Надежда Петрова Луганск

Полы никак не мылись: Ирина долго переставляла вазочки на серванте, вытерла на полках с книгами пыль, всё ходила по комнате, как потерянная, и никак не могла успокоиться. Всё лежало, стояло не так и не там, где надо, а пора бы уже закончить уборку, вымыть полы и идти к подруге, у которой обещала быть к трём часам дня, а она не могла успокоиться, всё думала и думала о брате. О своём единственном родном брате Владьке.

У неё много братьев: четырнадцать, а из них родной только он, остальные — двоюродные. У мамы было три брата и одна сестра,все рожали только мальчиков! А ещё в родне отца тоже было три сына. Вот так она и стала сестрой четырнадцати братьев. Правда, и их ряды поредели, пятерых нет, унесли болезни... Да и раскиданы все по области, собирались очень редко — на свадьбы или похороны. Но Владька! Он же родной, он живет в каких-то двадцати километрах от неё...

Ему пятьдесят шесть, она старше на пять лет. Роднее его, казалось, никого нет. Брат, конечно. не сестра, на взаимную сильную связь не приходится рассчитывать, но он есть, здесь, рядом, за двадцать километров. А теперь?Что думать ей сейчас,после того, что он учудил? Сколько ей, старшей сестре— няньке!— приходилось из-за него плакать! Сколько раз её поколачивал отец из-за него:то в куклы под забором с подругой заигралась, а он незаметно ушёл к соседям; то он измазался, а она не увидела; то тарелку разбил, а она не доглядела; то палец стёклышком порезал — и снова она виновата!

Так и хотелось крикнуть в прошлое: «Владька, ты что, не помнишь, как мы любили с тобой в детстве ужинать на пороге нашего дома картошку в мундирах, мамины солёные огурчики и хлеб из нашей местной пекарни — вкусный, ароматный, даже пекари, что шли вечером с работы мимо нашей калитки домой, тоже пахли этим вкуснющим, душистым хлебом!»

Ирина бросила уборку, села снова за компьютер, перешла на страницу «Гости». Он там ещё недавно был... Но только там! Вычеркнул её из своих друзей! Вычеркнул из своей жизни...

Вот так! Была у него сестра и – нету... А ведь нас двое было! Всего двое у мамы. Хорошо, что она не узнала об этом при жизни, у неё бы сердце разорвалось!

Владька, ну какой из тебя политик? Борец? Всегда был рабочим человеком, да и сердце у тебя слабое, из-за этого вывели из шахты, а ты так любил свой коллектив! Неужели ты не понимаешь, что политику делают другие — там, наверху, далеко в Киеве! Жизнь страны — вон за сто лет – столько раз менялась, но семьи, близкие люди жили и живут по-прежнему, не рвут родственные связи! А ты сегодня решил, что для тебя важнее всё же голос киевских молодчиков с битами, кричащих на площадях неприличные лозунги, носящих свастики на рукавах, а не единственная родная душа?.. Это всё пройдёт! Пройдёт... Наш с тобой дед Василь во время Великой Отечественной войны жизнь свою отдал за наше будущее, он дошёл до Польши... А теперь новые власти отменяют праздник 9 Мая! Отменяют День Победы! И ты с этим согласен? Кто вложил тебе в голову, что Россия нам враг? Ну не мальчишка же ты, который следует за толпой! Тебе уже пятьдесят шесть лет! Да и дочки твои, зятья, они тоже не понимают тебя – резкого, категоричного! Они тоже не в счёт? Владька, ты не прав!

...Нет, не услышит. Его уже не переубедить, Это его выбор. Он так решил...

Ещё в марте, возвращаясь из Москвы, его друг завёз ей его лишние вещи, чтобы полежали до его возвращения из России. Он чувствовал, что скоро уедет оттуда, где за шесть лет был много раз, зарабатывая деньги для учёбы младшей дочери в институте, знал, что необходимо увозить всё, что нажил за эти годы, что, скорее всего, уже не вернётся туда, так как в Украине назрели серьёзные изменения...

О своём приезде не сообщил, и она думала, что он ещё там... В апреле, на Пасху, неожиданно встретившись на кладбище, на могиле отца, (мама умерла позже и похоронена в другом месте), он как-то поёжился, опустил глаза, и сказал, что ему некогда было сообщить ей о своём приезде из России... Ей было неловко, почти стыдно выслушивать объяснения, но ничего не возразила — рядом были чужие люди, лишь поняла: врёт, не договаривает. А, может, что-то от жены скрыть хочет? А что? Пропустила мимо ушей его неловкий, скомканный лепет, оправдывая его мужской, неучтивый и забывчивый ум.

Потом он приехал через две недели, чтобы забрать те, привезённые другом вещи.Он всегда приезжал в гости к ней с печеньем или тортом и вином, а в этот раз, словно забежал на минуту: пришёл с пустыми руками... Да ладно, что у неё, нечего поесть? Она накрыла по-быстрому стол, поставила и бутылочку домашней.

Говорили о детях, о работе, о том,чем думает заниматься теперь – ведь на пенсии времени у него много. Владька жаловался, что жена не любит огород, которого на его усадьбе, после дома и прочих построек осталось сотки две-три, не более. Сам посадил на днях картошку, в субботу выйдет на рынок, купит рассаду помидоров и капусты.

А в это время на экране её телевизора шли новости, в который раз рассказывали о трагедии в Одессе... Второго мая там, в Доме профсоюзов, погибло много людей, многие сгорели заживо...

— Бедные люди, — сказала она тихо. — Какой ужас!

И вдруг:

— Меня там не было! Их бы больше было! — твёрдо произнёс он.

— Ты что? — не поверила она своим ушам.

—Да, нечего страну делить. Предатели! — услышала она в ответ.

—Что они делили? Просто — протест, несогласие с новой политикой, расстрелами на Майдане. Они ничего не делали, разбили на площади палатки, повесили лозунги, не кричали, не стреляли... За это – убить сколько людей? — 0на с тревогой смотрела не хмурое лицо брата.

— Выдумали, что Одесса — это Новороссия, и носятся с этой идеей. — Взгляд его был суров.

— Владь, что ты говоришь? Там же столько молодёжи было! А если бы ты там был? Представляешь?

— Меня бы они не тронули! Можешь это запомнить, я — бандеровец.

Ирина вздрогнула — этого она никак не ожидала. С чего бы это вдруг такое умозаключение?

— Насмотрелся я на этих русских! Всё! Ненавижу! Каждый себя мнит пупом земли!

— Ты шесть лет ездил туда зарабатывать деньги. Ты не поехал в свой любимый Киев, где таких богатеньких, как в Рузе, с дачами, полно, мог бы и здесь зарабатывать. Чего в Россию мотаться? — Она хотела сказать «таскаться», но подумала, что это слово оскорбит его. Ненавидеть, и ездить туда, где платят!

Они сидели молча, почти не смотрели друг на друга. Наконец она спросила его:

— Может, тебя обидел кто? Так люди разные бывают...,

— Нет, это всё твой Янукович, ворюга!

— Почему — мой? Он мне не кум, не сват и не любовник. Я у него на шухере не стояла, когда он воровал! Да и видела только на экране. И голосовала на прошлых выборах за Тигибко, хотя знала, что восток Украины, отдаст голоса больше за Януковича, чем за Ющенко.

— Сколько наворовал! — горячился брат.

— Да не бывает нищих президентов, и нищих депутатов не бывает, они все там не с дырявыми карманами. Когда в 2004 роду Янукович стал премьер-министром, — отдал все задолженности по пенсиям и зарплатам. И ты, кстати, тоже получил всё сполна! А став президентом, всё время добавлял и к пенсиям, и к стипендиям, и к зарплатам! Вон выйди на улицу, посмотри: люди пластиковые окна поставили, металлические двери, в каждом доме новые холодильники, стиралки-автоматы, люди ездят на отдых в Турцию и Таиланд, а на рынок — на утреннюю сходку пенсионеров — идут в лучших одеждах, словно на праздник. Это не я, а один дедок на рынке сказал. Ему едва не захлопали!

— Янукович – ворога! Дал вам по сто гривен, вы и замолкли.

— Ладно, не будем о нём. Зачем он нам нужен: я не его любовница, а ты не его прислуга. Он нам нужен? Давай лучше ещё по единой, наливай!

Владислав молча налил, чокнулись, выпили. Он смотрел в тарелку, усердно жевал и, видно, всё ещё не мог отойти от обговариваемой темы.

— В гости к тёте Кате в Любар поедешь в этом году? Ты там уже года три не был, она ждёт, стареет, болеет.

— Если дети захотят, Тоня и Люда. Сам не поеду, скучно там у них, работают, как ишаки!

— Земли у них много, у каждого – пo гектару, с того и живут.

— Всё Янукович виноват!

— Чем? Совхозы не он разрушил, до него, за двадцать лет успели растащить...

Тут он посмотрел на будильник, стоящий на книжном шкафу, и сказал:

— Собираться мне пора, пока дойду до дизеля…

Ирина принесла из спальни его большую сумку, достала из хо­лодильника шоколадку, завернула её в газету и протянула брату:

— Внучке от меня. Уже в школу пойдёт?

— Да, уже и читать умеет. — Наконец, его лицо посветлело, он вышел в коридор, нашёл свои туфли.

Больше они с ним не виделись. Несколько раз переписывались по электронной связи — по компьютеру, да и то – по необходимости. Первый – он просил адресе двоюродной сестры, что живёт в Житомире, а второй — уточнял расписание поезда до Киева, и чем ехать дальше, дизелем или маршруткой, чтобы без хлопот добраться до села тёти Кати.

Она поняла, раз началась война на востоке Украины, бои идут не только на территории Луганской и Донецкой областей, а и в самом Луганске, значит, ему, бандеровцу, по его заключению, необходимо срочно уезжать вглубь страны… Она на стала тогда приставать к нему с расспросами, лишь сообщила расписание транспорта, так как была там в прошлом году и ещё помнила его, решила — придёт время, всё узнает и так, а он больше месяца не выходил в интернет.

И вот десятого октября, открыв свою страничку в интернете, обрадовалась, что он снова в сети. Значит, сейчас будет сообщение! Хоть что-то расскажет о себе! Но через пару минут он отключился, и до конца вечера уже не появлялся.

«Странно, — подумала она. — Что же случилось?»

На второй день сама решила зайти на его страницу, и вдруг обнаружила, что его нет в списках её друзей. Не поверила! Проверила снова. Нету! Он убрал её из своих друзей! Он вычеркнул её из своей жизни! Она для него больше не существует…

Ирина откинулась на спинку стула, задумалась. Грустно смотрела на монитор: и что теперь? Может, всё же съездить к нему, поговорить?

Её размышления прервал звонок одноклассницы, такой же пенсионерки, как и она, продолжающей жить в том же родном посёлке с больной матерью.

— Привет, Иришка. У меня не очень хорошие новости... Вчера нас снова обстреляла нацгвардия. Чем только не пуляли по нас! Попали и на железнодорожный вокзал, там покорёжены пути – согнулись, как пластилиновые! Разрушено здание старой школы, хозяйственный магазин, профотдел, детский сад, несколько частных домов,| два – сгорели, как свечки  — до тла!

— О господи! А вы там как с тётей Шурой?

— Мы... живы. У мамы на нервной почве отнялась рука... Врач приходила, купили лекарство, теперь пьёт их и лежит, всё-таки ей уже восемьдесят четыре года. Но я о другом...

— Что ещё? — Сердце сжалось от предчувствия.

— Вчера хоронили соседку нашу, что справа от меня жила, снаряд попал в её двор, а она как раз бежала в подвал... Не добежала. Наняли машину, хоть один человек на «Газели» согласился под обстрелами отвезти её на кладбище, и так два дня лежала в доме, не могли похоронить, некому было даже яму выкопать... Довезли до кладбища, а тут снова начался обстрел! Мы машину отпустили, она ещё может пригодиться другим – беречь её надо. Потащили гроб на руках к могиле, мужики-копальщики сказали, чтобы мы, женщины, всё бросали и поскорее убегали, а они уж сами как-то похоронят. Мы побежали, нас и было-то шесть человек, а вокруг снова бухали... Я пригнулась и оглянулась в ту сторону, где стоит памятник твоей мамы — там упал снаряд как раз — и не увидела его ... Кажется, её памятник разбит…

— Точно?! — вскрикнула Ирина.

— Три снаряда попали по кладбищу. Там много памятников упало. Точно ничего не могу сказать, мы бежали и молились. Страшно было, снаряды падали и в посадку, и на дорогу...

— А сегодня бомбят?

— Целую неделю не дают нам покоя. Сегодня периодически стреляют, намного реже. Снаряды падают ближе к реке, к большому мосту. Раньше перестрелка была лишь днём, сейчас и ночью. Людей в Сентяновке осталось очень мало – считай, одни старики.

Слёзы градом лились из глаз Ирины. Казалось, что сейчас второй раз умерла её любимая мамочка…

Убили, сволочи! Сволочи! Сволочи!

Эх ты, Владька! Они же не жалеют ни живых, ни мёртвых, а ты причисляешь себя к ним, к этим извергам!

Чёрная мышка компьютера дрогнула под влажной рукою Ирины, она подвела курсор к фото брата и резко нажала на клавишу...

Всё! Заблокировано! Раз нет у тебя сестры, то и брата у меня тоже нету! А уедешь ты жить вглубь Украины — в случае отделения ЛНР от всей Украины — или нет, это уже не играет роли. Решение принял ты. И, вероятно, давно, ещё там, в Подмосковии, где ты провёл последние полтора годе, работая в городе Руза, у бизнесмена на даче. 

Время нас рассудит.