Татьяна Янковская

Из книги «Уроки эмиграции»

Тётя Поля маленькая, худенькая, строго-приветливая. У нее две замужние красавицы-дочки. Когда я в детстве ездила к бабушке с дедушкой на Украину, мы ходили к тёте Поле в гости есть «борщ с полотенцем». Так папа называл священнодействие обеда в саду или в хате у тёти Поли. Мы сидели за длинным столом, покрытым белоснежной скатертью, с рушником на коленях, которым вытирали с лица пот от жаркого украинского борща и жаркого украинского лета, ели и нахваливали, потому что никто не варил такой вкусный борщ, как дедушкина младшая сестра.

А вспомнила я тётю Полю много лет спустя, сидя на совещании в американо-японской фирме Oak-Mitsui, «дочке» корпораций Honeywell и Mitsui Minig and Smelting, где я служила завлабом. За массивным круглым столом в конференц-зале собрались представители менеджмента. Это были молодцы хоть куда, ростом по шесть футов с гаком. Картину портили я, единственная среди них женщина, пяти футов с кепкой, перефразируя русскую поговорку, и мой шеф, директор отдела технологий англичанин Алан Данмор, самый старший из нас, седoй и лысоватый, который по размерам ушёл недалеко от меня. Ехать на переговоры, чтобы разобраться с поступившей на завод рекламацией, должны были двое, и наша задача была подготовить их так, чтобы, с одной стороны, не потерять заказчика, а с другой – не возмещать им ущерб. Все горячились, перебивая друг друга, но, в сущности, это был разговор ни о чём, так как никто не приводил никаких доказательств, по чьей вине заказчик выпускал брак при использовании в качестве сырья медной фольги нашего производства. А я принесла с собой микроснимки образцов их продукции, сделанные на электронном микроскопе, которые недвусмысленно показывали, что проблема возникла по вине заказчика, и причина брака была очевидна, что позволяло устранить её в будущем. Я пыталась вставить слово, но меня тут же перебивали, и мне было не перекричать этих галдящих разгневанных мужчин. Сидевший рядом со мной Джерри из отдела продаж и маркетинга стучал кулаком по столу, припечатывая каждое слово: «И мы – должны – им – заявить…» И вдруг я машинально, не вполне сознавая, что делаю, повторила его жест, грохнув кулаком по столу: «Да будете вы меня слушать или нет?» Воцарилась гробовая тишина. Если это было неожиданностью для меня самой, то уж для них… Добры молодцы разинули рты. Потом их челюсти возвратились в исходное положение, но дар речи так и не вернулся. И тогда заговорила я, а они… нет, они не слушали, они внимали! А я говорила, с трудом сдерживая хохот: мало того, что немая сцена, как в «Ревизоре», была исполнена моими коллегами в лучших традициях комедийного жанра, но я ещё и вспомнила тётю Полю…

Как гласит семейная легенда, однажды, ещё до революции, прадед с прабабкой, усадив детей по ранжиру за столом, решали, кому из них что нужно купить в городе. Как сегодня сказали бы, обсуждали семейный бюджет. Особое внимание уделялось гардеробу старшей дочери Маруси, барышни на выданье. И вдруг самая младшая, семилетняя Поля ударила кулаком по столу: «Маньке штиблеты – и мне штиблеты! Маньке на платье – и мне на платье!» Все опешили: такая пигалица, от горшка два вершка, а туда же! Хоть и самая маленькая в семье, характера Поля сызмальства была твёрдого. Семейная легенда умалчивает, что последовало за тёти-полиным требованием, а мои коллеги меня поздравляли. Первым это сделал скупой на похвалу, саркастичный Алан, чем несказанно меня удивил. Я начала было оправдываться, что, дескать, понимаю, что так делать нельзя, но… Он перебил меня: «Но ведь это сработало!» И с довольной улыбкой пожал мне руку. Когда меня один за другим поздравляли остальные, я уже не оправдывалась. Делали они это не публично – каждый после совещания поторопился меня найти, наедине пожать руку и высказать своё восхищение. Общее мнение было: ты молодец, так и надо!

Какой контраст с моим прошлым опытом! В Союзе мои коллеги-мужчины говорили мне: ты самая красивая, ты лучше всех танцуешь, ты для меня воплощение уюта и домашнегого очага, никогда бы не подумал, что ты ещё и на слаломных лыжах катаешься и т.п. – и именно благодаря такому отношению хотели меня слушать и помогать мне. Когда мой научный руководитель Юрий Иванович Маленко отправил меня в другую лабораторию за исходными данными для расчётов по совместному проекту, молодой кандидат наук, к которому я пришла, ерепенился, грозно кричал «я вашего Маленко в газетку заверну!», но уже очень скоро беспрекословно, даже с удовольствием, помогал мне в расчётах процесса регенерации мономеров и растворителей в производстве синтетического каучука – и, конечно, говорил комплименты. А программист, с которым я сотрудничала в вычислительном центре нашего института, сказал расхожую среди российских мужчин в те годы фразу: «Таня, почему я тебя раньше не встретил? Сделал бы всё возможное, чтобы жениться на тебе». В Америке такие высказывания были бы неприличны, хотя комплименты на работе мне приходилось слышать и здесь. Но они были другими. Больше всего похвал моей одежде и тому, как я выгляжу в ней, я получала в те редкие дни, когда для работы в цеху надевала униформу, как у всех, – тёмные брюки и голубую рубашку в полоску. Правда, хвалили и мои не фирменные, зато оригинального покроя старые польские джинсы, и юбку из букле, собственноручно перешитую из самопального платья ещё ленинградских времён. Только рабочий из цеха, гей, который любил приносить на работу пироги своей выпечки, всегда восторгался моими красивыми вещами и бижутерией: «Ты вдохновляющий пример для всех нас». Так обычно говорят в Америке женщины своей ухоженной старшей подруге или журналистки в интервью с гламурными дамами. Впрочем, завуалированными комплиментами можно считать вопросы, какими духами я пользуюсь, где купила свитер и т.п., которые обычно начинались в октябре-ноябре. Коллеги мужского пола мотивировали своё любопытство тем, что хотят подарить то же самое своей жене-невесте-подруге на Рождество.

Меня долго занимала такая разница в отношении к женщине на работе в Советском Союзе (я уехала до его распада) и США. На самом деле, закономерность гораздо шире и имеет более глубокие корни. Несколько лет назад мне попались на глаза интервью и лекции Дмитрия Михеева. Советский физик-теоретик, диссидент, задержанный при попытке пересечь границу по чужим документам, он отсидел срок в 1970-е годы и уехал в США, где активно участвовал в разработке программ борьбы с Советским Союзом. В учебных стратегических имитационных играх он возглавлял команду, представлявшую советскую сторону. Был лично знаком с Рейганом, работал в Гудзоновском институте, консультировал, преподавал, написал книгу. После развала СССР он ожидал, что вот теперь-то начнутся настоящие партнёрские отношения с Россией, выступал с предложениями и рекомендациями, но вскоре за такие свои взгляды был отстранён от работы и, поняв, как и Александр Зиновьев, что «целился в коммунизм, а попал в Россию», вернулся на родину. Журналист А. Панкин спросил у него в интервью: «Вы давали советы американским президентам, как вести себя с СССР. Дайте совет нам, как вести себя с американцами». Михеев ответил: «Мне кажется, наши лидеры непомерно вежливы. В публичных выступлениях нужно быть острее, не стесняться переходить на личности. Я бы посоветовал почаще смотреть американские вестерны. Помните Клинта Иствуда? Это тот стиль общения, который американцы понимают и уважают. Это заложено у них в культурном коде независимо от социального происхождения, цвета кожи и вероисповедания». Добавлю: и от пола. Испытано на себе. Да и из литературы можно было сделать такой вывод: все героини-наездницы Джека Лондона сидели на лошади по-мужски, за исключением маленькой хозяйки большого дома, и это подавалось как черта, добавлявшая женщине привлекательности.

А впрочем… Мой шеф в Ленинграде сочинил однажды по стишку для каждого члена своей группы, и моё стихотворение начиналось так: «Есть у нас одна Татьяна, внешность вовсе без изъяна, и характер неплохой…». А кончалось оно призывом: «Ты, Татьяна, не робей: если что – начальство бей!» Так что, возможно, тёти-полина решимость и там пригодилась бы, но применять её на практике мне не пришлось. В общем, что же получается? Что тут, что там, принцип один: Маньке на платье – и мне на платье?.. И всё-таки мне кажется, что на личном уровне в отношениях со здравомыслящими людьми можно добиться большего без кулаков, и результаты будут более надёжными и долговечными. У меня было несколько ситуаций на работе, когда именно разговор по душам кардинально менял отношения с «трудными» людьми.

До сих пор у меня сохранились дружеские отношения с Эдом, одним из добрых и не очень молодцев с того совещания. Он был любимцем президента, пользовался в нашей фирме влиянием и славился своей грубостью и несдержанностью в обращении. Его даже сняли с должности завпроизводством из-за частых жалоб рабочих. Президент назначил его ответственным за работу с заказчиками по рекламациям и техпомощи и предупредил, что если в течение полугода будут новые жалобы на хамство Эда, с ним придётся расстаться.

Мои подчинённые не любили Эда за постоянные придирки к работе лаборатории. Я же быстро убедилась, что по крайней мере в четверти случаев его возмущение было оправданным, и прислушивалась к нему. И вот на очередном совещании, где Эд яростно нападал на своих оппонентов, он вдруг заорал на меня, когда я высказала своё предложение. Вскоре, никого не желая больше слушать, он покинул совещание, сжимая кулаки и играя желваками. Для меня такое неспровоцированное хамство было, как удар поддых. Работать в таком состоянии я не могла и, чтобы успокоиться, целый час колесила на машине по холмам вокруг деревушки Хусик Фолс, с примитивистским очарованием воплощённым на полотнах знаменитой мамаши Мозес, у которой в тех краях была ферма. А потом я позвонила Эду и пригласила его в свой офис. Сразу предупредила, чтобы он не обращал внимания, если я разревусь во время разговора: уж очень я расстроена, а поговорить надо. Я сказала, что люблю свою работу и делаю её на совесть и, если что-то предлагаю, то верю в то, что это пойдёт на пользу нашей фирме. Я не требую к себе особого отношения, дружбы или симпатии и единственное, чего ожидаю от коллег, это такого же уважения, с каким отношусь к ним. Без этого работать невозможно. Я сказала Эду, что уважаю его и ценю его требовательность к качеству работы, что без его критики я бы иногда не знала, что в лаборатории делается что-то не так. Сказала, что, как ему и без меня известно, многие жалуются на него, костерят почём зря, а я никогда не сказала ни одного плохого слова за его спиной. Вот и сейчас я не собираюсь возмущаться, жаловаться кому бы то ни было, но не могу не сказать ему, что он совершенно выбил меня из колеи своим криком, а я этого ничем не заслужила. Пока я говорила, у меня из глаз ручьём лились слёзы. Эд, как большинство американских мужчин, не может выносить вида женских слёз, и время от времени мне приходилось его успокаивать – дескать, не переживай, всё нормально. Потом он извинялся, приносил свои заверения и проч. А утром я получила от него записку по электронке: «Таня, извини, сегодня уехал с утра в командировку и не мог с тобой увидеться. Спасибо, что поговорила со мной вчера. Some times the bear must be beat back into his cave ».

Больше у меня проблем с Эдом не было. Мы друзья по сей день – эпистолярные, потому что я живу теперь в Нью-Йорке. У Эда очевидный писательский талант, так что читать его письма, колонки в местной газете о рыбалке и отрывки из книги, которую он пишет и, «как писатель писателю», присылает мне отрывки, чтобы узнать моё мнение, для меня большое удовольствие. Этот и другие случаи показали мне, что зачастую люди лезут в бутылку, нападая на тех, кто с ними не соглашается, из страха, что их не уважают, не ценят, не считаются с ними, и этот страх заставляет их защищаться. Нередко самые задиристые на поверку оказываются самыми ранимыми. И если ты показываешь им своё безусловное расположение, они перестают опасаться подвоха с твоей стороны, не переходят, чуть что, к нападению как лучшей форме самозащиты, а начинают тебе доверять, проявляют дружелюбие.

В начале 1990-х одна моя знакомая, химик из России, обсуждала со мной сложную ситуацию, в которой оказалась. Лаборатория, где она работала, была основана группой сотрудников, уволенных с одного из крупнейших местных предприятий, раздербаненного после его поглощения уже дышащим на ладан Кодаком. Женщина – назову её Зиной – обнаружила грубейшую ошибку, допущенную её коллегами в одном из проектов в новой для них области, работу над которым ей поручили продолжить. Без фундаментальных изменений проект был обречён. Зина энергично начала бороться за правду, но коса нашла на камень, и коллеги начали не менее энергично бороться с ней самой, настроив против неё начальство. Зина уличала всех письменно и устно, громко высказывала всё, что о них думает. Я не сомневалась, что Зина права по существу, потому что по опыту своих знакомых и собственному знала, что сравнение образования химиков в Союзе и в Америке не в пользу последних, и посоветовала ей попробовать изменить форму – поговорить с коллегами, сказав им, что она их уважает, ценит их сотрудничество, но в данном вопросе была изначально допущена ошибка, и её необходимо исправить, от чего выиграют все. «Да я их не уважаю!!!» – с непримиримостью солдата на поле боя закричала в ответ Зина. Вскоре её уволили, и она переехала в другой город.

Тема отношений на работе очень обширная и включает как специфически американские, так и общие для всех представителей несовершенного рода человеческого черты. Здесь же прозвучало лишь несколько вариаций на эту тему, с лейтмотивом «женщина бьёт кулаком по столу». Мотив был привязчивый – долго потом я вспоминала немую сцену в конференц-зале, девочку Полю, «Маньке штиблеты – и мне штиблеты», и, уже не сдерживаясь, веселилась вволю.

Нью-Йорк

2017 г.