Бычковский Вениамин 


Я лежу в траве и, точно собака, вдыхаю свежесть земли. А ещё вспоминаю Блэка. Ирландский сеттер с хорошей родословной жил в семье моего друга, но редкие мои встречи с ним выстроились в странный, можно сказать, символический ряд, в котором легко увидеть главные вехи собачьей жизни. Но только ли собачьей?..

Первый раз я увидел Блэка в щенячьем возрасте, тогда он быстро рос и медленно умнел. Но одна особенность его характера не зависела от роста — это страсть к общению. Он даже засыпал только в том месте, откуда мог видеть как можно большее число людей. Казалось, щенок боится одиночества, а присутствие живых существ придаётему силу и уверенность.

Через несколько лет это был рослый пёс, который полностью отвечал своей именитой породе и «гордился» ею. Тогда он явно сторонился не только своих собратьев, но и людей, показывая всем своим видом, что очень занят. В такие моменты в его взгляде появлялось что-то потустороннее, как будто Блэк видел то, что для нас сокрыто.

Но больше всего мне запомнились его последние дни. На даче Блэк чувствовал себя полным хозяином. Казалось, что его волнуют даже первые осенние листья, которые то и дело падали на землю. Пёс старался проследить за каждым листиком и при этом наводил свой порядок. Он подбегал то к одному, то к другому, быстро обнюхивал, а затем носом подбрасывал лист вверх, как будто пытался вернуть на родные места.

Смешно и грустно было смотреть на осеннюю игру уже постаревшего Блэка. К тому же, было видно, что он и сам хорошо понимает весь порядок природы и всё же не может устоять на месте, когда его сердце по щенячьи вздрагивает от каждого прыжка золотистых листьев. Вздрагивает и летит по ветру вслед за ними. Пусть в лапах тяжесть прожитых лет, зато в сердце трепет и лёгкость ласточки! Блэк прыгал с каким-то восхищением, совершенно не думая о разбеге или о том, на какие лапы он приземлится. И в этой неожиданной несогласованности собачьих движений просматривалась ещё одна осень - «осень» пса - две осени в одной, а, значит, теперь и он не связан с «древом» животных и отныне подчиняется только ветру, поэтому касается земли, как придётся, и падает куда попало. Теперь и он - упавший лист, которым ветер сначала немного поиграл, а затем бросил в смешной позе на боку. Видимо, догадавшись о неразумности своего поведения, Блэк ещё немного покрутился и ушёл за баню, где с прошлого года начал рыть землю. Это было небольшое углубление, в котором он часто лежал в последнее время. И всякий раз, прежде чем улечься, он хоть чуть-чуть, но обязательно разгребал верхний прогретый солнцем слой земли, чтобы внизу был холодный...

Исцеляющую силу холода я узнал раньше, ещё до встречи с Блэком. Тогда я сильно болел и долгое время находился в больнице. Дикая боль изводила меня, выжигала нутро и растекалась по всем сосудам и нервам. Я долго метался по постели и случайно прикоснулся к холодной стене. Этот внезапный холод отвлёк меня от боли, и я, прислонившись к стене всем телом, замер от неожиданного блаженства. Боль разом бросилась к бетонной преграде, точно сама ждала скорейшего выхода из моей горячей плоти.

После этого случая главным моим лекарством стал холод. И если внимательно посмотреть на те больничные стены, у которых стояли мои кровати, то на всех можно легко обнаружить множество трещин - это моя боль с силой прорывалась в глубь стен, чтобы уже по ним уйти в холодную землю.

Впоследствии эта чудесная способность боли уходить в холод земли не раз спасала мне жизнь! Правда, для этого мне пришлось стать бродягой, а в поводыри взять свою же боль, которая, как никто, знает все дороги и при необходимости просто валит с ног на холодную землю. А земля лечит... Не лёд на больное место, а холодную землю! Она всегда рядом и всегда готова исцелить любого! Даже под палящим солнцем земля глубоко не прогревается и надёжно хранит свой живительный холод. Но только для тех, кто доверяется ей. Уж не отсюда ли народ издревле верит в ладанку с горстью родной земли, оберегающую от несчастий. Или вера в другую горсть земли, которую мы бросаем при погребении близких людей. Всего лишь горсть земли, а сколько в ней силы, если эта сила распространяется даже на Тот Свет!

Всего лишь горсть земли... Но прежде надо встать на колени и голыми руками разгрести верхний слой (тёплый слой для червей!), и только потом можно коснуться холодной глубины... Словом, рыть землю, как старый пёс Блэк. И я рою! Едва земля подо мной станет чуть тёплой, я тут же начинаю рыть вглубь. Так я нашёл родину предков и их могилы, «вырыл» застывшие документы, увидел окаменелую вечность! Не сосчитать, сколько раз натыкался на колокола, от звона которых мороз по коже…

Друг рассказывал, что в последний год жизни Блэка часто можно было увидеть за баней. К этому все привыкли и не придавали особого значения его рытью в уединённом месте - ведь и у собак могут быть свои привычки. В свой последний день пёс был довольно бодрым и выглядел просто чудесно: от солнца блестела шерсть, он пах травой и лесом. Даже на мух Блэк щёлкал зубами в красивой охотничьей стойке. Да и за баню пёс как будто не спешил, только радиус его пробежек и прыжков медленно смещался в ту сторону. Он исчез из виду так незаметно, что не вызвал никаких подозрений. А когда его отсутствие показалось слишком долгим, хозяева заглянули за баню, где и обнаружили уже холодное тело. Он лежал, свернувшись в своём углублении, а рядом с ним была небольшая кучка свежей земли, которую он успел выгрести…

Я лежу в траве и, точно собака, вдыхаю свежесть земли…и исцеляюсь! А ещё вспоминаю Блэка… Господи! Как мы похожи! Я даже пахну сейчас, как он, пахну травой и лесом...


--------------------------------------------------------------------------------

Сюрприз


От увесистых рюкзаков Вадим только в кресле самолёта пе­ревёл дух и расправил плечи. Затем откинул спинку кресла и ре­шил немного вздремнуть после бессонной ночи с ремонтом машины.

«Уж теперь отосплюсь за две не­дели похода», - подумал Вадим, и закрыл глаза. Сквозь гудение самолёта доносились обрывки разговора его пацанов, и он вспомнил, что не проверил у них снаряжение - в спортклуб вле­тел за полчаса до выхода... Хотя, на этих ребят можно положить­ся. И вообще, этим набором в секцию альпинизма, где он трени­рует уже пять лет, Вадим был доволен.

До него долетело знакомое выражение Лёшки: «Усохнешь!». «Опять спорит с кем-то, - подумал Вадим и остановил свои мыс­ли на нём. - Да, хоть бы этот Лёшка. Сильный, ловкий парень, только немного разбитной. Ничего, пару раз сходит в горы, присмире­ет. Или взять Валерку, этот просто рождён для гор».

Он вспомнил недавнюю тренировку, где любовался, как Ва­лерка работал на скалах, пусть ещё не так быстро, но как гра­мотно поднимался, а спустился - даже не вспотел. Вадим от­крыл глаза и отыскал взглядом Валерку. Тот, молча, сидел, но за стеклом очков было непонятно, спит он или думает о чём? Хороший парень! Интересно, как встретит отца? Сидит се­бе и не знает, что ему приготовили сюрприз.

Да и для него самого это был сюрприз, когда в анкете Валерки, в графе «родители» он увидел имя Петра Ива­новича Семёнова, лесника того самого района, куда они сейчас добираются.

С Петром Ивановичем он знаком уже лет десять, и ошибка исключалась. Не раз они дружески сидели за столом и вели разговор о жизни. Ну а с сюрпризом он решил не спешить, пока не пройдут маршрут.



Идти было трудно. Осенний, холодный дождь размочил узкую тропу, и каждый старался попасть ногой туда, где земля держа­лась за корни деревьев и была значительно твёрже. Однако это не всегда удавалось, и ноги то и дело соскальзывали на тропу и проваливались в слякоть. Но больше всего Валерку раздражали очки, которые быстро запотевали под капюшоном мокрой штор­мовки, и их без конца приходилось протирать. Когда стёкла оч­ков становились прозрачными, он хорошо видел, как ветер под­хватывал жёлтые листья, нёс вдоль тропы и швырял их в лужи, где вода их кружила, как лодочки, и по ручьям уносила куда-то вниз навстречу неизвестности. Как и Валерку – он по сей день видит во сне море и паруса, уплывающие всё дальше и даль­ше от его берега... Уже полгода он занимается альпинизмом в за­водском спортклубе, куда пригласил его сам тренер. Чем-то он приглянулся тренеру на заводском турслёте. Скоро будет год, как Валерка работает на заводе после мореход­ки, откуда был списан по зрению. Альпинизму очки не мешали, если не считать сегодняшний подъём в горы. Но и это не срав­нить с тем, что пережил он, когда возвращался домой из мореходки. Тогда вся дорога казалась ему бесконечно долгой и оди­нокой. И совсем другое чувство он пережил сегодня, когда с огромным рюкзаком и ле­дорубом в руках добирался до аэропорта! Именно сегодня он яс­но ощутил, что значит для него дорога. Даже холодный дождь не мог остудить это чувство... Здесь Валеркины воспоминания пре­рвал голос тренера, который, как всегда, подбадривал оче­редным куплетом из какой-нибудь туристской песни и между тем обгонял всю группу.

Шагая впереди, тренер рассуждал про себя: «Уже пять часов топаем, а прошли только половину. А ведь ещё до перевала надо подниматься. В хорошие дни это расстояние часа за три пробе­гали, но погоду не закажешь. Да и пацаны порядком промокли, даже Лёшка «усох». Ладно, пока не накрыли сумерки, свернём к леснику», - решил тренер и ускорил шаг.

Дождь, кажется, немного стих. И пока хозяйка возится с ужином у печки, Пётр решил затянуться хорошей сигаретой. Обычно он курит дешёвые папиросы, и только по вечерам, да и то не каждый день, он достаёт из серванта приятно пахнущие си­гареты, которыми балуют его туристы. Так уж случилось, что тропа к одной из вершин проходит рядом, и туристы, зная об этом, часто заглядывают к нему, а когда и заночуют.

Петр закурил на крыльце и с наслаждением потягивал сига­рету. Крыльцо не продувалось ветром, и ароматный дым медлен­но кружил вокруг головы, и как бы с ним вместе кружили в го­лове и мысли последних дней. Вспоминалась поездка в город к начальству за премией. В лесничестве, как правило, премию да­ют не в конце года, а по осени, когда позади летние тревожные месяцы - гляди в оба, чтоб пожара не случилось в лесу.

На этот раз он премию потратил на велосипед Саньке. Вот разинет он рот, когда увидит не какой-то там «Школьник», а настоящий взрослый велосипед. Только бы мать не проболталась Саньке до дня рождения. «Потешный мальчишка!» - ухмыльнулся Пётр, чувствуя, как что-то вроде родительской нежности проснулось в его душе и разбудило то, что он годами таил даже от себя, - это была любовь к старшему сыну, Валерке. Сыну от первого, послевоенного брака...

Провоевав пять лет и, отделавшись одним небольшим ра­нением, он вернулся с войны не только с орденами и медалями на груди, но и с мечтой найти невесту и жить счастливо. Ведь для этого у него было всё: профессия первоклассного шофёра, здо­ровье, молодость. И разве мог он подумать тогда, что всё это не пригодится на гражданке. Например, храбрость и честность станут не в почёте, вместо этого придётся быть терпимым даже к последне­му дерьму, иначе...

Уже к осени 45-го он женился. Но запомнилась осень другим - встречей с начальником автоколонны, который стал дьяволом в его судьбе. И никогда он не забудет злобный его взгляд и слова, когда оформлялся на работу: «Ну, чего вырядился... У меня не за ордена деньги получают!». Скоро он узнал, за что здесь платили: за «левую» работу, с которой начальник брал проценты. Да чёрт с ним, с хапугой! Но как мог суд поверить ему?! Поверить тому, кто всю войну отсиживался в тылу; кто, как клещ, впивался в рабочего и сосал его кровь; мало того, он же и под­строил аварию, чтоб засадить Петра... А потом осудила и жена, не за аварию, а за то, что отказался от «левого» заработка.

«Видите ли, какой гордый! А ты подумал, как жить теперь мне одной, с ребёнком...» - услышал он уже за решёткой.

Недолго носил он Валерку на своих руках. После пяти лет тюрьмы вместе уже не жили. Встречался несколько раз, пока не уехал из города.

...Все воспоминания и столь редкое для него тепло в душе вдруг было нарушено лаем собаки. «Никак за ручьём, у дороги, - смекнул Пётр, - кого же это носит нелёгкая в такую погоду?» Вскоре, увидев туристов, он успокоился и крикнул на собаку: «Свои, замолчи!». Собака тут же стихла, а за спиной открылась дверь и высунулась голова Саньки: «Пап, пришёл кто?».

Петр, не оборачиваясь, ответил: «Свои, туристы...». Дверь быстро закрылась, но всё же успела выпустить из дома лёгкий запах горячего ужина.

К калитке гуськом подходили мокрые с головы до пят тури­сты. В спущенных на глаза капюшонах и мокрых штормовках они были все одинаковы и казались беспомощными перед дождём и надвигающимися сумерками. Один за другим стали собираться у калитки в ожидании тренера, который шёл позади.

Пётр, докуривая сигарету, решительно крикнул:

- Да заходите, че­го там встали!

Калитка открылась, и туристы по одному стали заходить во двор.

- Куда путь держите? - сухо заговорил Пётр.

- Наша дорога прямая, Пётр Иванович, к небу, - вступил в разговор подоспевший тренер.

- Давненько не заходил, Вадим. Видать, хорошей погоды ждал, - признал его Пётр и улыбнулся своей шутке. Затем, махнув ру­кой в сторону сарая, добавил:

- В сарае сам разберёшься. А уложишь своих гавриков, заходи на чай.

Вадим быстро отправил ребят в сарай, а сам поднялся на крыльцо:

- Да я ведь не один пришёл, - начал осторожно говорить он.

- Чего уж, вижу... Сарай большой, поместитесь, - поддержал Пётр.

- Я не об этом, - продолжил Вадим. - На этот раз с сюрпри­зом пришёл. Правда, хотел удивить тебя после горы, но так уж случилось - дождь достал. Ну, в общем, среди моих ребят твой сын Валерка. Уже полгода у меня занимается…

- Подожди, - не дослушал его Пётр. - Сестра в городе гово­рила, что он учится в военном училище…

- Учился, в мореходке. Да по зрению списали. Сейчас рабо­тает на заводе.

- Понятно... - протянул задумчиво Пётр. - Приходите на чай вместе.

- А Валерке-то сказать, что ты его отец, иначе как?..

- Парень уже. Пусть знает, - ответил Пётр, а потом как-то нехотя и лениво развернулся и ушёл в дом.

Жене в доме Пётр не сказал про сына, а только попросил на­крыть стол ещё на двоих.

«Теперь для Валерки остался сюрприз, - думал Вадим, пока шагал к сараю. - Придётся при всех говорить, иначе не пойдёт. Да и пацанам будет понятно».

Тёплый и сухой сарай уже наполнился влажным воздухом от мокрой одежды, рюкзаков, и не так благоухал сеном, как обыч­но. Если случалось ночевать Вадиму у лесника, он всегда выби­рал место в сарае, на душистом сене. А сегодня просто счастье провалиться в него и наконец-то выспаться, но сначала... Дав распоряжение по дежурству, и выбрав место для примуса, тренер переоделся в сухое и, решившись, подошёл к Валерке.

- Валерка, у меня есть сюрприз для тебя! - чуть громче обыч­ного сказал он. Затем, как бы раздумывая о чём-то, замолчал на короткое время, чем успел насторожить ребят, Валерку, который машинально стал поправлять очки. Когда он волновался, руки всегда, независимо от него, тянулись к очкам и как бы проверя­ли: на месте они, или нет? Одна рука ещё оставалась на оправе очков, когда он услышал тренера:

- Лесник-то твой отец! Ничего не почувствовал?

Валерка, как показалось тренеру, спокойно ответил:

- Нет! - и, склонившись над рюкзаком, стал выбирать сухие вещи.

Конечно же, он не ожидал такой новости и был сильно удивлён, узнав, что мужик на крыльце и есть его отец. Мало того, он сейчас прислушивался к себе: не отзовется ли эта новость внутри? Ничего, кроме усталости, он не ощущал и не чувствовал.

А что он мог почувствовать, если видел отца только карапу­зом. И мать не любила вспоминать его. Даже фамилия у него была не отца, а матери. Выходит, что связывает его с отцом только отче­ство. Да и знал об отце мало: воевал, давно живёт с другой семьёй, любит выпить. Тут Валерка вспомнил лицо лесника и от­метил: «А на вид не скажешь, что пьёт».

Мысли его прервал тренер:

- Переодевайся, а перекусим в гостях. О тебе он знает, и при­глашал...

И вот здесь что-то дрогнуло внутри Валерки, и он так сильно захотел вдруг спать, что готов был рухнуть прямо так, в сырой одежде, только бы не идти к отцу в дом. Больше всего на свете ему хотелось остаться здесь, в тёплом сарае, с ребятами, и сер­дцем он завидовал сейчас каждому из них.

Заметив колебание Валерки, тренер положил руку на его пле­чо и сказал:

- Ты уже взрослый парень, и неудобно прятаться...

Да и ребята не скрывали зависти, зная о том, что лесник - ав­торитет даже у мастеров, никто лучше его не знал здешних гор. Словом, всё было за то, чтоб идти ему, только сердце стучало в груди и повторяло:

- Не ходи, не ходи, не ходи...



Запах вкусной горячей пищи встретил их уже во дворе, где со­баку предварительно посадили на цепь, хотя тренера она знала хорошо.

Пётр стоял на крыльце в другой рубашке и докуривал теперь папиросу.

- Здравствуйте, - второй раз за вечер поздоровался с отцом Валерка.

- Здорово! Сам не узнал бы тебя... - ответил бодро Пётр и, совершенно не стесняясь, стал разглядывать Валерку и одновре­менно пропускать его и тренера в дом.

Разговор за столом в основном поддерживал тренер, который быстро находил тему и легко мог заговорить и с хозяйкой, и с рыжим, лет тринадцати её сыном. Валерка сидел рядом в каком-то заторможенном состоянии, и всё ему казалось сном, от кото­рого очень хотелось очнуться, а никак не получалось. А ещё ему было так совестно здесь сидеть, совестно кушать, стыдился да­же своих очков. Они, казалось, то и дело сползают у него. Ко­торый уже раз кладёт ложку на стол, поправляет очки, затем вновь берётся за ложку и, обжигаясь, ест дьявольски горячие, жирные щи. Скоро, вконец измучившись, он оставляет ложку на столе, а хлеб дожёвывает всухомятку.

- Кушай, кушай, Валерка, - подкладывая хлеб, потчует хо­зяйка. - Как по батюшке?

- Петрович, - выдавливает из себя Валерка и, совсем обесси­лив от терзавших его сомнений, переживаний, падает головой на стол и заливается слезами.

За столом все застывают. Хозяйка расте­рянно смотрит на мужа, на Валерку.

- Ну, чего ты, Валерка! Никак обжёгся?

Пётр, опустив глаза, сидит молча. А тренер, все понимая, по­вторяет:

- Ничего, ничего, всё пройдёт...

Вскоре Валерка неловко вылез из-за стола и, не поднимая го­ловы, вышел из дома.

Утром Пётр появился во дворе лишь после того, как ушли ту­ристы, а вечером был уже пьян. Со следующего дня он напивал­ся с утра. И раньше это случалось, поэтому у хозяйки была на­дежда - обычно после запоев Пётр месяцами не брал в рот спир­тного. Но на этот раз он не мог остановиться.

Только спустя много лет Валерка узнал, что отец окончатель­но спился.