местная молодежь нередко действительно «шалила», обстреливая отдельные машины, стрельба становилась всеобщей. Палили кто во что, понять – стреляют ли душманы было невозможно. После Ташкургана стрельба в колонне прекращалась, дорога здесь шла уже по пустыне, где видно за несколько километров. Лишь изредка какой-нибудь зоркий пулеметчик выпускал очередь по варанам. Перебегавшим с бархана на бар-хан.
В тот роковой день Валерке не везло с самого подъема. Проснувшись, он никак не мог найти свои сапоги, а найдя, не обнаружил в них портя-нок. В этой кутерьме, где каждую ночь в палатке ночуют другие люди, и не то еще могут спереть. На завтрак дали пшенную кашу, от которой, Валерка знал, изжога на целый месяц обеспечена. Вообще, «рубон» здесь, в Пули-Хумри, становился день ото дня хуже. Видно, повара наладили, сволочи, каналы сбыта «излишних» продуктов местному населению. Благо, в рейсах хоть не приходится есть их стряпню: «сухпай» десантника – это все-таки вещь.
В предрассветной мгле рота начала выдвигаться, рассредоточиваясь по колонне. Валерка, неловко прыгая в сапогах на босу ногу, догнал свою машину, уже пристроившуюся за «КАМАЗом» с тентом, и вскарабкался на броню. «Все в порядке», - крикнул он высунувшемуся из люка Сереге, показывая ему две фляги, наполненные чаем.
Колонна, дымя и натужно взвывая моторами, медленно вытягивалась на шоссе. Бросив вниз фляги и раскрепив башню, Валерка занялся про-веркой своего «заведения». Его пулемет всегда был в отличном состоянии и не раз взводный, а то и ротный, ставили его в пример «салагам». Сам-то он уже подумывал о «дембеле» - подумаешь, каких-то восемь месяцев до приказа!
Промелькнул первый кишлак. Дорога стала шире. Может, оттого, что уже совсем рассвело. Солнце еще не появилось, но верхушки дальних гор заискрились, обещая ясный день. Над колонной, оглушительно ревя, пронеслась пара вертолетов прикрытия.
- Сгинь! – крикнул Валерка и почти тут же ударил из пулемета по какому-то кусту, темневшему слева от дороги. Была у них с Серегой такая игра: после команды тот немедленно должен нырнуть вниз, чтобы пулемет, смотревший почти в затылок механику, мог «проговорить» свою смерто-носную «фразу» в пространство.
- Сгинь! – снова заорал Валерка и, ударив вправо, короткой очередью сбил со столбика остатки дорожного знака. Серега рухнул на свое место и решил больше не высовываться, почувствовав агрессивное настроение друга. Какое-то время ехали спокойно, но затем вновь ударил пулемет. Потом еще. По переговорному устройству Серега спросил: «Ну что, всех врагов перестрелял?» - На что ответом было хриплое: «Сгинь».
Впереди что-то случилось и колонна резко замедлила ход, а потом и вовсе остановилась. Серега высунулся из люка, подъезжая к «Камазу». Через минуту-другую только что сжавшаяся гармошка колонны вновь начала растягиваться, изгибаясь вокруг остановившегося «Зила» с дымящимися задними колесами. Серега поудобнее устроился в люке, поправил защитные очки и добавил газу.
- Запевай! – крикнул он Валерке.
- Путь дале-ек у нас с тобою, - затянул тот ржавым козлетоном, как говорил их лейтенант. Сам взводный был непревзойденный певец и гитарист во всем батальоне.
Вдруг, прервав песню, Валерка рявкнул: «Сгинь!» - и нажал на спуск. Серега, заслушавшись песней, не успел переварить информацию, как в затылок ему врезалась огненная струя. Машину бросило влево и, клюнув носом в кювет, она застряла там. «Серега», - помертвевшими губами позвал Валерка. Из люка, еле слышное, донеслось хрипение. «Жив, Серега!» - заорал Валерка и, выбравшись из башни, кинулся к люку друга…
Весь в крови, лежал на обочине дороги Серега. Очередью сорвало с него шлемофон и раскроило череп над правым ухом. Он продолжал хрипеть, но уже совсем тихо. Валерка, не теряя надежды, кинулся к уходящей дальше колонне. Махал руками, кричал, матерился, но машины, одна за другой, уносились вдаль. Оглянувшись вокруг, Валерка увидел позади кишлак, который они только что проехали с песнями. Захватив автоматы и подсумки с патронами, он взвалил на плечи умирающего друга и припустился вниз по шоссе.
До кишлака он дотащился уже на последнем издыхании. Врача там, конечно, никакого не нашел. Да Сереге он уже и не был нужен…
Оказавшийся в кишлаке секретарь уездного комитета партии привез на своем «Уазике» Валерку с Сергеем в Пули-Хумри, где генерал едва не растоптал незадачливого пулеметчика. Валерка рассказал все, как было, клял себя последними словами. «Под расстрел, сволочь, пойдешь!..» - повторял генерал. Седоватый подполковник в солдатском бушлате с трудом успокоил его. «На рассвете уходит в бой батальон Хабарова, той же бригады. Пусть забирают его. Уцелеет – пусть молит Бога, нет – значит, на то воля Божья», - сказал он. Валерка, стоявший по прежнему у дверей штабного автобуса, слышал это, но ему было совершенно безразлично, что с ним сделают.
Поворчав еще, больше для порядка, генерал вызвал «хабаровского» начальника штаба и приказал забрать «штрафника».

…Искал ли Валерка смерти сам или слепой случай распорядился так, но лишь на двое суток пережил он друга. В бою за безымянный перевал душманский снайпер угодил ему прямо в сердце. Пока подобрались к нему десантники, чтобы вытащить из-под огня, Валерка уже не дышал.