Борис Москалюк

– Эй, чувак! А бабки, кто отдавать будет?!

– Витёк,не шебуршись, — не сбавляя скорости авто, высунув голову в приоткрытое окно, сходу ответил Серега.

– Ждать надо было там, где договорились. Виноват. Деньги тебе сегодня вечером по «электронке» перешлю.

Держать же слово он умел. При любых обстоятельствах. Хотя имел в некотором роде неподходящую для подобных ситуаций фамилию, фамилию отрицательного значения – Ляпун.  А сейчас  он очень спешил.

Извозом Серега занимался, считай, третий год. Обстоятельства заставили. Жить извозом, зарабатывать с использованием личной машины, как такси, он начал  ещё служа в банке, оправдывая сам себя тем, что надо приспосабливаться к условиям не разрушая себя. Вначале просто подрабатывал. Но с рождением сынишки занялся этим делом основательно. Нынче дети дорого обходятся.  

В  школе, а потом и в институте никто  из сверстников его по имени не окликал. Только  Ляпа. А дразнилка  «тяпа-ляпа» оставалась навязчиво-прилипчивой вплоть до окончания школы. Нарицательный налёт прозвища обижал парня. Вероятно,  поэтому с детства, насколько  помнил себя, ему нравилась напевать «Эй, дубинушка, ухнем!». Ещё ему хотелось стать дворником: «С утра прибрал, и весь день свободен!» Тем более, он-то был ни из тех, кто делает всё поспешно и плохо, кое-как и тяп-ляп. Да и языком почём зря не ляпал. Теперь эти детские пристрастия кажутся странными, но они-то были.  Учился хорошо, основательно. Дважды вознамеривался  фамилию сменить. Первый по окончанию института, второй – при женитьбе. Отец переубедил. Фамилия-то старая, казацкая. По его версии прозвища  Ляпа и Ляпун  были в старину  весьма распространенными именами. Ляпа — так встарь называли удар ладонью, шлепок, оплеуху и подобающие прозвище давали тем, кто умел за себя постоять, в худшем случае — склонным к рукоприкладству. Кто-то из предков был по преданию даже писарь сотенный. Так оно или нет, но  родители остались в Луганске. Он же с женой – в Киеве. Забрать их к себе не мог, сам квартировал, к тому же  «предки» держались за свое — родное. На сей счёт когда-то   правильно было сказано: душа домов не знает перемен. Он же, чтоб не терять связь с родителями и подзаработать деньжат на киевскую квартиру, купил «бусик». Микроавтобус  «Suzuki Wagon», зарегистрировал и стал шоферить: дважды в неделю мотаться  из столицы в «столицу», туда и обратно. И так все четыре сезона из месяца в месяц  пошло-поехало. Отец сказывал, что их далекие предки были чумаками (возчиками), занимаясь извозом то ли соли, то ль – рыбы и вина. И тогда и ныне случалось всякое. Порой такое, что нарочно и не придумаешь.  И, если  что-то  и   можно было предвидеть, то спрогнозировать – практически никак.  Человеческий фактор — явление не предсказуемое, тем более в условиях:  наполовину как бы войны, то ли – наполовину мира.

Кто-кто, а  уж Серёга это на  себе прочувствовал, пересекая каждый раз  рубеж между миром и войной. Вот и сегодня, в воскресенье, собрав спозаранку по городу своих пассажиров, шесть человек, седьмой была его беременная жена, гостившая у родителей, он надеялся проскочить по-быстрому блокпосты. По льготной очереди со стороны ДНР, и по «протяжке» основной блокпост в Майорске. Для проезда автомобилем прямиком из Луганска на Киев остался теперь только один путь, через Горловку и Майорск. Известное дело -пассажиров не выбирают. И на этот раз контингент их выдался разномастный. Кроме одной старушки, остальные ехали с Серёгой впервые.

День задавался погожим, солнечным. С востока стремительно восходило солнце. Мелькающая окрестность врывалась в открытое окно «бусика» летней свежестью прохладного утра. Пассажиры, убаюканные скоростью автомобиля, дремали. Говорила только, покусывая бутерброд, рядышком сидящая жена. Сделав бесповоротный выбор в пользу Киева, она делилась своими намерениями: что купит в первую очередь по приезду. О присутствии рядом войны, молча напоминали  «родимые пятна»: воронки и ухабины от снарядов на дороге, щербатые от пуль и осколков стены покинутых домов со слепыми наглухо закрытыми досками окнами. Время от времени возникали блокпосты с бетонными блоками и мешками с песком, наполовину перекрывающими дорогу. Но дремать пассажирам не давали и частые проверки на дорогах людьми в «зелёнке» с автоматами наперевес: вначале — то были  «сепары», потом – «укры».

Они неизменно задавали одни и те же вопросы: «Куда едим?», «Сколько людей? (в авто)», и опять — «Куда едим и что везём?», заключая опрос фразой «Всё в порядке?!». Оценив взглядом водителя и машину, и  не обнаружив ничего подозрительного, давали отмашку: «Проезжай!». Не чураясь, однако, принять от водителя, наспех сунутой в знак благодарности пачки сигарет или бутылки минералки. Спорить с людьми в форме в военных условиях не принято...

       А где то рядом слышались одиночное «баханье» и стрекотня автомата. Дорога — всегда путь в неведомое, даже если знаешь куда и зачем едешь. Бывало, что мысли об этом вызывали у Сереги некоторое беспокойство и тревогу. То есть, состояние, о котором не говорят вслух, но, к которому  прислушиваются. 

       Вот и сейчас, остановившись в десятке метров от шлагбаума, казалось, в двух шагах от цели, Серёга внутренне обругал ситуацию и сочно выдавив «ядрёну вошь», тупо уставился на суетливый людской поток, напиравший со всех сторон. Хоть «на чём свет стоит» кляни её, ругай, а для простых рассуждений война очень сложная тема. К этим невеседым мыслям Сергей приходил всякий раз, ожидая в непредсказуемых очередях, когда его «протянут»  через очередной пост. «Да это же надо, — подумал он, —и название для оправдания этого бедлама придумали — «антитеррористическая операция». А то, вроде не понятно, что пока одни на ней гибнут, другие — набивают мошну. Банальная истина: «Кому война, а кому — мать родна». Война — есть война. И по сути — время подлое. «Хорошо, что большая часть населения хоть там, хоть здесь избавлена от крови, грязи, голода, обстрелов и бомбежек» — думалось с некоторым облегчением Серёге. Многие за эти годы смирились с тем, что любой спорный и неоднозначный шаг политики чуть-чего связывают с войной. «Жаль, — подумал Серёга, — но многие так и не научились различать две совершенно разные ситуации: когда война заставляет делать то, чего ты не хочешь; и когда война позволяет делать то, чего тебе всегда хотелось, но ранее не представлялось возможным. Одним это позволило «толкать» свои идеи, другим – почувствовать собственную значимость, третьим – потешить свои  давние  комплексы, четвертым – выплеснуть наружу природную агрессию». Тяжелым вздохом, Серёга прервал свои умозаключения. Жена рядышком мирно  дремала.

Поток через контрольно-пропускной пункт словно река, казался «движимый и недвижимый». Со времени только открыли проезд, прошло достаточно времени, но, казалось, что всё остается на месте. В какой-то момент Серёга посожалел о том, что не рискнул принять предложение толстого бородатого вояки на выезде из Горловки. Тот, за одну тысячу, собирая группу машин, предлагал объезжать паспортный контроль сбоку через посадку. Чтоб пройти раньше других КПП, десятки авто и сотни людей словно в беге за жизнь шли напролом. Часто сбиваясь в кучу, создавали заторы, тормозя живое продвижение. Через некоторое время та или иная свалка под улюлюканье и площадную брань «рассасывалась». Время уже ни шло, а бежало, сокращая надежду на быстрый исход... Чтобы сохранить самообладание, Серёга мысленно периодически досчитал до пятидесяти. Каждый раз начиная отсчёт сначала.

Однако, жизнь народа границами не разделишь и не остановишь, даже мытарствами на переходах, унижением в очередях, которые по-змеиному подобно аспидам внезапно становились агрессивными. Трудно даже предугадать в какой миг и в каком месте этот условный порядок может больно «ужалить» человеческое достоинство. Доходило даже до потасовок. Вот и сейчас водитель по-соседству, взвинченный натиском людей, обложил матом без вины виноватого старика за то, что тот телом налег на капот автомобиля.

На КПП почти всегда возникали неоправданные заторы. Чем не преминули воспользоваться проныры. Занять очередь с утра, искусственно её увеличивать, а затем подъехавшим автомобилистам за установившуюся на тот день таксу, предлагать место, расположенное ближе к контрольному пункту, стало промыслом. Чем ни халтура? «Извозчики»,т акие как Серега, стали «планктоном» для пройдох. За «протяжку» в зависимости от близости к шлагбауму, мзда росла... И здесь, на «нейтралке» у контрольно-пропускного пункта «Майорск», ушлый люд этим охотно пользовался. Система пропусков превратила расстояние между блокпостами в «золотую милю». Да и на блокпостах поиски «внутренних врагов» и «закручивание гаек» уже стали поводом для вымогания, а для некоторых — приятным и бодрящим ритуалом, как утренняя чашка кофе или обеденный аперитив в комфортных условиях. Думая так, Серега держал эти мысли при себе, избегая на эту тему разговоров даже с хорошо знакомыми пассажирами. И деньги Витьку был он должен за «протяжку» в прошлый раз..

     В политику Серёга старался не вникать, но политика крепко держала почти всех, постепенно оттесняя на задний план чужие страдания, слёзы и боль. Так война входила  в привычку, странно, что даже с насущными удовольствиями.

Ближе к полудню он подъехал к так называемому «Нулевому блокпосту» в Майорске — это крайние позиции перед линией разграничения. Началась проверка. Казалось, всё складывалось так как он и предвидел. Прошла проверка  паспортов и, вначале визуальной сверкой, потом через базу на компьютере. Проверили, перетрясли вещички Претензий ни к кому не было. Однако вдруг выявилось, что у Анны Алексеевны, той самой знакомой старушки из Камброда (старой исторической части Луганска), просрочен электронный пропуск... Пошёл уже 12-й час как пропуск стал просрочен. Двое бойцов ВСУ подхватив женщину под руки, не реагируя на её причитая и мольбу, возмущения и просьбы очевидцев повели старушенцию к служебному вагончику. Та, не сопротивляясь, обмякнув телом, почти волоком, проследовала в «служебку», прося только об одном: дать ей возможность ехать дальше, а не возвращать назад. Об том же настойчиво упрашивал вояк и Серёга. То ли от досады за случившиеся , то ль от обиды, он резко, как птица в полете, взмахнул руками и витиевато выругался. «Да , отпустите с миром эту женщину! Ведь ей почти 90 лет! И пропуск же есть?! Есть же, «блин»?!». Ещё в Камброде, часами раньше, он уточнял у Анны Алексеевны (так звали женщину) и провожавших её родственников всё ли в порядке с документами, с пропуском. Предупреждал: «Если Вам не жалко себя — едьте! Вчера в льготной очереди простояли более пяти часов!» Спрашивал и о давлении у неё, о наличии необходимых лекарств. Вёз он бабушку уже не в первый раз. В её-то годы, дома сидеть бы, а пускаться в тяжкие из-за пенсии… Жалел он её, да она себя ради детей и внуков не жалела. Дочка пила, внуки оставались без работы. Нахлебников выручала только её пенсия. Но этого на КПП знать ни знали. Там однозначно звучало одно: «Не велено! Пущать не велено! Наказ є наказ. Про те є затвердження Інструкції про порядок використання електронної…».

Раньше, чтобы попасть в зону АТО необходимо было получить бумажный пропуск с подписью и печатью. Это настоящий документ. Поговаривали, что его даже можно было купить по объявлению за тысячу гривен. И ведь не зря — «без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек!» — стал действовать новый порядок пересечения линии фронта.

Договорился ли Серёга или сам так решил … под руку вывел женщину на площадку блокпоста. Лишь в воздухе зависла оброненная им фраза: «Алексеевна, жди!». Старушка, сжавшись в комок, беззвучно, всем телом содрогаясь, рыдала. Ничего не объясняя, Сергей скомандовав попутчикам вернуться в салон и усевшись за руль, резко  вырулил авто за ограждения и рванул по трассе в сторону Бахмута. Не понимая происходящего... ехали молча. Серёга был весь в себе, отмалчиваясь, даже не стремясь прислушаться к тому о чём перешёптывались в салоне. Об Алексеевне Серёга знал только то  что та всю жизнь проработала на суконной фабрике и, судя по всему, жила теперь ради внучек, которые осели в Киеве. 

В центре Бахмута, у памятника мятежнику былых лет Кондрату Булавину, он всех высадил и попросил ждать его где-то в пределах часа. Не обращая внимания на возражения и реплики, уехал. Понятно, что в таких обстоятельствах решает время. Недоумения и ропот вслух оживил возмущение этого «десанта». Первым заговорил солидный по комплекции и на вид мужчина, который сидел рядом со старушкой на заднем сиденье.

— Черт знает что делается! — До этого он то и делал, что разговаривал по телефону, то с одной, то с другой трубки. — Советоваться надо бы с людьми, а не своё чудить! И понизив тон, продолжил.

— А ведь известно, что   случае угрозы жизни и здоровью граждан официально обещали пускать и вовсе без регистрации в базе... Со старушкой он не общался. Сторонился — от неё пахло чем-то непонятным…Старческий запах тела...? Да-да, запах старости. Вероятно из-за этого, подумал он, попутчики её тоже сторонились. Очевидно и она, чувствуя это, тоже старалась избегать всяческого общения.

—Да не волнуйтесь! — Стала успокаивать попутчиков жена водителя. — Серёга мигом обернется. Он — моторный! А-а-а. тут рядышком рынок, магазины... Здесь, в Артёмовске, неплохое мороженное продают… Ни хуже Артёмовского шампанского.

—Шампанского, шампанского!Думать надо головой, когда пускаешься в дорогу. Авось и небось—  плохие советчики. Тьфу! Вот и торчим здесь по чъёму-то недоразумению. Старые люди — хуже детей! Эмоционально, по-базарному вступила в разговор женщина-соседка средних лет.

— А в чём виновата та бабушка, которую задержали? Ни бабушка, ни дедушка – они ж не террористы, они не сепаратисты. Они тоже есть граждане Украины, как и мы, как и другие. Они все граждане Украины», — тихо заговорила девушка-абитуриентка со второго ряда салона авто.

— Понимаете! - Вновь вступил в беседу солидный мужчина. —Люблю, например, Винницу, люблю Львов, люблю Ивано-Франковск. У меня очень много друзей на Украине, понимаете? Очень много друзей. Невозможно ограничить въезд людей, Территории, разделённые линией фронта, связаны друг с другом очень тесно. И пропускная система тысячи людей сделала  заложниками обстоятельств.

Монолог его прервал звонок «мобилки». Вероятно, желая сменить тему разговора, или заполнить возникшую паузу, начала свои досужие рассуждения отмалчивавшаяся до недавнего семейная чета:

— В старости и, ни к радости, границы пространства и времени тоже имеет тенденцию изменяться, происходит сужение интересов и, соответственно, поля времени, то есть уменьшение временной перспективы. — Внятно с расстановкой, словно на уроке, стала объяснять свою мысль интеллигентная женщина-супруга.

— С возрастом человек перестаёт ставить долговременные цели. Вот и бабушка... — не спеша продолжила пассажирка, — она женщина волевая! Думаете все её страдания из-за пенсии? Нет, ещё раз нет! Главным её желанием — увидеть и приобнять внучек. Без будущего, без желаний и надежд  еловек теряет жизненную энергию. Уменьшая границы пространства-времени, происходит сужение не только сознания, но и простых желаний.

— Писец! Приехали! Это вообще какой-то дурдом!, — в сердцах ни то жалуясь, ни то бранясь произнесла сварливая женщина и двинулась к ближайшему киоску, за мороженным.

Разговор сник. Собеседники разбрелись. Вскоре столь же стремительно как и отъехал прибыл Серёга. Спешно усадив всех по местам, казалось, вот-вот «ударит по газам», как вдруг солидный мужчина ничего не уточняя, не расспрашивая у водителя, заявил, что он дальше не поедет и от возврата денег отказывается.

Серега гнал машину обратно к переходу, преодолев расстояние более 40 километров в один миг. Не заезжая на территорию КПП, через некоторое время привел Анну Алексеевну. Было совсем сникшая женщина, молча плакала. От радости, бормоча о прощении... Слёзы медленно сбегали по её щекам.

Там, в координационном центре, кажется, этих проблем не замечают, —вроде для себя, но вслух произнес Серёга, трогая авто на Киев. 

Борис Москалюк

Лето 2017 г.

P.S. Последняя сотня километров самая трудная. И не потому, что скорость и монотонность дороги убаюкивают. Наступает усталость. Пассажиры обычно куняют, присутствует ощущение того, что дорога не имеет конца. Однако главное — возникает нетерпение. И чем меньше остаётся до финиша, тем острее это ожидание. Быстрее, быстрее... Сергей слыл «Лихачём». У каждого человека есть свои границы пространства и времени. И зависят они от его жизненной позиции, его предприимчивости и инициативы. Они зависят от того, как много у него занятий и увлечений, каковы границы его передвижений, насколько он мобилен. Важен характер взаимодействия с окружающими. Как много людей входят в круг его общения, со сколькими людьми он взаимодействует. На границы пространства влияет и то, как человек относиться к жизненным трудностям. От Луганска до Киева далеко, а от Киева до Луганска, кажется, более далековато. Дважды в неделю, преодолевая сотни километров, туда и обратно... Серега не был ни чуваком, хоть был молод; ни чумаком, хотя и считал себя потомком казацкого рода. В сущности, стал он таким, как есть ни по зову предков, а по необходимости: водителем, зарабатывающим перевозкой пассажиров на личном транспорте — настоящим извозчиком. Границы времени зависят от видения человеком своего будущего. Если есть устремленность в будущее, есть много желаний, целей, планов, то границы расширяются. И ход времени уже — ни в тягость.

Борис Москалюк

Весна 2020 г.