Николай Черкашин

Операция «Хали»[1], о которой до сих пор не знают правопреемник КГБ –ФСБ, американское ЦРУ и турецкая военная разведка МИТ.

Крейсер «Александр Невский» стал в Росту к причалу судоремонтного завода. Дело было вечером, делать было нечего. Младший штурман старший лейтенант Сурков сидел в прокладочном посту и вострил карандаши до игольной остроты. И тут в дверь постучалась судьба.

- Прошу разрешения?! – Спросила Судьба в образе старшины 1-й статьи Агаджанова, командира отделения штурманских электриков.

- Проси! – Милостиво кивнул Судьбе младший штурман.

- Товарищ старший лейтенант, мне отпуск дали на десять суток!

- Молодец, джигит!

- А отпускной билет строевая часть оформить не может. Говорят, уточни адрес!

- Сейчас уточним. Где ты живешь?

- Кучук-Башкёй.

- Это где? Область, район?

- Вилайет Агры. Рядом с Нахичванью.

- Вилайет Агры… Вилайет Агры, - повторял Сурков, листая географический атлас. – Вот он вилайет Агры… Вот твоя деревня, вот твой дом родной… Постой, постой! – Озадачился вдруг младший штурман. – Так это же Турция?!

- Так точно! У нас граница через деревню проходит. Сто метров по реке пройдешь – турецкий Кучук Башкёй. А сто метров на север – нахичеваньская Узук Башкёй.

- А ты-то где живешь, на какой стороне?

- Наш дом в Кучук Башкёй. На турецкой стороне.

- Так ты хочешь, чтобы строевая часть тебе отпуск в Турцию выписала? – Невольно улыбнулся Сурков – уж больно нелепа была просьба.

- Да хоть куда. Мне домой нужно.

- Твой дом в Турции. Как же ты к нам-то попал?

- Был на свадьбе у своего брата в Узун-Башкёй. На советской стороне. Я как раз из армии вернулся. Ну и хорошо выпил…

- Постой, из какой армии?!! – Опешил Сурков.

- Из турецкой. Год прослужил в Эрзеруме радистом.  У нас год служат. Вернулся и сразу на свадьбу попал. Коньяк пили. Все спать легли. А утром машина из Нахичевани приехала, всех молодых вниз отвезли, в военкомат. Всем военные билеты выписали, комсомольские билеты вручили…

- Ну, ты бы сказал, что ты турок, что уже отслужил!

- Я не турок, я азербайджанец! Я им говорил – не поверили: шлангом прикидываешься, чтобы не служить. Мне сказали, что на флот берут. А я с детства о море мечтал. Документы выдали. Я и поехал. Написал родителям, что еще немного послужу на флоте.

В пальцах младшего штурмана хрустнул только что отточенный карандаш:

- Так… Идем к заму разбираться…

Заместитель командира крейсера по политчасти капитан 2 ранга Суслов внимательно выслушал штурмана и старшину. Заглянул в атлас, который не забыл захватить Сурков. Удостоверился, что деревня Кучук-Башкёй находится за государственной границей СССР - в Турции. Спал с лица. Потом попросил у Агаджанова комсомольский билет, внимательно изучил его, просмотрел страницы на свет. Окинул оком грудь бравого старшины, на которой сияли знаки воинской доблести: «Отличник ВМФ», «Специалист 1-го класса», «Кандидат в мастера спорта», «Член ВЛКСМ» и даже донорский значок «Капелька крови».  Эта «Капелька» была последней каплей в чаше – «кипит наш разум возмущенный»!

Пошатываясь и прихватываясь ,за переборки, замполит побрел в каюту командира крейсера.

Капитан 2 ранга Тульников сидел за железным столом и листал документы. Он встретился глазами с замом, оценил выражение лица  и тут же высказал предположение:

-Ну, что, опять кто-то повесился?

-Нет. Еще хуже. Нам иностранца внедрили.

- Какого еще иностранца? Кто внедрил?

- Какая-то западная разведка внедрила нам в экипаж турецкого военнослужащего.

- А тебе, Максимыч, двести грамм «шила» никто не внедрил?

От глубокой тоски Суслов перешел на официальный тон:

- Сан Саныч, я говорю вам как коммунист коммунисту! В нашем экипаже третий год служит аскер турецкой армии. И теперь он просится домой, на родину. В краткосрочный отпуск. Че де?

Командир корабля взглянул на портреты Вождя и Главкома, украшавшие его каюту. За недобросовестную работу нахичеваньского военкома, за просчет флотских кадровиков, отвечать придется ему, командиру. А это значит, что его поступление в академию генерального штаба теперь, наверняка, не состоится. И третья звезда не скоро еще приземлится на его погоны.

О том же самом подумал и замполит, только применительно к самому себе – этого не будет, того не дадут... Более того, он явственно услышал назидательно-обличающий голос ЧеВээСа,  начальника политуправления: «…А на крейсере «Александр Невский» настолько запустили работу по изучению личного состава, что там у них служат граждане стран НАТО, турецкие аскеры и американские агенты… Завтра китайцы придут служить и никто ничего не заметит!»

А еще Особый отдел флота свою стружку снимет! А еще флотская парткомиссия! А еще… Мама родная!!!

- Кто знает об этом факте? – Спросил командир, обретая утраченное самообладание.

- Вы, я, младший штурман и сам Агаджанов.

- Значит, так. Старшину отправляем в бессрочный отпуск. Комиссуем по болезни.

- Да он же здоров, как бык, кандидат в мастера по боксу.

- Вот-вот, и повредили боксеру башку ударами.  Нокаут, наверняка, был… После чего паренек заговариваться стал, что в турецкой армии служил и все такое прочее. Скажу доктору, он напишет.

- Это же психиатрия! Мы парню судьбу поломаем. – Вздохнул зам. – Нам-то он уже поломал…

- Не поломаем. Ему в Турции наши справки-бумажки по барабану. У него там свои документы будут. Главное, отправить его туда раз и навсегда. И без лишнего шума. Где эта сладкая парочка? Ко мне ее!

Старший лейтенант Сурков и старшина 1 статьи Агаджданов перешагнули комингс командирской каюты. Командир обнял Агаджданова за плечи:

- Вот что, сынок! Ты хорошо послужил. Спасибо тебе! В награду  тебе – досрочное ДМБ! Поезжай домой, порадуй отца с матерью!

- Товарищ командир, я дослужить хочу! Для меня корабль как дом родной! Экипаж одна семья.

- Молодец! Приятно слышать! Я тебе звание главстаршины присвою. Поезжай, порадуй родителей!

- Товарищ командир, я на сверхсрочную хочу остаться! В мичманскую школу хочу поступить.

- Нет проблем. Отдохнешь дома месячишко, вернешься, я тебе лично рекомендацию напишу.

- Спасибо, товарищ командир! Разрешите идти?

- Иди, дорогой, иди! А вы, товарищ старший лейтенант, останьтесь…

Когда дверь каюты за спиной Агаджанова закрылась, командир протянул Суркову сигареты:

- Закуривай.

- Спасибо, товарищ командир, не курю.

- Молодец. Я тоже не курю. Но жизнь наша бекова… Не хочешь, а закуришь… В общем так, Сурков, тебе спецзадание: отвезешь старшину в его деревню. И лично проследишь, чтобы он ушел к своим родителям, на ту сторону. Ну, ты понимаешь?

- Так точно!

- Только постарайся, чтобы он туда не в нашей форме ушел, а «по гражданке». Понимаю, что это не просто, бойцы формой гордятся. Но подумай… На месте решишь как и что. Главное, все должно быть шито-крыто. Без огласки.

- Ясно, товарищ командир!

- Ты у нас холостяк? На корабле живешь?

- Так точно!

- Вернешься, сделаешь все, как надо, я помогу тебе квартирку схлопотать. Однокомнатную.

И главстаршина Агаджанов отбыл на родину в сопровождении старшего лейтенанта Суркова. Сначала они долго ехали поездом до Баку с пересадкой в Москве, потом из Баку до Нахичевани, от Нахичевани раздолбанным автобусом по горным серпантинам до города Арташат, оттуда водитель-частник повез их в глухоманный Узун-Башкёй. А последние пять километров прошли и вовсе пешком через подвесные мостики над горными речушками.  В деревне земляка встретили как героя. Тут же были накрыты столы, зарезан баран, откупорен дубовый бочонок с местным коньяком.  С той стороны пришли отец, мать, братья и сестра-красавица Гульмира. Гульмиру посадили за стол рядом с почетным гостем. Старший лейтенант Сурков был сражен наповал горской красавицей. Пела зурна, гремел барабан… Каждый тост, сказанный штурманом «ослаждался» пением Гульмиры…

Никогда в жизни на старшего лейтенанта Суркова не обрушивалось столько внимания и почета. Седобородые старики благодарили его за воспитание матроса, который дорос до главстаршины. Произносили здравицы за флот, отчего скромный младший штурман чувствовал себя почти что адмиралом. Гульмира, красивая, как шемаханская царица из сказки «Конек-Горбунок», не сводила с него глаз.

На третий день неостановимого празднества, Сурков понял, что уже не сможет жить без Гули, и сделал ей предложение, беря в расчет обещанную командиром однокомнатную квартиру. Инициатива блестящего флотского офицера нашла полное одобрение и у старейшин аула Узун-Башкёй, и у родителей Гульмиры, а главное у самой Гули. И красивое ДМБ главстаршины Агаджанова плавно переросло в свадебное торжество. Коньяк не кончался. Рекой лилась виноградная чача, и прочие домашние вина. В конце концов, жених отправился в дом невесты, чтобы перешагнуть его порок и именно там просить руки возлюбленной.  Как ни кружилась голова у Суркова от фимиама и потрясающего коктейля из коньяка, чачи и красного вина, все же за границу он отправился по «гражданке» - в шинели без погон и в фуражке без «краба». Весьма условный кордон преодолели верхом на ишаках, поскольку в конном седле Сурков уже не держался, а обычай требовал, чтобы жених подходил к дому невесты не на своих двоих, а либо на четырех колесах, либо на четырех ногах любого ездового животного, хоть верблюда. Но верблюдов в округе не было, и старший лейтенант оседлал ишака, благо, что взбираться пришлось не высоко.

Празднество продолжилось и в деревне Кучук-Башкёй. Но тут в жизнь влюбленных, и не только их, вмешались форсмажорные политические обстоятельства. В ответ на размещение американских крылатых ракет в Турции, советское правительство резко охладило отношение с южным соседом и отменило упрощенный переход границы для жителей приграничной зоны. Когда Сурков узнал об этом от своего шурина Агаджанова, который слушал радио Нахичевани, Еревана, Баку и Москвы, хмельная эйфория сразу же переросла в стойкую тревогу: как теперь вернуться на корабль? Что с ним теперь будет? Не расценят ли ретивые особисты его невольное пленничество, как измену Родине?

Телефона в ауле не было, да и не стал бы Сурков звонить из-за границы на корабль. На выручку пришел друг-шурин Агаджанов. Одному ему ведомыми путями он переправил записку Суркова в покинутый аул: «Задание выполнил. Временно нахожусь на сопредельной территории по семейным обстоятельствам. Прошу помочь вернуться домой» И телефон, по которому из Узун-Башкёй, могли дозвониться до квартиры замполита. И ведь дозвонились! Телефонная сеть Нахичеваньской республики была более развита, чем у южных соседей. Правда, помехи превратили разговор председателя колхоза (который к тому же еще и плохо владел русским языком) с капитаном 2 ранга Сусловым в детскую игру «испорченный телефон». И замполит, потрясенный новым оборотом старых дел, огорошил командира новостью:

- Штурманец-то наш ушел на ту сторону и там, негодяй, женился!

От такой информации командир корабля рухнул в кожаное кресло и дрожащими пальцами раскурил сигарету.

- Час от часу не легче!.. Был засланный турецкий казачок, теперь штурман-невозвращенец…

- А может, его там завербовали? Может, они здесь сговорились? А может…? – фонтанировал-фантазировал зам. – Может, его насильно вывезли?

- Вот, что, Максимыч, кроме тебя послать  в этот Башкёйстан некого. Поезжай туда пока мы в заводе и доставь Суркова на корабль живым или мертвым, но лучше все-таки живым. Не верю я, что он перебежчик.

С тем капитан 2 ранга Суслов и отбыл в весьма далекую от Североморска Нахичевань. В отпускном билете у него значилось, что он отправляется в село Узун-Башкёй для «устройства личных дел».

- Ты только там тоже сдуру не устрой личные дела!

- Да у меня жена и двое мальчишек! – Возмутился зам.

- Кого и когда это останавливало?! – Мудро вопросил командир. – Может, у них климат там такой или вода такая: кто бы ни приехал, сразу женится.

- Товарищ командир, подписку дам, что не женюсь!

- Подписку будешь в органах давать. А мне сдай партбилет, кортик и орден. Мало ли что…

Но опасения командира не оправдались. Капитана 2 ранга Суслова встретили в Узун-Башкёе тоже, как родного. Председатель колхоза «Кизил шерабчи» («Красный винодел») барана зарезали, зурнача пригласил, дно у дубового бочонка с коньяком вышиб. Умели в Узун-Башкёе коньяк делать, ох, умели!.. Суслов забыл на время о всех своих печалях и тревогах. И крейсер, стоявший в глубине заснеженного Кольского залива, показался с высоты этих прекрасных гор, маленьким корабликом, и все проблемы его скрытой жизни – ничтожными. А вот глаза старшей дочери председателя Айгуль, напротив, выросли в размерах, и гипнотизировали моряка, непроглядной своей чернотой. «Так вот вы какие, очи черные?!» - Задумался Суслов. – «Похоже, прав был командир: климат  у них тут особый, и вода, в смысле коньяк, весьма располагает…» Но политработник оказался стойким бойцом партии и человеком высоких моральных устоев. Гипноз преодолел. И коньяк его не свалил. А напротив, повлек на крышу, плоскую, как сигнальный мостик на крейсере. И обозрел он с высоты сакли  вторую половину аула – заграничную. Там в немилой Туретчине маялся его подчиненный старший лейтенант Сурков, и надо было как-то его вызволять… А вон он и сам на крышу полез, должно быть узрев, любимого замполита. Суслов сразу узнал его по черным флотским брюкам из-под полосатого одеяния – гибридной помеси халата, жупана и фрака.

«Эк, приоделся, штурманец!» - Не одобрил зам смешения формы одежды.

Их разделяло метров триста – не докричишься. Но Сурков стал махать ему белыми платочками на манер флажного семафора. Да это и был семафор! Суслов последний раз разбирал флажные сигналы в нахимовском училище, но все же с горем пополам прочел: «Слава ВМФ СССР!» «Я вернусь!». И капитан 2 ранга тоже как мог засемафорил в ответ: «Держись!»

Наблюдавшие переговоры моряков сельчане, решили, что те делают особую морскую гимнастику.

А вечером к председателю колхоза наведался начальник ближайшей погранзаставы. Капитана в зеленой фуражке заинтересовало, почему в это глухоманное горное село так часто стали приезжать моряки. Его визит очень встревожил Суслова. Если пограничники докопаются до истинной причины, то никому не сдобровать – сигнал уйдет в Москву, на Лубянку.

- Вот приехал, понимаете ли, молодежи про флот рассказать. Пропаганда, так сказать, героических традиций. Уж больно из этих мест хорошие моряки выходят. Вот, главстаршина Агаджанов, например…

Сказал и осекся: Агаджанов-то на той стороне!

- Знаю Агаджановых, знаю. – Сказал капитан. – Хорошая семья. Их у нас тут двенадцать человек проживает…

Но уточнять, о ком именно из Агаджановых идет речь, по счастью, не стал. Посетовал только на то, что ему достался очень сложный участок, где сходились границы Ирана, Турции, Нахичевани, Армении… Он уехал на заставу вполне удовлетворенный ответом Суслова и отметкой нахичеваньской комендатуры в отпускном билете капитана 2 ранга. Хорошо, что председатель колхоза очень радушный человек, не успел показать гостям фотографии недавнего празднества. Перебирая снимки, Суслов наткнулся на замечательную карточку: старший лейтенант Сурков в шинели без погон и фуражке без «краба» восседал верхом на ишаке с улыбкой на ширину приклада.

- Это он к теще своей едет. – Пояснял хозяин дома. – Обычай у нас такой.

- Замечательный обычай! – невесело одобрил зам. – Просто великолепный обычай! Нам бы его перенять не мешало…

А на той стороне и Суркову было невесело, несмотря на близость милой Гули и ее хлопотливой мамы. Хорошо, что шурин, главстаршина запаса Агаджанов, понимал тревогу своего нечаянного родственника. Он и договорился с заслуженным контрабандистом республики по кличке Сув-хан («Вездеход»), что тот переправит мужа его сестры в Узун-Башкёй.  И Сув-хан из уважения к военно-морскому флоту согласился это сделать бесплатно. Так в одну темную звездную ночь, караван из трех ишаков, груженных рулонами тебризских ковров, двинулся по обходным тропам на север.  Среди прочих ковров был и ковер, подаренный молодым родителями Гульмиры – белый персидский, сказочной работы. Ну, просто ковер-улет-самолет! Для старшего лейтенанта Суркова он и в самом деле едва не оказался ковром-самолетом. Когда трое контрабандистов поднялись на скальную стенку, под которой начиналась уже территория СССР, тебризские ковры сбросили вниз, словно рулоны рубероида. Там их тут же подобрали контрагенты сопредельной стороны. А вот в белый «перс» завернули не шибко тяжелого, худощавого лейтенанта. И стали спускать его на двух веревках по скальному стесу. Как потом объяснял Сув-хан «вериевка старий был – лобнул!» Одна из веревок перетерлась, и рулон со штурманом завис – головой вниз – на высоте 10-этажного дома! Как лейтенант не вылетел при этом из коврового кулька одному Аллаху известно! Вцепившись зубами и ногтями в пушистый ворс, Сурков дождался, когда ковер на одной веревке благополучно достиг земной тверди. Здесь его поджидал капитан 2 ранга Суслов, переодетый «по гражданке» - в очень большой кепке и в некоем костюме, которому позавидовал бы любой кутюрье, ибо он сочетал в себе лекала бешмета, зипуна, армяка и лапсердака. Оба моряка сердечно обнялись и поспешили в ставший почти родным Кучук Башкёй. Там они надели свои тужурки, сняли стрессы чаркой доброго коньяка, а наутро отбыли в Нахичевань в прекрасном расположении духа. Добрые узун-башкёйцы помогли им впихнуть в автобус два ковровых рулона – один свадебный подарок с той, турецкой стороны, второй – подарок от председателя колхоза «Красный винодел» подшефному почти крейсеру. Вслед за коврами был загружен большой чемодан конца XIX века с бутылками коньяка, тутовой чачи и виноградного вина.

Маршрут Нахичевань-Москва-Мурманск был проделан офицерами крейсера «Александр Невский»  без замечаний. Только они двое да еще капитан 2 ранга Тульников знали, что старший лейтенант Сурков нелегально пробыл на территории Турции, капиталистического государства члена НАТО и СЕНТО трое суток и при этом не был завербован ни одной из вражеских разведок. Только они трое знали, что на крейсере «Александр Невский» два года и три месяца прослужил турецкий гражданин Агаджанов, и при этом остался на всю жизнь советским патриотом, отличником ВМФ, комсомольцем и донором.

ПОСЛЕСЛОВИЕ:

Тебризский контрабандный ковер Сурков и Суслов собственноручно раскатали по палубе командирской каюты. «Теперь есть куда на ковер вызывать!» - Одобрил подарок Тульников. Кстати, свое обещание он выполнил: к праздникам старший лейтенант Сурков получил ключ от хоть и не новой, но все-таки однокомнатной квартиры, куда и приехала к нему Гульмира. Ей по нахичеваньским каналам очень быстро оформили советское гражданство. Молодые к очередной переписи населения увеличили численность советских людей на три человека, хоть и очень маленьких.

И все было бы, как в хорошей сказке, если бы однажды в дверь командирской каюты не постучал … главстаршина Агаджанов!

- Товарищ командир, прибыл для поступления в школу мичманов! Прошу вашей рекомендации!

Но это уже другая история…

ПРИМЕЧАНИЕ: Совпадение тех или иных фамилий совершенно случайны.

[1] «Хали» - по-турецки «ковер».