Микола ТЮТЮННИК

     В квартире № 1 нашего дома по улице Харьковской (ныне – Макушкина) жила семья Туваржиевых. Глава семейства, Карп Акимович, имел не только довольно редкое имя-отчество, но и отличался тем, что был очень толст, отчего, видно, и крепко прихрамывал. 

     Карп Акимович был в высоких чинах, и каждый вечер нес с работы обыкновенную сетку-«авоську», туго набитую разной вкуснятиной, среди которой всегда лежало кольцо аппетитнейшей копченой колбасы. 

     Бегавшие во дворе пацаны сразу оставляли свои игры, буквально прикипая взглядами к невиданному для нас добру.

     Бегали с нами и сыновья Туваржиевых – Генка и Юра. Генка был старшим, самым старшим из мальчишек нашего двора, поэтому каждый день кого-то обижал, награждая пинком или надавав щелчков по голове. Юра же был добродушным и веселым, иногда выносил нам из дому по кусочку вкусного сыра и рассказывал о поездке с родителями в Одессу, где у Туваржиевых жили родственники.

     – Там такая лестница!.. – округлял он свои, и без того большие сероголубые глаза. – Спустишься – и сразу порт!

     – Это там, где корабли? – завороженно спрашивали мы.

     – Да, где корабли… эти, пароходы. Садишься и – плыви-и!..

     – И ты плавал?

     – Ну, так… немножко.

     Генка же нам ничего не рассказывал. Не по возрасту ему возиться с мелюзгой. И сдружился только со своим ровесником, Вадиком Бакуновцом, который недавно переехал из другого города. Да так сдружился, что в один прекрасный день подбил его бежать из дому.

     Тут стоит объяснить, что была когда-то у мальчишек и подростков такая мода: убегать из дому. И не важно – хорошая ли у тебя семья, заботливые ли родители. Пусть даже в доме всего полно и ровно, а все равно тянет куда-то, в чужие края и чужие города, даже если придется и голодовать, и прятаться от милиции. И бежать предпочтительнее вдвоем: одному все-таки скучновато и поддержки никакой, а если целой гурьбой – то слишком приметно.

      Юра первым и сообщил нам о побеге Генки и Вадьки, причем тихим таинственным голосом. Как бы там ни было, а он гордился смелостью брата.

     – И куда ж они? – старались не шуметь и мы.

     – Не знаю.

     – Может, в Одессу? – сказал я.

     И не ошибся!

     Генку и Вадьку задержали именно там, в приморском солнечном городе, который с тех пор все сильнее интересовал и меня.

     Что это за город такой, – думал я, – куда бегут самые смелые и отчаянные пацаны? Что там за люди? И что там за таинственная лестница, каких, по словам Юрки, не найти на всем свете?!

     Генка и Вадька убежали перед самым учебным годом, и когда их привезли назад, директор нашей школы, Иван Федорович, велел построить  «линейку».

     – Посмотрите на этих голубчиков! – возмущенно говорил он, указывая рукой на стоящих перед всей школой беглецов. – Романтики, видишь ли, им захотелось, по морям поплавать! Учеба – вот ваша сегодняшняя романтика!

     На переменах я тщательно изучал географическую карту Советского Сою-

за, искал Одессу. А в воскресенье сидел в гостях у своих двоюродных братьев и в который раз ставил пластинку с песнями Леонида Утесова.

                         В тумане скрылась милая Одесса,

                         Золотые огоньки-и.

                         Не грустите, ненаглядные невесты,

                         В сине море вышли моря-яки-и…

     Слушал и представлял себе море, накрытый осенним туманом берег, где светятся желтые огни. В те годы я уже любил теплую туманную погоду, какая иногда выпадает в середине сухой осени, мог в одиночку гулять по нашим улицам. Интересно, а какие улицы в Одессе? Наверное, старинные, с красочными домами, которых не встретишь у нас. 

     Есть, конечно, и у нас старые, дореволюционной постройки дома. Видел я такие в старом центре, на Первомайке. Но разве можно их сравнить с одесскими?!

     Кроме пластинок с песнями Утесова, у моих старших братьев  были, так называемые, штамповки, производимые в самой Одессе. Это когда брались и засвечивались обыкновенные пластинки, а потом народными умельцами на них записывались песни воровской Одессы. И тоже с голосом Народного артиста СССР Леонида Утесова.

                                 С Одесского кичмана
                                  Бежали два урка-ана,

                               Бежали два урка-ана-а,

                                 Бож-же ж мо-ой… – выводил Леонид Осипович.

     Это смягченное еврейское «бож-же-е ж мо-ой» вызывало у меня восторг!

     – Да ты нам все пластинки затрешь! – шутя, поругивали меня братья, Коля и Шура. – Десятый раз слушаешь!

     А я такие песни готов был слушать целыми днями.

     А еще ж книги, а еще ж фильмы: «Тихая Одесса», «Опасные гастроли», «Эскадра уходит на запад», «Первый курьер»… Все – про Одессу, и в каждом фигурирует Миша Япончик, он же – Яша Барончик. 

     Правда, фильмы эти выйдут позже, и только усилят мою любовь к Одессе.

     Замечательный русский поэт Николай Рубцов как-то написал:

                                 Я влюбился в далекое море,

                                 В первый раз повстречав моряка.

     Так вот и я:

                                 Хоть родился в деревне, у леса,

                                 Где раскинулось вольно жнивье,

                                 Я навеки влюбился в Одессу,

                                 В первый раз услыхав про нее.

      Сначала зачитывался трилогией «Волны Черного моря» и повестями  В. Катаева, затем – «Одесскими рассказами» И. Бабеля, читал и перечитывал поэзию Э. Багрицкого.  Да, собственно, всех писателей, выходцев из Одессы.

И по сей день, как только услышу первые аккорды известной песни «Есть город, который я вижу во сне…», у меня перехватывает дыхание.

     Но жизнь так сложилась, что только к старости попал в этот город и сразу же решил, что отныне каждый год буду приезжать сюда на отдых.

     Так что вот он – воспетый в песнях Приморский бульвар, вот он – бронзовый Дюк, а вот и сбегающая к морскому порту Потемкинская лестница!

     Я не могу всем этим налюбоваться!  Не могу надышаться одесским воздухом!

     Легендарную Пересыпь я уже знаю, потому что поселился с семьей дочери на Лузановке, а вот на Молдаванку еще нужно сходить. Да-да, пешочком, из уважения и преклонения перед этим знаменитым районом Одессы, где находится известная по песням улица Мясоедовская.

      Вот отсюда, от самого Дюка, и пойдем, спрашивая у прохожих дорогу.

      Знаем, что Молдаванка лежит по направлению к юго-западу, к Молдавии. И без устали вышагиваем по незнакомым прежде улицам.

     По дороге – торговая палатка. Молоденькая девчушка и такой же паренек торгуют арбузами.

     – Не скажете, как пройти на Молдаванку?

     – На Молдаванку? – удивляется паренек. – Так это надо ехать…

     – Нет-нет, – машу пальцем, – только пешком! На Молдаванку нужно только пешком!

     В глазах юного одессита, а возможно, и жителя Молдаванки, слезинки благодарности за такое преклонение перед его родными местами.

     – Так, а ше у вас там? Кто-то живет?

     Мне тоже хочется также мягко, по-одесски, «шекнуть» (в Донбассе шокаем грубее).

     – Нет, просто из уважения к этому району..

     – Тогда во-он до той улицы и – направо, – показывает он рукой.

     Доходим до «той улицы», сворачиваем направо. Затем пересекаем еще одну.

     – Будьте добры, – останавливаю немолодого прохожего, – а как нам пройти на Молдаванку?

     Мужчина останавливается и оглядывает меня с ног до головы.

     – Так вы уже на ней! – улыбается он.

     – Правда?! 

     Хочу ему подыграть и смотрю себе под ноги.

     – А как тогда пройти на Мясоедовскую?

     – На Мясоедовскую? Ну, Мясоедовскую вы не минете. А вот «еврейский танк» обязательно посмотрите! Он будет по левой стороне.

     «Еврейский танк»? Постой-постой… Я когда-то слышал о нем, а что – не 

 припомню.

     – Найдете? – окончательно убедившись, что мы приезжие, спрашивает одессит.

     – Найдем!

     Да и как не найти, если такую громадину видно издалека!

     Снова поворачиваем, снова идем. Но где же танк?

     Смотрим, стоит что-то на колесах, похожее на броневичок времен гражданской войны.  Торчит вроде и пушка, но, оказывается, все это бутафория, «дурилка», которой в начале  войны просто-напросто пугали немцев. Не хватало тогда техники Красной Армии, вот и придумали в Одессе такую пустопорожнюю машину, в которой не было ни пушки, ни пулемета. Выпустили и с иронией назвали «еврейским танком».

     А между тем, среди евреев было много Героев Советского Союза.

     И все же это памятник!  Памятник мужеству и изобретательности одесситов. Поэтому склоняем головы. И идем дальше, присматриваясь к табличкам домов.

     Ну, так вот же она, Мясоедовская!

                                     Улица, улица, улица родная,

                                     Мясоедовская улица моя!

     Она даже лучше, чем я себе представлял! Довольно широкая, светлая, со старыми домами. А мне ведь представлялась узкой, с серыми громадами зданий, в подворотнях которых торчат местные уркаганы.

     Подхожу к одному из домов, чтобы хорошо было видно табличку с названием улицы, фотографируюсь. Когда выставлю в интернет, один из посетителей сайта напишет: «Улица моей мечты».

     Да и моей тоже!

     Пройдя по Мясоедовской, выходим к скорбному памятнику: отсюда начиналась горькая дорога одесских евреев, которых гитлеровцы вывели за город, в концлагерь, и впоследствии расстреляли. Всех – и стариков, и детишек…

     Невдалеке, на лавочках, сидят пожилые люди. Повернулись, всматриваются в нас. Может, родственники казненных?

     Нет, видят, что не евреи, славяне.

     Но боль-то у всех народов одинакова.

                                   Было время – здесь бродил Утесов,

                                   Под гитару песню пел свою-ю,

                                   А когда создал он джаз,

                                   То исполнил в первый раз

                                   Песенку про улицу мою, – звучит в моей душе.

     И Утесов, и Мишка Япончик… Кто еще бродил по этим улицам? Вера Инбер, Олеша, Паустовский?.. Кто еще родился и жил в этом чудесном и неповторимом городе? О каком еще городе написано столько песен, столько книг и снято столько фильмов?!

     Назад, на Приморский бульвар, возвращаемся автобусом. Как ни бодрись, а ноги уже не те.

     Родиться бы здесь и прожить всю жизнь.

     Да не всем такое счастье.

2017 г.