Владимир Береснев

Встреча в магазине

Вот и наступило то драгоценно-впечатляющее время, когда взяв тележку у турникета в супермаркете, ты можешь не спеша пройтись по всем торговым рядам, выбрав те продукты, которые желаешь.

Раньше-то как было? Подходил к прилавку, заказывал продавцу всё, что тебя интересовало. Тут же оплачивал свой провиант и шел к следующей секции, где другой продавец выполнял все твои пожелания.

А сейчас-то как? Выбрал, что твоей душе угодно да кошельку удобно, и всё…

На выходе тебя встретит кассир, который пробьет тебе через кассу всю сумму выбранной провизии.

Сегодня я должен был встречаться с одной милой женщиной, которая вечером пообещала просмотреть мой новый сборник стихов и, соответственно, дать своё резюме. В городе и далеко за его пределами она слыла известным литературным редактором и критиком. Как-то так получилось, что она всё больше и больше нравилась мне своей изысканностью и умением держать себя в обществе. Конечно же, хотелось бы поближе познакомиться с нею, но, увы, - её сдержанность была, как всегда, на высочайшем уровне и мне оставалось только купить её любимые цветы, дальневосточные азалии в горшочке, чтобы при встрече преподнести этот скромный подарок.

- Ты, не дай Боже, остаёшься или, слава Богу, уже от меня уходишь? - послышался картавый голос представительницы древнейшего человеческого рода, обратившего свой взор на рядом стоящего с поникшей головой такого же иудея в каракулевой шапке и несколько потертом пальто. Переминаясь с ноги на ногу, держа в руках синюю корзинку для продуктов, этот доблестный «представитель» являл собой жалкое зрелище неудачника, выслушивающего очередные словесные рулады своей драгоценной супруги, стоящей рядом с полкой, на которой был выложен товар, и перекрывшей своими габаритами добрую половину стеллажа.

- Масик, я шото не то сказала, или я сказала тихо? - продолжала развивать свою мысль дама, не особо заботясь, что её монолог могли услышать стоящие рядом с ней люди. Некоторые покупатели улыбались. Некоторые недоуменно смотрели на забитого мужичка, больше похожего на хорька с маленькой крысиной мордочкой, на которой аляповато красовались квадратненькие усики «Аля-Гитлер», и выражавшего полную покорность своей незавидной судьбе.

- Циля, ну ты же знаешь, как я тебя уважаю, - попытался вставить свои «пять копеек» в монолог мужичок: - Хотя уже забыл за что. Но ведь уважаю же.

- Умничаешь? Да? Всё издеваешься над бедной женщиной? Может быть яйца намного и умнее курицы, но они очень быстро протухают, - перешла в атаку Циля: - Ты мне сегодня цельный день делаешь нервы. Я всё время должна обо всём помнить. Ты шо, с мозгами поссорился?

- Ничего я не поссорился, - попытался оправдаться Масик.

- Ну, таки тогда мы будем покупать это дорогущее шампанское, или мне забыть тебя навсегда?

- Конечно, будем, - наконец-то понял, о чем его так долго «доставала» дама.

Слыша такой душевный разговор, мне осталось пожелать этому бедному мужику только одного: пусть бережет его Бог от такой «отзывчивой» женщины. А в случае чего, от хороших, ты дружок, будешь спасаться сам.

Доносившаяся из громкоговорящих динамиков музыка, вперемешку с надоевшей рекламой товаров, не могла повлиять на моё прекрасное настроение. Учитывая, что сегодня была пятница, и, после встречи с литературным критиком, было запланировано ещё одно «деловое» рандеву с моими давнишними друзьями - в бане, мне пришлось в тележку класть все необходимые атрибуты-продукты для такого случая. Как ни странно, но в тележке уже был натюрморт из волжской воблы, чешского пива, шведских креветок, киевских сухариков, щупальцев тихоокеанского кальмара, с копченым пеленгасом в придачу. Бутылка вина и коробка конфет немного выпадали из контекста банной трапезы. Но среди нас был гурман, который не сильно жаловал морепродукты, а больше отдавал предпочтение хорошему вину и таким же стоящим сладостям.

Прошедшая мимо женщина оставила после себя еле уловимый шлейф раскрывшегося до базового аромата духов «Шанели №5», которые, как яркое воспоминание, всколыхнули в моей памяти былую учебу на факультете иностранных языков нашего универа. В то далекое время, такими престижными и шикарными духами пользовался только один преподаватель на кафедре - в особе многоуважаемой Елизаветы Константиновны Милославской.

Н-да! Как же быстро летит время! Вроде бы, и давно это было, а воспоминания остались и до сей поры. Даже ласкающий аромат французского парфума ненавязчиво напоминал те далекие годы, когда будучи студентами, боролись за право попасть в группу именно к этому преподавателю, дававшей знания не столько по учебнику, сколько по жизненной практике использования иностранного языка.

Что-то, всё-таки, осталось до боли знакомое в походке медленно идущей вдоль стеллажей женщины. Та же гордая осанка, тот же, выверенный до автоматизма, легкий светский наклон головы, при ознакомлении с ценниками на прилавке, та же неспешность в выборе товара и аристократическое изящество, граничащее с грациозностью первой леди Англии, заставили меня остановиться и обомлеть.

Ба!!! Да это же Елизавета Константиновна - собственной персоной! Боже мой! Она, даже в таком почтенном возрасте, не изменила своим устоявшимся привычкам и пользовалась теми же духами, что и «отнадцать» лет назад.

Вот это постоянство! Даже позавидовать можно!

Не в силах противиться своему первому порыву, я подошел к Елизавете Константиновне и на королевском лондонском английском, как она и учила в своё время, с легким продыхом-прононсом поздоровался с ней:

- Good evening, my fellow Master*

Вы думаете, она удивилась и резко обернулась в сторону здоровавшегося?

Ничего подобного. Как и подобает леди, она медленно повернула голову направо, слегка скосила глаза и только после того как узнала кто к ней обратился, повернулась полностью, чтобы в тот же момент оказаться в моих крепких объятиях.

Каюсь. Не смог удержаться, чтобы не обнять.

- Да Вы, Костя, задушите меня, если будете так тискать.

Боже мой! Какой чарующий грудной голос. Какая интонация. И это старинное русское слово «тискать». Это так здорово прозвучало, что аж, мурашки по телу пробежали. И самое главное: она не забыла, как меня зовут. Тут было чему удивляться, ибо я не был на курсе каким-то знаменитым студентом, которого можно было бы без труда запомнить. Правда, и в середнячках не ходил. Но всё же!

- Если бы Вы знали, как я рад Вас видеть, - всё ещё не успокоившись и не скрывая восторга, быстро добавил: - Вы, как всегда, очаровательны и прекрасны.

- Да, уж полно Вам, Константин. А то, так и в краску загоните,- чарующе прозвучало в ответ.

Я не буду полностью передавать весь наш разговор. Скажу только одно, что в конце беседы, я, из самых искренних побуждений, достал из своей тележки бутылку вина, коробку конфет и, от чистого сердца, с самыми наилучшими пожеланиями подарил, их Елизавете Константиновне.

- Дай Вам, Бог, здоровья! Дай Вам долгих лет жизни! Спасибо Вам за всё, - с этими словами, в соответствии с этикетом, я поцеловал в щечку свою дорогую учительницу и, раскланявшись, удалился с места встречи.

Находясь под впечатлением, я взволнованно перебирал в памяти события давно минувших дней. Только отъехав от магазина, я с ужасом понял, что сделав подарок Елизавете Константиновне, я не оплатил его через кассу.

Занавес!

-------------------

*Добрый вечер, мой дорогой учитель

Прыжок

Вечерело. В сумерках, у деревянной избы с покосившимся крыльцом, томно ощущался запах сирени, заполонивший добрую половину двора и настойчиво возвещавший о приходе весны. Набегавший легкий ветерок разносил по близлежащей улице аромат приподнятого настроения и радости. Куст был посажен давно, тёткой Пелагеей, ещё девчонкой принесшей откуда-то отросток до такой степени хиленький и слабенький, что первые полгода пришлось выхаживать его в горшке. Зато потом, через несколько лет, росток окреп, вытянулся до роскошного куста и возблагодарил свою хозяйку пышными метелками сиреневых пирамидальных бутонов.

Пелагея была женщиной спокойной и малоразговорчивой. Красавицей её назвать было трудно. Но и дурнушкой тоже. В ней ощущалась какая-то загадка, от которой любой общающийся с ней человек, попадал под власть покоя и благодушия. Пять минут общения с Пелагеей успокаивали даже самого что ни на есть разбушевавшегося и обидевшегося на весь белый свет человека. Даже Петька-скотник, имевший привычку, после рюмки-другой, устраивать со своими домочадцами скандалы, быстро затихал лишь от одного слова женщины.

- О-хо-хо! Эх, вы-ы-ы! Дармое-е-е-ды! Я цельный день пашу, как папа Карло, а вы без должного уважения ко мне относитесь, - как обычно, начиналась «задушевная» песня Петра, повторяющего свои причитания каждый раз, когда норма выпитого добротного самогона переходила за третий стакан. Стакан этот достался Петьке по наследству, от его покойного деда. А дед его, Тимофей, тоже всю жизнь скотником в колхозе проработал. Даже медаль получил из рук самого товарища Молотова. Да и не где-нибудь, а на торжественном собрании, в честь очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, на сцене Дворца культуры - под бурные аплодисменты делегатов со всего района.

- Ты, Петя, не балуй. Всё это - не твоё, - спокойно выговаривала Пелагея, глядя поверх головы мужчины, как, вроде бы, не с ним вела беседу, а с его вторым «я», которое находилось за его спиной:

- Тебе бы отдохнуть маленько. Поди, устал. Ляг, поспи.

Петр прекращал буянить, осмысленно оглядывался по сторонам и медленно шел в избу.

- На выходных не забудь крыльцо починить, - также спокойно произнесла Пелагея, и этого было достаточно, чтобы Петр действительно приступил к замене прогнивших досок на крыльце в прихожей.

- Тебе бы, Пелагеюшка, в цирке работать, фокусы разные с людьми показывать, - заходилась в расхваливаниях соседская баба Нюра, в очередной раз убеждаясь в невероятных способностях Пелагеи:

- Энтим, самым. Как его? – припоминая необычное для неё слово, задумалась баба Нюра и со счастливой улыбкой, наконец-то вспомнив, радостно выговорила:

- Гипнозом. Вот энтим самым, окаянным гипнозом и заниматься.

- Ох, баб Нюр, шла бы ты домой, по делам хозяйским, - устало произнесла Пелагея и, приняв благодарность домочадцев Петра, неспешно пошла прочь.

«Аннушка», как любовно в авиации называли самолет АН-24, забравшись на двухкилометровую высоту, открыв задний люк и выкинув аппарель для десантирования курсантов летного училища, держала курс на аэродром.

- Первый - пошёл. Второй - пошёл, Третий - пошёл, - слышалась команда пожилого прапорщика, легонько подталкивающего к аппарели курсантов, бесстрашно шагающих в бездну, чтобы через некоторые время отметиться белыми куполами над встречающей их землей.

- Товарищ прапорщик. Товарищ прапорщик. Разрешите не…, - не договорив фразы, весь бледный от страха, как в ознобе промямлил курсант Новиков.

- Товарищ курсант. Вы опять за своё. Мы же договорились, кажется?

- Так точно, договорились, - быстро ответил курсант: - Только мне опять не хорошо. Ничего не могу с собой поделать, - уже чуть не плача, выговорил девятнадцатилетний пацан.

- Ладно. Отходи в сторону. Не мешай остальным.

Самолет, пробежав по посадочной полосе, остановился, открылся задний люк и по аппарели на бетон сошли летчики и прапорщик с приунывшим курсантом.

- Товарищ капитан. Третья рота курсантов произвела десантирование на ранее запланированную точку, за исключением курсанта Новикова, - приложив руку к головному убору, угрюмо отрапортовал прапорщик. Честно говоря, таких докладов вообще не должно было быть. Чтобы курсант летного училища боялся прыгать с парашютом? Это - просто нонсенс в летной практике.

- Вольно. И что будем делать? – не очень благосклонно поинтересовался капитан Жильцов, отвечающий за десантную подготовку курсантов.

- Товарищ капитан. Дайте ещё один шанс курсанту Новикову. У него должно получиться, - с надеждой в голосе прозвучала просьба прапорщика.

- Этот шанс у него сегодня уже третий. Не так ли, товарищ прапорщик?

- Так точно, товарищ капитан, третий.

- Что изменится, уважаемый? Потом будет четвертый, потом пятый шанс. И так - до бесконечности? – недобро поинтересовался Жильцов, обдумывая подготовку рапорта командованию об отчислении курсанта из училища.

Аэродром по всему периметру был огорожен колючей проволокой, в которой всегда находилась дыра для удобства, не будем говорить какого и для кого. Это могли быть и сами летчики, не желающие идти через КПП, а затем лишние полкилометра добираться до автобусной остановки, могли быть грибники, собирающие грибы, почему-то облюбовавшие летное поле. Да кто угодно. Комендант аэродрома с хозвзводом, как мог, устранял неполадки на «колючке», но, как правило, не надолго. Вот и сейчас, Пелагея, воспользовавшись небольшим проёмом в ограждении, принесла парного молока в летную столовку, где летчики с удовольствием выпивали стаканчик-другой прохладительного и такого полезного для здоровья напитка. Охрана, если даже и встречала Пелагею на аэродроме, относилась к ней благосклонно и не требовала немедленного покидания охраняемого объекта. Комендант также любил парное молоко и, естественно, относился к такому нарушению, как к незначительному.

- Товарищ прапорщик, готовьте рапорт о невыполнении курсантом Новиковым программы предполетной подготовки, - сказал, как отрезал, капитан Жильцов. Для курсанта это означало одно: прощай небо!

На Новикова было жалко смотреть. Хотя он и старался держаться молодцом, но растерянный и испуганный вид не сулил ничего хорошего.

- Доброго дня вам, - послышался мелодичный голос Пелагеи:

- Я молочка на кухню принесла. Ежели есть желание, то зайдите, испейте, - больше обращаясь к прапорщику, уже давно неравнодушно относящемуся к Пелагее.

Реакция у прапорщика оказалась неадекватной к предложению женщины:

- Пелагеюшка, дорогая. Окажи, если сможешь, помощь посильную, - быстро проговорил мужчина и, не дожидаясь ответа, также быстро продолжил:

- У нас, понимаешь, ЧП. Курсант боится прыгнуть с самолета.

Пелагея удивленно посмотрела на военных и, пожав плечами, ничего не ответила, мол, давайте дальше просвещайте, что за помощь понадобилась.

- Вон тот пацан, - показывая глазами на курсанта Новикова: - Боится прыгнуть с самолета.

- Честно говоря, и я бы не прыгнула.

- Это понятно, что без парашюта никто бы не прыгнул. Но он и с парашютом боится прыгнуть, - тут же подчеркнул прапорщик:

- Помощь твоя, Пелагеюшка, нужна, - и, заглядывая в глаза женщине, уточнил:

- Может, скажешь пару слов заветных, как ты умеешь. А?

Капитан смотрел на прапорщика и не мог понять, каким образом эта женщина могла помочь в таком щекотливом деле.

Как говорится, не надо было и к ворожке ходить, чтобы понять, что от Пелагеи требовалось.

- Хорошо, - тихо промолвила женщина и пошла к курсанту. Минут пять она с ним о чем-то говорила. Взяв его правую руку в свои руки, нежно поглаживая, неотрывно смотрела ему прямо в глаза. Было видно, что лицо мальчишки светлеет, румянец брызнул на щеки, и вообще он как-то весь ожил.

- Он прыгнет, - спокойно сказала Пелагея, подойдя к ожидавшим её мужчинам.

- Товарищ капитан, разрешите договориться за вылет? – без промедления отреагировал прапорщик.

- Разрешаю, - ответил удивленный Жильцов, зная наперед, как это сложно сделать. Договориться за неплановый полет на «вышке», равносильно заказать гром и молнию среди ясного неба.

Однако не прошло и получаса, как счастливый прапорщик с курсантом Новиковым залазили в «кукурузник».

Разгон, взлет, и самолет оторвался от бетонной полосы. Набор высоты, полет «по кругу», и маленькая точка отделилась от «кукурузника». Прошло двадцать долгих секунд, прежде чем над курсантом Новиковым хлопнул раскрывшийся купол парашюта.

Счастливый, со слезами на глазах, пацан стоял со скомканным парашютом в руках и смотрел ввысь.

Здравствуй небо! Мы победили!