Вячеслав Килеса 

Симферополь  

Член Союза писателей Республики Крым, Союза писателей России, Международного Союза писателей СНГ, Национального союза писателей Украины.
 Автор книг «Весенний снег», «Провинциальные рассказы», «Истории, рассказанные вчера», «Лестница любви», «Оглянуться, остановиться», «Сид», «Детективное агентство «Аргус», "Юлька в стране Витасофии".

                                                             НОЧЬ

                                                                          Пожалейте о тех, кто один.
                                                                          Ночью.
                                                                                   Валерия Моргулис
    Этого времени года она всегда боялась: вместе с осенними дождями приходили боли в суставах, сны, в которых она куда-то бежала и никак не могла добежать, мысли – тягучие, безнадежные, навеянные тоской и пятидесяти восьмилетним возрастом. В квартире на окраине города она жила одна: дочь Анюта с двумя детьми переехала во Владивосток, и теперь их разделяли не только километры, но и границы начинающих враждовать государств. Перечитывая скупые письма и вглядываясь в фотографии внуков, она понимала, что вряд ли увидит их воочию: ее пенсии едва хватало на еду, лекарства и оплату коммунальных услуг, а дочь... Дай Бог при непутевом муже хотя бы детей нормально вырастить!

    Просыпалась рано: в четыре – пять утра, и лежала, всматриваясь в ночные тени ползущего к рассвету времени, когда поднимался с теплого коврика кот Топик, заставляя своим мяуканьем вставать и готовить ему – а заодно и себе – завтрак. Топик был единственным существом, скрашивавшим ее одиночество: муж Коля умер семнадцать лет назад, а школьные подруги остались во Владивостоке или разъехались по другим городам, и потерялись, исчезли вместе с переставшими приходить письмами. Друзья – всегда друзья детства, остальные – знакомые: по работе или лестничной площадке, и когда прекращается совместность существования, они уносятся прошлым: туда, к тающим ледникам памяти.
    С работой не связывало ничего: и тогда, когда она приходила по утрам в маленькую комнатку с сейфом и зарешеченным окном с надписью «Касса», через окошко в котором она принимала и выдавала чужие деньги, и сейчас, когда на ее служебном стуле сидит другой человек, а на предприятии давно забыли, что это место занимала ушедшая на пенсию Екатерина Петровна Сажина. Кому мы нужны, когда не нужны?!

    «Сколько не лежи, а вставать надо» - говорила покойная мама. Тяжело, неловко, с ощущением боли в суставах она поднялась с постели, наскоро ее заправила, накрыла покрывалом. Это были автоматические движения, в чем-то ненужные, поскольку в гости никто не приходил, а постель через пару часов она разберет, чтобы, укутавшись одеялом, смотреть какую-нибудь чепуху по телевизору. Но она чувствовала, что иначе нельзя: жить – решение, принимаемое ежедневно, и, махнув рукой на порядок в доме, вскоре отвернешься от себя.

    Закончился хлеб, придется идти в магазин. «А тебе молочка куплю, дурашка. Завтра пенсию принесут, можно побарствовать» - объяснила недовольному ее уходом Топику.

    Осторожно сходя по ступенькам вниз, в который раз порадовалась, что живет на третьем, а не пятом этаже, как толстая Элеонора, чье сопение при сползаниях и подъемах слышно даже сквозь стены. Вот судьба у женщины: прожила бездетной за спиной влиятельных родителей и мужа, не работая ни одного дня, а теперь, после их смерти, распродав вещи, влачит нищенское существование на социальную пенсию. Поддавшись глупой жалости, Екатерина Петровна однажды заняла ей пятьдесят гривен и через полгода, в тщетной попытке вернуть деньги, поднялась в Элеонорину квартиру - и поняла, откуда исходит наполняющая подъезд вонь.

    Кроме молока и хлеба, Екатерина Петровна, не удержавшись, купила сто грамм конфет «Белочка». Это лакомство она могла позволить не часто, но нужно иногда устраивать себе праздники – хотя бы такие. «Белочку» очень любила Анюта и эта покупка словно возвращала Екатерину Петровну в дни, когда ее однокомнатная квартира была наполнена голосами дочки и мужа. «Как я от вас устала!» - возмущалась тогда недовольная шумом Екатерина Петровна. Какая дура! Сейчас отдала бы все оставшееся время за час той жизни!

    Би-би-бип… Вой автомобильной сирены ударил по ушам; глянув влево, увидела мчащийся на нее черный «Мерседес», отпрянула назад и, не сумев сохранить равновесие, упала на асфальт, рассыпая покупки. Машина прошелестела мимо: сидевший за рулем шестнадцатилетний подросток даже не повернул голову, зато расположившаяся на соседнем сиденье девица скорчила Екатерине Петровне гримасу.

    «Сынок Брагина, депутата, - узнала Екатерина Петровна. - С очередной шалавой. Но..»
Привстав, Екатерина Петровна посмотрела вперед: да, она шла по пешеходному переходу, вон белые полосы.
    - Позвольте помочь! - Екатерина Петровна почувствовала, как кто-то тянет ее за плечи вверх и, поднатужившись, встала.
    - Негодяи! «Авроры» на них нет! – невысокий мужчина с проблесками седых волос на голове глянул вслед скрывшейся за поворотом машине и, нагнувшись, быстро собрал продукты. – Возьмите! Конфеты и молоко целы, а хлеб испачкался, придется обрезать.
    - Спасибо, Алексей Петрович! – зажав в руке грязный пакет, Екатерина Петровна, оглядываясь по сторонам, медленно перешла улицу. Болел ушибленный бок, теперь неделю придется ставить примочки: в старости все заживает медленно. – Хороший человек Алексей Петрович, а ведь как мучился, когда Клавка выгнала!
    Когда-то Алексей Петрович жил в гражданском браке с соседкой Екатерины Петровны по лестничной площадке, жил долго, более десяти лет. Но сбрендившая на индуистских верованиях Клавка, вычитав по лунному календарю, что ей нужно в корне поменять бытие, продала квартиру с обстановкой и укатила по контракту в Италию, оставив сожителя на улице. Сжалившаяся Екатерина Петровна, поставив на кухне раскладушку, приютила убитого горем мужика, пока не нашел он постоянного пристанища у Клавкиной подруги, на которой и женился: чтобы не потерять крыши над головой, как подозревала Екатерина Петровна.
    Не судите и не судимы будете! Екатерина Петровна не понимала современные браки, когда выбирается не общность душ, а приносимые удобства, но хулить никого не собиралась: какие времена, такие и нравы! Сама Екатерина Петровна после смерти мужа никого не приняла, хотя претенденты были, и даже интересные, но сердце протестовало, и осталась одна, с репутацией гордячки. Зато, посещая Колину могилу, спокойно смотрела на изображенное на фотографии его лицо: если есть нечто на том свете, они свидятся и будут вместе.
    Вот и ее подъезд. Могла ли представить раньше, сколь сложно преодолевать ступеньки?! Она их наизусть знала, особенно последние, ведущие на третий этаж. Ничего, справится. Потихоньку, полегоньку... Ах, как не повезло!
Раскрылась дверь бывшей Клавкиной квартиры, на площадку медленно вышел холеный мужчина в модном черном пальто. Брагин, черти бы его взяли, любовницу навещал. Он в те годы, когда недвижимость дешевая была, много квартир скупил, и Клавкину тоже.
    Равнодушно глядя перед собой, Брагин спускался вниз. Лестница узкая, разминуться трудно, к тому же куртка Екатерины Петровны после падения в грязи, придется возвращаться. Иначе может так плечом толкануть: по косточкам себя собирать будешь! Было однажды…
    Екатерина Петровна быстро сползла вниз и вжалась в угол площадки. Пахнуло дорогим одеколоном и Брагин, окинув Екатерину Петровну злым взглядом, прошествовал мимо. Ишь, упырь! Помнит, как я перед выборами, когда его холуи колбасу по домам разносили, сказала, что с голоду умру, но колбасу брать не стану.
    Ох, до двери доползла! Радуйся, Топочка, сейчас молочко попьешь! Понимаю, что рыбки хочется, но подожди Нового года: тебе хамсички куплю, а себя свининкой побалую. Нам бы только осенние дожди пережить: длинные, беспощадные.
    Пожарив картошки, Екатерина Петровна позавтракала, вычистила одежду, подмела полы и, включив телевизор, забралась под одеяло. Телевизор был старенький, черно-белый, отживший свой век: да и остальное в доме было такое же, приобретенное еще в советские времена. Те самые, когда, как шутил ее муж, магазинные полки были пусты, а холодильники переполнены. Тогда Екатерина Петровна жила в государстве, которым можно было гордиться, а сейчас...

                                          Мой век прошел. А с тем, что за окном
                                          Я ни дружить, ни просто жить не в силах.
                                          И я все чаще мыслю о могиле,
                                          Как о замене шалаша на дом.

     Екатерина Петровна читала мало, тем более стихи, но эти строчки из случайно увиденного в газете стихотворения не забылись. «Мой век прошел»... В стране, где властвовало богатство, таким, как она, не было места. Лучше бы умерла раньше, чтобы этого не видеть!
    По телевизионным каналам шли обычные представления: дергаясь телом под музыку, выкрикивала призывы самцу полуголая девица; что-то горело в Испании, кого-то убивали в Чечне. Екатерина Петровна поискала старые фильмы, с участием Андрея Миронова, Людмилы Гурченко, Ирины Муравьевой, - актеров ее молодости, но показывали их редко, заполняя телеэкран отбросами массовой культуры.
    Выключив телевизор, Екатерина Петровна закуталась потеплее в одеяло и погрузилась в мечты. Она делала это ежедневно, наполняя свою бедную и неуютную жизнь яркими красками воображения. Что-то случится, у нее окажется много денег, она сможет переселиться к Анюте или купит шикарный дом в Женеве и заберет туда Анюту с внуками. Вдруг удастся вернуться в прошлое, как в фантастическом фильме, и повернуть судьбу в благополучную сторону. А, может быть, Анюта сумеет привлечь внимание миллионера и выйти за него замуж, и последние годы Екатерина Петровна проведет в покое и счастье.
    Эти мечты были беспорядочны и наивны, но Екатерина Петровна цеплялась за них, как за единственную радость: все остальное было медленным процессом умирания. Человек живет для кого-то или чего-то, просто так жить невозможно.
    Топик, потянувшись, лениво подошел к кровати, подпрыгнул и свернулся в клубок возле левого бока Екатерины Петровны.
    - Иди сюда, дурашка! – позвала Екатерина Петровна и, перетащив кота на грудь, начала гладить его по шерстке.
- Котик у нас хороший, аккуратный, - приговаривала Екатерина Петровна, - Меня биотоками лечит, дом от мышей сторожит.
    Топик довольно мурлыкал, соглашаясь с хозяйкой. Екатерина Петровна принесла его два года назад с улицы, где он пищал беспомощным котенком возле мусорных баков, и с тех пор с ним не расставалась. На улицу Топик выходил редко, в основном в брачный период, а все остальное время бродил по комнатам, лежал на своем коврике или, сидя на подоконнике, созерцал окрестности. Как и все домашние животные, он разделял судьбу хозяйки, и в голодные дни, – а они наступали, когда задерживалась пенсия или случались непредвиденные расходы, вроде ремонта холодильника, - наравне с Екатериной Петровной перебивался засохшим хлебом и супом из двух картофелин.
    Екатерина Петровна незаметно задремала; когда проснулась, наступила пора обедать. Екатерина Петровна представила, что нужно вылезать из-под теплого одеяла, разогревать вчерашний борщ, и вздохнула. «Если бы не Топик, никогда с постели не встала бы» - подумала она. Жизнь казалась настолько бессмысленной, что она не понимала, почему живет. Мысль о самоубийстве – болезнь, поражающая душу, - приходила часто, особенно поздней ночью, когда казалось, что в мире давно никого нет, и пустота сдавливает квартиру клещами одиночества.
«Помоги, господи!» - прошептала Екатерина Петровна и, отодвинув Топика, выбралась из постели.
    Поев борщ и вымыв тарелку, Екатерина Петровна решила, несмотря на боли в суставах, навестить Колину могилу. Надев куртку и старые истрепанные сапоги, спустилась вниз и, свернув в грязный переулок, направилась в сторону кладбища. Прохожих было мало. Дважды с ней поздоровались; она ответила, приветливо улыбаясь, подумав о том, что ее поколение вымирает и может наступить момент, когда она окажется среди чужих людей.
    Ворот у кладбищенского забора не было: сдали на металлолом бомжи. Екатерина Петровна медленно прошлась между надгробиями. Вот они, ее и предыдущие поколения: здесь, на кладбище. А этих могил в прошлый раз не было: Чернякова не помню, а тут... Ужас какой: Аня Кудряшова! Моложе на год, вместе работали. В прошлую пятницу умерла: Екатерина Петровна и не знала!
    Оборвав сорняки на Колиной могиле, Екатерина Петровна постояла, глядя на фотографию мужа. Умер неожиданно: оборвался тромб. Как она тогда плакала! С Колей жилось легко, он был такой же веселый, как на этой фотографии.
«Жди, приду скоро» - прошептала Екатерина Петровна, и ветер словно принес ответ:
    - Приходи-и...
    Пора возвращаться. Скорбь после посещения кладбища держалась долго, даже не захотелось включать телевизор. Чтобы занять себя, вытащила с книжного шкафа альбомы со старыми фотографиями и долго их рассматривала. Вот она в детском садике: кудрявая, с игрушкой в руках. А здесь с мамой и папой идет по улице: молодец фотограф, так удачно поймал момент! Особенно у папы: глаза озорные, что-то рассказывает... Царствия вам небесного, дорогие родители! Нужно написать Анюте, чтобы чаще к их могилам наведывалась: ехать от ее дома недалеко, пять остановок на троллейбусе.
    Да, увез ее Коля из Владивостока, увез... Какой он красивый на свадебных фотографиях! И она ничего. «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли...»
    Вздохнув, Екатерина Петровна вернула альбомы на место, подошла к окну. Редкие ночные огни, небо без звезд. «Я у себя одна» - прошептали губы. Умереть достойно, без тяжкой болезни и мучений – единственная просьба к Всевышнему.
    Легла в постель, долго ворочалась. Спать хочется, а не спится: и так каждую ночь. Хорошо Топику: свернулся в клубок на коврике! Спи, мой хороший! А я посчитаю слоников, как в детстве: вдруг поможет! Помогло.
    Рассвет разбудил ее и пришлось, упершись глазами в потолок, ожидать, когда утро окончательно вступит в город, и можно будет вставать, переживая очередной день. «Сегодня принесут пенсию!» - с этой счастливой мыслью Екатерина Петровна принялась готовить завтрак: сдобренную подсолнечным маслом гречневую кашу. Топик допил вчерашнее молоко и взобрался на подоконник: наблюдать за птицами. Какое ни есть, а развлечение!
    - Пойду сегодня на рынок за теплыми носками и тебе что-нибудь вкусное куплю, – пообещала Екатерина Петровна.
Прождав до двенадцати часов, Екатерина Петровна решила, что пенсию принесут завтра. Посчитала оставшиеся деньги: Топику на молоко хватит, нужно идти в магазин. Одевшись, медленно спустилась вниз и у выхода из подъезда наткнулась на почтальона.
    - Опоздала сегодня, - объяснила почтальон. – Чтобы не подниматься, я вам здесь пенсию отдам.
    Отсчитав, передала деньги, подставила поверхность сумки, чтобы Екатерина Петровна смогла расписаться в ведомости, и, попрощавшись, отправилась в следующий дом.
    Что ж, можно идти на рынок за носками: старые так износились, даже штопка не помогает. Только... Екатерина Петровна заколебалась: надо бы пенсию домой отнести, боязно с собой брать, но... Представив подъем по ступенькам, Екатерина Петровна махнула рукой: авось пронесет.
    Рынок располагался в центре города; Екатерина Петровна задержалась в вещевом ряду, разглядывая выставленные вещи: как мода поменялась, в ее время такое не носили! – прошлась мимо продуктовых отделов. Купила Топику пакет молока, а себе, не выдержав искушения, двести грамм «Докторской» колбасы. Расплачиваясь – поросиха эта почтальонша, такие крупные купюры дала! - уловила чей-то взгляд и, посмотрев вбок, увидела чернявого паренька, уставившегося на ее кошелек. «Вляпалась! - мелькнуло в голове. – Вор, наверное! Нужно купить носки и бежать отсюда».
    Засунув кошелек во внутренний карман куртки, поспешила туда, где продавали самодельные вещи такие же, как она, малоимущие. Не торгуясь, приобрела шерстяные носки и, оглядываясь по сторонам, поспешила домой. Не видно чернявого, слава Богу!
    Из переулка, ведущего к автостанции, вышло несколько цыганок; переговариваясь на своем наречии, поравнялись с Екатериной Петровной и вдруг, словно по команде, окружили ее.
    - Дай денежку, погадаю! – молодая широкоскулая цыганка схватила Екатерину Петровну за руку и потянула к себе.
    - Отстань! - Екатерина Петровна попыталась выдернуть руку, а когда это не получилось, толкнула рукой с зажатой в ней сеткой цыганку в грудь.
    - Смотри, она еще и дерется! – воскликнула цыганка постарше и, обхватив Екатерину Петровну сзади, прижала к себе.
    На секунду все цыганки словно прилипли к Екатерине Петровне, потом отпустили - Екатерина Петровна едва не упала, - и с хохотом поспешили прочь. Екатерина Петровна гневно посмотрела им вслед, привела в порядок одежду, повернулась и побрела по направлению к дому. Какая-то мысль тревожила ее; пройдя несколько улиц, она спохватилась: «Кошелек!» и сунула руку в карман. Кошелька не было. Екатерина Петровна лихорадочно проверила остальные карманы - может, переложила нечаянно, и с ужасом поняла, что ее обворовали. «Цыганки! Скорее всего, они!»
    Что делать? Искать цыган? Попробуй найди их, а если найдешь, то что скажешь? Засмеют, затолкают. В милицию нужно идти, там помогут. За огромным толстым стеклом с надписью «Дежурная часть» сидел невысокий худощавый мужчина в капитанских погонах.
    - Что вам? – выйдя из-за стола, спросил он Екатерину Петровну.
    - Кошелек украли - Екатерина Петровна рассказала о случившемся.
    - Понятно – нахмурился капитан и, вернувшись к столу, поднял телефонную трубку. – Геннадий Сергеевич, опять карманная кража. Подойди, поговори с потерпевшей.
    Минут через пятнадцать - Екатерина Петровна как раз успела написать заявление о краже, - к ней подошел плотный парень в джинсовой куртке.
    - Свиридов, уголовный розыск – представился он. – Ну, что случилось?
Екатерина Петровна повторила свой рассказ. Парень внимательно слушал, записывая какие-то детали в блокнот.
    - Цыгане, цыгане – озабоченно повторил он. – Это вы так думаете, кошелек мог пропасть и раньше, на рынке. Правильно?! И вы его, кстати, могли и потерять.
    - Не могла, – возразила Екатерина Петровна. – Я бы почувствовала.
    - Да уж! – парень скептически посмотрел на Екатерину Петровну. – Ладно, идите домой. Вызовем, когда понадобитесь.
    - А деньги когда вернут? – нерешительно спросила Екатерина Петровна. – Мне ведь месяц прожить надо, и коту тоже.
    - Займете у кого-нибудь, – отмахнулся парень. – Поймаем вора, тогда и деньги получите.
    - Так вы быстрее ловите! – попросила Екатерина Петровна.
    - Конечно. Прямо сейчас и займусь, - серьезно ответил парень.
    - Спасибо! - Екатерина Петровна поднялась и направилась к выходу.
    «Какой хороший мальчик! – думала Екатерина Петровна. – Он этих цыганок быстро найдет».
    Отойдя от здания милиции, Екатерина Петровна вдруг вспомнила, что ничего не сказала о напугавшем ее на рынке чернявом пареньке. «Может, он и украл, а я на цыганок грешу. Нужно сообщить» - и повернула обратно.
    Когда она вошла в здание, стоявшие к ней спиной капитан и парень как раз говорили о ее деле.
    - Вот уж эти старые клячи: опростоволосятся, а ты сбивай из-за них ноги. Верный сухарь принесла: цыган никогда не расколешь.
    - Вот что – парень обнял капитана за плечи. – Отдай бабкино заявление мне: без регистрации. Пусть полежит: может, когда-нибудь этих цыган на чем-то поймаем, тогда и о кошельке поговорим.
    - А если жалобу напишет? – засомневался капитан и махнул рукой: - А, ладно!
    Екатерина Петровна осторожно вышла из здания. Ей было неловко за этих людей, обязанных по присяге защищать пострадавших, но заботящихся только о своих чиновничьих интересах. Пусть не волнуются, жалоб писать она не будет: человека не заставишь работать из-под палки.
    Екатерина Петровна медленно брела домой. У кого занять денег? Может, у Синичкиных.
На стук отозвался хозяин дома, Егор Иванович Синичкин: открыв дверь, он широко улыбнулся Екатерине Петровне:
    - Столько лет, столько зим! Хорошо, что зашли. Узнали, наверное, что дедом стал: невестка внучонка родила! Посидим, отметим событие.
    Синичкин дружил с покойным Колей и раньше вместе с супругой часто навещал Сажиных.
    - Поздравляю вас, но я по другому делу. Беда у меня.
    Екатерина Петровна рассказала о случившемся.
    - Да, ситуация.. - Егор Иванович поскреб в затылке. – Подождите здесь, я с женой переговорю.
    Вышел минут через десять: смущенный, прячущий глаза.
    - Понимаете: ничем помочь не можем! Внучек родился, коляску и прочее покупать надо. Если б не это, то пожалуйста.
    - Да, конечно - Екатерина Петровна, вздохнув, спустилась по ступенькам на улицу. Тяжесть сетки с молоком и колбасой напомнили о том, что давно прошло время обеда, и она с утра ничего не ела, да и Топик голодный: исстрадался, бедняга!
    По дороге Екатерина Петровна зашла к еще одним знакомым, но они, как узнала у соседей, куда-то переехали, чуть ли не в другой город. Алексей Петрович? Где-то в районе гастронома живет, но где? Последняя надежда – Аня Кудряшова, она женщина добрая... Совсем забыла: похоронили ее! Все, больше обращаться не к кому.
    Екатерина Петровна шла по городу, оставившему ее один на один с бедой, и думала о том, что, не будь Топика, не стала бы бороться за жизнь. «Мой век прошел...»
    Как обрадовался Топик, когда она, усталая и разбитая, доползла до квартиры! Его хвост выгибался дугой, он мурлыкал, терся о ее ноги, не понимая, что мешает идти.
    - Сейчас, мой хороший, сейчас! – приговаривала Екатерина Петровна, наливая в миску молоко и кроша туда хлеб. – Кушай, котенька, кушай!
    Сама удовольствовалась остатками борща и кусочком колбасы с хлебом. Забравшись в кровать, подремала часок, потом провела инвентаризацию продуктов. Немножко колбасы, грамм триста гречневой крупы, полкило дробленного гороха, восемь картошин, стакан подсолнечного масла, четыре луковицы, две полузасохших морковки, половинка черного хлеба... Обыскала всю одежду, набрав в карманах из мелочи две гривны сорок три копейки. Не густо, но недели полторы, учитывая аппетит Топика, протянуть можно. А дальше... Екатерина Петровна решила об этом не думать. Пересмотрела вещи: ничего продать не удастся. Все старое, заношенное, разве что носки, сегодня купленные... Пусть полежат неприкосновенным запасом.
    Потекли дни... Экономя силы, из дома выходила только один раз, в хлебный магазин – за две гривны сорок три копейки и теплые носки продавец дала три буханки - и, когда закончилась последняя ложка супа и доеден хлеб, была настолько слаба, что с трудом передвигала ноги. Топик выглядел более подвижным и даже не отощал: Екатерина Петровна кормила его лучше, чем себя. Нужно выходить на улицу: только там можно добыть пропитание, хотя бы дляТопика, - мусорных ящиков хватает. А она... Нет, просить милостыню не станет. Может, повезет, и кто-нибудь одолжит денег.
    Топик упирался, не хотел покидать свой коврик: Екатерине Петровне пришлось тащить его на поводке из веревочки.
    - Пойдем, глупыш! Иначе пропадем.
    Рыться в мусорных ящиках своего двора постеснялась и поплелась к ресторану. Топик по-прежнему шел с неохотой, рвался обратно. После недавнего дождя на тротуарах и во впадинах дорог стояли лужи; Екатерина Петровна осторожно обходила их, дергая Топика за поводок. Идти было тяжело: болели не только суставы, но и сердце; Екатерина Петровна боялась, что последние силы оставят ее и она опустится на землю прямо здесь, на улице.
    Несчастье случилось возле ресторана: перейдя по пешеходной полосе дорогу, Екатерина Петровна, переступая через лужицу, поскользнулась и упала, выпустив из рук веревку. Почувствовавший свободу Топик ринулся назад по полосе. Автомобильный сигнал заставил его остановиться; растерявшись, он заметался и побежал вперед, по дороге. Екатерина Петровна замерла, надеясь, что мчавшийся черный «Мерседес» затормозит или объедет Топика, но водитель, вильнув колесом, сбил кота на обочину.
    Посмотрев вслед скрывшейся машине, Екатерина Петровна медленно поднялась и на негнущихся ногах подошла к Топику. Ее любимец лежал окровавленный, со сплющенной головой; взяв его на руки, Екатерина Петровна осторожно позвала: «Топик! Топик!», еще не веря, что кот мертв.
    Это было странное зрелище: женщина в грязной одежде, несущая на руках кровавые останки. Прохожие обходили ее стороной; если среди них были знакомые Екатерины Петровны, то они старались ее не замечать.
    Поднявшись в квартиру, Екатерина Петровна медленно разделась, постелила на стол чистое полотенце, положила на него Топика, вымыла руки и, сев на стул, замерла, глядя на то, что недавно было живым существом. Тикал будильник на этажерке; лучи неяркого солнца доползли до зенита и покатились вниз. Екатерина Петровна вспоминала, как Топик бродил по комнатам, как стойко переносил голод, как любил, при хорошем настроении, забираться на колени и лизать шершавым языком ее руки.
    Ближе к вечеру Екатерина Петровна встала, почистила и надела куртку, положила завернутое в полотенце тело Топика в сумку, и, взяв на балконе маленькую лопатку, побрела на кладбище. Найдя свободное место недалеко от Колиной могилы, вырыла небольшую ямку, положила туда Топика, перекрестила его и забросала землей.
Стемнелось, когда вернулась домой. Она ничего не ела – впрочем, и нечего было, - но голода не чувствовала. Она словно летела куда-то, вне времени и пространства, - даже не летела, а ее несло: туда, где царит покой и не беспокоит цель и смысл существования.
    Включив электросвет и сняв куртку и обувь, прямо в одежде легла на кровать, закрыла глаза. Усталость сморила ее: когда проснулась, будильник показывал полночь. Екатерина Петровна поднялась, разыскивая глазами Топика, вспомнила, что его нет. Походила по комнатам, постояла у окна. Спит город, спит. А небо какое: словно сажей вымазали!
    Открыв чемодан с инструментами мужа, нашла лезвие с длинной костяной ручкой: муж не любил электробритв. Попробовала пальцем: острое!
    То, к чему готовилась, было не актом отчаяния, а какой-то обязанностью. Духовно она умерла тогда, когда несла домой Топика: осталось присоединить к душе тело. Она не думала о чей-то вине, никого не осуждала, не желала зла. Так получилось, и единственный выход оказался там, за дверью ванной комнаты.
Включив газовую колонку, отрегулировала температуру воды, закрыла сливное отверстие ванны. Сколько там, на будильнике? Два часа ночи: время самоубийц.
    Вырвала из тетради два листа бумаги: на одном написала короткое объяснение Анюте, на другом указала ее адрес и попросила вызвать дочь телеграммой.
    Открыв гардероб, отобрала два платья: в этом, зимнем, ее похоронят, а летний сарафанчик она наденет сейчас. Тесноватый, его еще Коля покупал, ну ничего.
    Входную дверь оставила открытой: чтоб нашли сразу и не ломали замок. Села на стул, как перед дальней дорогой. Все, пожалуй.
    Забравшись в воду – непривычно одетой! – взяла лежавшую на табуретке бритву и, скрыв руки под водой, черканула изо всех сил лезвием по венам. Выпустив бритву, откинулась головой на стенку ванны, закрыла глаза. Тихо, тихо, только вода льется и образы наплывают. Как много их, - разноцветные, красочные: собирающая ее в школу мама; папа, уставший после работы, с подарком «от зайчика»; смешной и наивный Коленька, подбрасывающий к потолку визжащую от восторга двухлетнюю Анютку, поездка на поезде в Ригу; ноябрьский шторм в Алуште; костер в ночном лесу, на который она вышла, заблудившись; опять мама, ласково гладящая рукой по голове: «Спи, Катенька, спи!..». Уснула.
    К утру начался дождь. Он падал плотной пеленой, и первые солнечные лучи с трудом протиснулись в квартиру: заглянули в комнату, задержались в ванной, где с улыбкой на лице лежала мертвая женщина, и вернулись к столу, к написанной аккуратным почерком записке.
    «Анюта, прости меня, девочка моя! Ты знаешь, я никогда не была сильным человеком, и жизнь прожила напрасно, разве что тебя вырастила. Устала я, доченька, от тоски и безысходности, и боли замучили: они с годами острее будут.
Себя ни в чем не вини. Продай квартиру, вещи и уезжай. Расти деток, рассказывай им о бабушке Кате… Обнять бы их, приголубить!..
    Прости, доченька, не могу больше! Целую тебя, мое солнышко, единственная моя! Мама».