Андрей Тесленко


В посёлке «Старый карантин», как его называют керчане, мало что изменилось после Великой Отечественной войны. Такие же тихие улочки, утопающие в зелени садов и белые домики, огороженные невысокими каменными заборами. По старинке дома и заборы белят известью, от чего и на душе становится светло и чисто. В синем небе летают горлянки и тревожно кричат: «Чекушку, чекушку!»

На маленькой кухне, с небольшими окнами готовит обед моя бабушка – Бок Евгения Ивановна.

– Бабушка Женя, а генерал-фельдмаршал Федор фон Бок, не наш ли родственник? – спросил я её, улыбнувшись. – Его в июле сорок второго года отстранили от командования группой армий «Юг», за осуждение войны и Гитлера. Как не расстреляли – удивительно?..

– Был бы родственник, не допустил бы такого горя нашей семье, – грустно ответила она и присела на табурет, глубоко вздохнув. – Немцы мы немцы, да не те!.. У меня папа Иоганн Генрихович был обыкновенным плотником, а не аристократом.

– Так семья фон Бока вместе с ним погибла от бомбёжки английского самолёта в самом конце войны, – сказал я, зная, о чём думает бабушка. – Бог всё видит…

– Расскажи бабушка, что случилось, – попросили внуки.

– Летом сорок второго года, как и сейчас, был абрикосовый год. Деревья стояли зелёно-оранжевые, густо усеянные большими абрикосами. Фрукты изредка падали на землю, радуя голопузых ребятишек и молоденьких солдат, – начала вспоминать про войну Евгения Ивановна.

Время обеда. Жара. Воздух раскалился до невозможности. Только лёгкий, свежий ветерок с моря давал возможность дышать полной грудью и наслаждаться наступившей тишиной.

Младшая сестра Аня, выпускница школы, легла на койку, раскрыла книгу, распрямила согнутый листочек, и начала читать прерванный бомбёжкой роман. Бабушка Маша укачивала внучку, заплаканную после холодного бомбоубежища. А я попросила солдат начистить картошки. Время к обеду. Соседи возвращались домой из бомбоубежища в каменоломнях. Пронесло. У нас на постое, квартировалось семь юных офицеров. Рядом находился штаб. А Рая, старшая сестра, вернувшись, домой, забеспокоилась... Собрала детей и повела семью обратно в убежище.

– Рая, ты что, с ума сошла? Налёт кончился, а ты обратно в каменоломни. Все тихо, что с тобой? – спросила я сестру. – Зоя, Жора домой, домой! – закричала я.

На улице младшая сестрёнка Зоя, взяв в руки прутик, загоняла напуганных гулом сирен и самолётов кур во двор, которые, одуревшие от шума, разбегались в разные стороны.

Братишка сидел на каменном белом заборе и смотрел в небо. Сорвав горсть сладкой шелковицы, он никуда не спешил. Измазав ягодой руки и лицо, пристально смотрел вверх.

– Всё, шабаш, кончился налёт, улетели черти! Нет, нет вон ещё один, да так низко идёт! – кричал он.

Зоя загнала живность во двор и о чём-то спорила с офицером. Он психанул и перед самым носом захлопнул дверь, оставив сестрёнку на крыльце.

–Жора, слазь, – сказала она.

– Да подожди ты, к нам летит!– огрызнулся мальчишка.

Самолёт медленно, на низкой высоте, как воздушный змей, подлетал в нашу сторону. Сердце замерло, потом бешено забилось. Самолёт закружил над нашим домом, опускаясь, всё ниже и ниже. На крыльях отчётливо были видны красные звёзды.

– Да наш это, наш! – прокричал Жора. – Вон и на хвосте звезда.

Самолёт напоминал наш кукурузник. Отлегло от сердца. Мы дружно замахали руками, весело улыбаясь. Он сделал ещё круг, махнул нам крыльями и пошёл на дом.

В это время офицеры приводили себя в порядок. Дверь дома была закрыта. Слышалось, как бабушка укачивает маленькую внучку: «А-а-а, спи ласточка, спи, всё прошло!» И вдруг вспышка, хлопок, всё пропало. Я ничего не помню. Очнулась. Передо мной страшная картина. Зоя, засыпанная землёй и камнями: одна голова торчит, пошевелиться не может. Дома нет: один фундамент и печка. О ужас… Я где-то наверху…

– Мама, доченька, сестра, – простонала я и опять потеряла сознание.

– Рая, Рая ваш дом разбомбили! – дико кричали соседи.

Рая бросила детей и стрелой побежала обратно к дому. Увиденное горе привело её в шок. Тишина. Стоны… Нарастающий шум осыпающихся абрикос. Дома нет, всё засыпано сплошным оранжевым ковром фруктов, так похожим на кровь. У неё помутилось в глазах, закружилось голова. Навстречу ей полз старлей: половины туловища не было. Кишки тащились по пыльной дороге, оставляя кровавый след. Он с трудом из последних сил, вцепившись пальцами в землю, поднял взгляд на поседевшую женщину. Пыль медленно рассеивалась после только что прогремевшего взрыва, превращая всё яркое живое в серую мёртвую грязь.

– Рая, Раечка добей меня, Рая! – хрипел офицер, глубоко вздохнул и уронил голову на дорогу.

На каменном заборе сидел белый как извёстка от дома Жора и что-то бешено орал. Рая увидела голову Зои, подумала, что её оторвало. Девочка застонала. Сестра с остервенением голыми руками стала её откапывать. Прибежали соседи, военные. «Жива, слава Богу, жива!» – шептала и плакала Рая.

Я кричала на самой вершине дерева, оставшись в одной комбинации, обезумевшая от происшедшего взрыва. Меня взрывной волной, закинуло на самый верх акации. Очнувшись, я сверху смотрела на всё это безумие. В голове крутилось и шумело в ушах. «Живы ли родные?» – звучал громом один и тот же чудовищный вопрос. Слезть вниз не получалось. Я, обессилевшая, то и дело теряла сознание.

– Доченька, мама, сестра! – снова и снова шептала я, придя в сознание, пыталась слезть вниз к дому.

Приехали пожарные, сняли меня с акации.

С ушей лилась кровь. Тело всё исцарапано, в ссадинах и кровоподтеках. Слава Богу, жива.

Начали разбирать завалы. Всё увиденное заставляло дрогнуть даже мужественные сердца военных. Люди плакали, проклинали войну, немецкого лётчика, его самолёт, Гитлера и Сталина…

– За что Господи, за что? – причитали оставшиеся в живых родные. – Как ты мог допустить это?..

Все кто был в доме, погибли. Тела были целы. Погибла бабушка Мария, осколок попал прямо в сердце, в руку, которой обнимала внученьку. Так и осталась сидеть, склонившись над убитой внучкой. Погибла доченька Женя. Осколок попал в маленькую голову. Даже крови не было. Так и не успела бабушка её укачать. Смерть опередила её. Погибла десятиклассница сестра Аня, так и не дочитавшая свой роман. Осколок прошёл сквозь книгу, разорвав сердце молоденькой девушки. Погибли все семь офицеров и тот старший лейтенант, который переодевался и, закрыв дверь, спас этим нас от гибели

– Вот такая судьба! Вот такое горе! Как жить? – закончила свой рассказ бабушка Женя.

– А дальше, что дальше, расскажи, пожалуйста?! – тихо попросил внук.

– Прямо в огороде, в нескольких шагах от развалин нашего дома, выкопали две могилы. Одну, маме, доченьке и сестре, другую всем погибшим офицерам. Наши военные вечером ушли. Стремительно наступали фашисты. Бомбежка за бомбёжкой, да ещё не понятно, откуда начали по нам стрелять немцы. Заходили уже в посёлок. Спрятались в могилы. Переждали. Выкопали, как могли женщины, неглубоко, где-то около метра. Завернули в ткань своих родных, а на офицеров не хватило, прямо так и положили. Штабные военные, не задерживаясь, ушли. Гробов не оставили. Даже не похоронили, – так спешили. Пришлось хоронить всех самим. Вот такое горе.

Офицеры предполагали, что разбомбил нас самолёт - разведчик. А попали в наш дом по ошибке, со штабом перепутали, который стоял рядом. Осколочная бомба взорвалась, не долетев несколько метров до земли, уничтожив всё на своём пути. Как мы остались живы, ума не приложу. Такая судьба! Фотографии с нашего семейного альбома находили за железной дорогой, в нескольких сотнях метров от нашего двора. Не стоял бы рядом штаб, остались бы мы целы, невредимы.

Керчь несколько раз переходила из рук в руки: то советским войскам, то фашистам. И что интересно – немцы эвакуировали население перед боем, а русские никогда!

Я не хотела жить, хотела убить себя, но маленький брат Жора и сестрёнка Зоя, не дали мне совершить этот грех. На кого бы я их оставила, ещё дети. А у старшей сестры своих ребятишек трое, младшая её доченька, ещё до войны умерла. Так и воспитала их, как своих детей.

Вернулся с войны муж. Построил новый дом. Я родила трёх девочек. Назвала двоих детей в честь погибшей дочки и сестры. Исправила эту чудовищную несправедливость, которую принесла война. Бабушка, девушка, девочка, невинные создания, так жестоко вырванные из жизни, продолжают жить в лице моих трёх прекрасных дочерей: Жени, Ани и Гали.

***

Прошло шестьдесят лет, могилы так и остались на месте. Пойдет бабушка Женя на огород, поработает, сядет на лавочку, вытрет рукавом набежавшую слезинку, поговорит с матерью, сестрой, убаюкает дочку… Всегда чисто, всегда прибрано. Летом живые цветы растут прямо у могил.

– Ни к кому каждый день не ходят, а я хожу, так и находимся по соседству. Поговорю с ними, мне легче, – продолжила рассказывать, всплакнув от воспоминаний, бабушка. – Да и родные как в гости придут, обязательно подойдут помянуть. Да и им, безвинно убиенным, легче на том свете, когда помнят и поминают. Пока жива я и они как живые, рядом. Как мы будем относиться к своим умершим родным, так и к нам потом будут относиться дети и внуки. А памятника нет, где денег взять? Пенсии на еду и лекарства не хватает. А как зимой без угля сидеть? Хоть Крым, а зимой ветра, дождь со снегом, сыро и холодно. Говорят у немцев такая пенсия, что потратить не могут. А у нас у победителей, только чтобы не умереть с голода. Да и как погибших военных звать не знаю. Похоронили вместе с документами. Фашисты пёрли со страшной силой. Бомбили каждый день, не до этого было. Мы спешили, очень боялись, что придут фашисты. Что будет?

О могилах знали все соседи, вся улица. Услышала об этом одна самая умная, «правильная» женщина, как она себя считала. Написала куда следует. Пришли какие-то, бесцеремонные люди. Налетели, как стервятники когда-то… Оттолкнули как врага бабушку. Облаяли, нахамили, нагрубили бедной женщине. Выкопали мощи офицеров и перенесли в братскую могилу. Всё на глазах у потрясённой бабушки.

– А своих родичей, вы за свой счёт хороните, если хотите! – с издевкой выдавил из себя гнилые слова, по-видимому, начальник, и с чувством хорошо выполненного долга, пинком, как фашист когда-то, распахнул калитку.

Долго плакала бабушка, от обиды, от хамства, от людской подлости, от не - благодарности и непонимания тех, кто у власти. Как будто заново пережила весь ужас прошлой трагедии. Чуть не умерла, долго болела, поднялось давление, защемило сердце, сдавило голову. Пульс зашкаливал, молотком бил в виски, но небеса дали ей долгую жизнь. Господь всё понял и оценил. Он дал хрупкой женщины сил, чтобы пережить все те страдания, которые выпали на её жизнь. Бабушку Женю любят и уважают родные и близкие, соседи и знакомые. Все кто знает Евгению Ивановну, считают её эталоном женщины во всех отношениях. Родные предлагали перезахоронить маму, сестру и дочку, но баба Женя сказала: «Похороните вместе со мной. Умру, что хотите, то делайте, а пока Господь даёт жить: как никак девяносто лет уже… Пусть будет всё по-прежнему!»

Тихо заплакав, бабушка, встала, пошатываясь, с трудом передвигая ноги, пошла, собирать абрикосовую паданку. Весь двор был застлан красивым абрикосовым ковром. С деревьев густо покрытыми ярко-оранжевыми плодами, падали и падали фрукты, напоминая нам живым о том горе, которая перенесла наша семья в годы войны. Опять абрикосовый год, он не часто бывает.