А.Жданов
 
СОЛЯНОЙ СТОЛП

 1. ОПТИЧЕСКИЕ ИЛЛЮЗИИ
Огромные крысы обшаривали каждый закуток в домах и дворах, прилегающих к площади. Так казалось издалека. При более внимательном рассмотрении крысы приобретали облик солдат, одетых в серую форму.
Старинные часы на башне с натугой пробили полдень и вороны, похожие на клочья пепла, с громким карканьем поднялись в бездонное сентябрьское небо. Звуки выстрелов почему-то не пугали их так, как звон часов. А может это был какой-то особый птичий ритуал, как у мусульман при криках муэдзина. Улица, выходящая на площадь, была перегорожена бронетранспортерами, пустыми, как тапки, брошенные под кроватью за ненадобностью. Но по всему было видно, что хозяева где-то рядом. Над не успевшими остыть моторами струилось марево, похожее на дыхание. С противоположной стороны приближался собачий лай, но не панически-захлебывающийся, как у перекликающихся дворовых сторожей, а жадно-целенаправленный, присущий, как знали все жители города, профессионально натренированным немецким овчаркам. Стоящий в стороне огромный фургон гипнотически притягивал взгляд черным провалом за откинутым брезентом. На фоне его воронёной черноты особенно ярко выблескивали паутинки, проплывающие в мягком солнечном свете бабьего лета.
-У вас имеется освобождение от отправки на работу в Рейх? – раздался сзади негромкий мужской голос.
Виолетта вздрогнула, осторожно обернулась и окинула невысокого мужчину беспомощным взглядом; этот взгляд в своей недоверчивой загнанности был машинально цепок в оценке возможных спасительных деталей. Спрашивавший был не в форме, а в бледно-сером, под цвет глаз, безукоризненном костюме. Светлые волосы, коротко подстрижены, что подчеркивало излишнюю округлость головы. Соответственно, лицо тоже казалось более круглым, чем было на самом деле. Что-то, может быть, не слишком волевой сочный рот, не позволяло сформироваться гипсовой маске, в какую превращается большинство мужских лиц (да и женских тоже) к сорока годам жизни. Виолетта с ее некрикливой красотой, далекой от арийской, даже, скорее, находящейся где-то на противоположном полюсе от нее, смотрелась рядом с незнакомцем как карта другой масти, скажем восьмерка пик вместе с тройкой червей.
-Не бойтесь, я хочу вам помочь, - мужчина истолковал молчание как ответ на свой вопрос. – Меня зовут Юрис.
Виолетта, едва разлепив спекшиеся губы, назвала себя.
-Лета? – не совсем расслышал ее бормотание мужчина. – Ну не стойте же как столб, Лета!..
Он взял ее за руку и повлек за собой. Виолетта не стала сопротивляться, на это не было ни сил, ни времени. «Пусть будет Лето», - подумала она. – «какая в сущности теперь уже разница»… С одной стороны Юрис, возможно и был военнослужащим, судя по выправке, но его кошачьи движения мало напоминали те, что вырабатываются в результате маршировки на плацу.
Беглецы мчались проходными дворами, протискивались через полузаваленные бомбежкой проходы, отыскивали щели в расшатанных от старости и войны заборах. Привычные задворки выглядели очень знакомо, но как-то странно; быть может потому, что Виолетта передвигалась этим маршрутом последний раз будучи еще ребенком и видела теперь все под другим углом обзора, чем в снах, сохранившихся от детства. Вбежав в заброшенную котельную, Юрис откинул несколько гнилых досок и в углу обнаружилась ниша в толстой стене, а в нише – облупившаяся дверь с ржавым навесным замком. Юрис поднял из кучи мусора толстый металлический прут, несколькими ударами сбил замок вместе со скобами, а затем попытался поддеть прутом дверь. Та сидела глухо, словно была нарисована на стене, но затем начала постепенно подавать признаки жизни: из щелей посыпался мелкий мусор, петли стали мучительно постанывать, словно бы дверь пробуждалась от слишком долгой спячки и никак не могла припомнить как это – открываться. Наконец Юрис добился того, что дверь проснулась – приотворилась почти до половины и за оборванной занавеской паутины стали видны полторы ступеньки. Вторая ступень, наполовину залитая солнечными лучами через полуразрушенную крышу, была аккуратно обрезана густой, как мазут, тьмой. Юрис быстро снял с себя пиджак, вывернул его наизнанку и снова надел, подняв воротник.
-Рекомендую сделать то же самое, - посоветовал он, поглядев на новенький приталенный жакет девушки, - иначе станете похожей на Дракулу.
«Зачем? С какой стати?» - мелькнули где-то на задворках сознания непослушные мысли, но Виолетта, не обратив на них внимания, уже делала то, что было сказано. Мужчина протиснулся в открывшийся вход и решительно потянул свою спутницу за руку.
-Двери! Дверь прикрой! – оглянулся он.
Виолетта дернула за ржавое кольцо, заменявшее изнутри дверную ручку, и они оказались в такой кромешной тьме, в какой обычно хочется или завизжать что есть мочи, или онеметь перед ней, как в храме. Виолетта благоразумно выбрала второе. Вспыхнул огонек зажигалки, и Юрис, осторожно пробуя ногой ступеньки, стал погружаться вниз, в какое-то подземелье.
-Может тут переждем? – с надеждой прошептала девушка.
-Здесь нельзя, - качнул зажигалкой Юрис; гигантские тени за его спиной, словно соглашаясь, тоже с готовностью качнулись. – Собаки могут учуять… Дадут очередь или бросят гранату. Надо идти.
Это был настоящий подземный ход, стены которого крепились деревянными подпорками, как в шахте. Балки были поставлены очень давно, судя хотя бы из того, что таких огромных деревьев Виолетта в своей жизни уже не застала в окрестностях города. Спотыкаясь после каждых двух шагов на третий, девушка мало что видела при скудном свете бензиновой зажигалки, что было наверное и к лучшему, судя по звукам, которые шли с пола и стен. Какая-то устоявшаяся подземная жизнь брызгала из-под ног, взмывала под потолок, сверкала красноватыми глазками из углов (если здесь были углы). Если верить старинным картинам, раньше некоторые художники именно так представляли себе ад. Теперь человечество переоборудовало мир божий, выучившись превращать в ад улицу, обласканную солнечным светом. А сюда вниз, судя по всему, для таких как Виолетта, переместился рай. Девушка не смогла бы пояснить, что она испытывала: удивление, сожаление, ужас или облегчение – их бег обгонял любые чувства. Иногда Юрис останавливался на несколько секунд перед каким-нибудь боковым ходом. Что он там мог различить со своей зажигалкой Виолетте было неясно, но она чувствовала, как обмякшая было во время размышлений рука мужчины опять напряженно обхватывала ее пальцы и он решительно вел ее дальше. По тому, как во время таких остановок Юрис сперва вглядывался во мрак, а затем закрывал глаза, у девушки сложилось впечатление, что ее спутник не бывал ранее в этом подземелье, но будто бы все время сравнивал внешние впечатления с какой-то схемой у себя в голове. Иногда схема, видимо, не совпадала с действительностью и тогда Юрис слегка поджимал нижнюю губу, что, наверное, должно было означать пожимание плечами. В некоторых местах боковые крепежные балки рухнули. Перебираясь через одну из них, лежавшую поперек прохода, девушка ощутила, что у балки странно скошены боковые углы.
-Это… похоже на гроб! – прошептала она.
-Это хорошо, - успокоил ее спутник, - возле выхода на поверхность должно быть церковное кладбище.
Виолетта передернула плечами, отчего весь мусор, скопившийся на воротнике жакета, посыпался ей за шиворот. Вскоре они притормозили и по полузасыпанным ступеням стали взбираться вверх. В это время зажигалка, прощально вспыхнув, погасла и Юрис долго возился в темноте, пока не определил место, в которое надо было что есть силы бить поочередно то ногой, то плечом. Результат отсутствовал. Юрис полез в карман, щелкнул металлом. Раздался выстрел, затем второй, третий… Четвертый зажег во тьме на уровне груди маленькую звездочку. Юрис начал биться всем телом с разгона в новом месте. Дверь распахнулась неожиданно бесшумно, но это, поняла Виолетта, у нее просто заложило уши от пальбы. Солнце ослепило их обоих; весь окрестный пейзаж казалось был соткан из одного лишь белого цвета, связанного отдельными перемычками теней, потом постепенно проступили обычные краски. Виолетта с удивлением обнаружила, что они переместились совсем не так далеко, как показалось под землей, всего на два квартала от площади, где была облава. «Двигаясь в темноте, часть пути проделываешь внутри себя самого», - предположила Виолетта. Следов крови существ, которые недавно взвизгивали под ногами, девушка на своих туфлях не обнаружила, хотя обувь нуждалась в основательной чистке.
-Все же вас зовут Лето или Лета? – попытался уточнить Юрис, выворачивая назад пиджак; в таком виде можно было идти по городу, не напоминая Дракулу.
Виолетта прыснула в носовой платок, из которого выскочил целый выводок пауков и сороконожек.
-Тогда мне казалось, что это уже не имеет никакого значения, а тем более различия.
-А сейчас?
-А теперь я чувствую, что снова становлюсь Виолеттой.
-То есть «фиалкой». Виолетта – это Вия? – задумчиво спросил мужчина.
-Вообще-то друзья и родители называли меня Ви… просто Ви.
-А можно я буду звать вас Лето? – попросил Юрис. – Я уже привык. «Ви» вас пусть птицы в лесу зовут… Они ведь вас так зовут?
-Не все, но зовут, - улыбнувшись, согласилась Виолетта. – Но все же откуда этот потайной ход, о котором никому не известно, даже моему отцу, который преподавал историю?
-Может поэтому ваш отец уцелел в 37 году? – пожал плечами Юрис. – Все, кто знал о подземном ходе, были репрессированы: археолог, каменщик, даже один не в меру любопытный ассенизатор… Когда-то город группировался вокруг церкви Иоанна Лествичника. Был такой святой, описавший 30 ступеней духовного восхождения. Тогда к храму вели 30 огромных ступенек разной величины, которые, напрягаясь, каждый раз приходилось преодолевать прихожанам. Церковь была разрушена в период наполеоновских войн, а на месте больших ступеней появилось множество мелких, облегчавших путь. Теперь это улица Лестничная.
-Я знаю эту улицу, я на ней живу. Теперь для меня она станет совсем другой, я ведь никогда не думала, что каждый день поднимаюсь и опускаюсь по ступеням духа, - восхитилась девушка.
-Всё меняется в зависимости от смысла, который мы в него вкладываем. Но ни большевики, ни немцы не увидели смысла в переименовании улицы. Память о церкви исчезла, а подземный ход остался… В том числе и в некоторых архивах, к которым я имею доступ.
-Вы служите в комендатуре? – осторожно предположила Виолетта.
-Не совсем. Я координатор, - туманно ответил Юрис. – Кстати, не следует завтра ходить в район площади. Многие горожане стали поступать по принципу, что снаряд не бьет в ту же воронку. Поэтому время от времени знающие об этом руководители СС начали проводить повторные облавы. Завтра будет именно такой случай.
-А почему вы мне не скажете просто: не ходи в этот район завтра? – опустив глаза, спросила девушка. – Вместо этого выдаете секретные директивы.
-Потому что люди не верят просто словам, даже сказанным близкими людьми, если они противоречат какой-то их логике, - серьезно посмотрел на Виолетту Юрис. – Всем нужны факты и доказательства. Завтра часиков в пять вечера я завезу вам освобождение от отправки на работу… А пока посидите-ка дома. И не советую пользоваться подземным ходом самостоятельно, - пошутил Юрис, - строители таких сооружений всегда включали в них элементы лабиринта.
Девушка хотела напомнить, что он не спросил ее фамилии для составления обещанного документа, но потом сообразила, что таинственному координатору, имеющему дело с недоступными архивами, не должно составить труда узнать фамилию Виолетты, проживающей по улице Лестничной. Девушка думала, что не будет спать всю ночь или ее будут душить кошмары. Но впервые с начала оккупации ей снились цветные сны.
На следующий день, как и было обещано, ровно в пять у дома Виолетты просигналил легковой автомобиль. Юрис поприветствовал девушку и отдал ей бумаги, покрытые грозными штампами и печатями.
-Справка, освобождающая от отправки в Рейх, а это – пропуск повсюду, в том числе и на время комендантского часа… Прокатимся, чтобы проверить подлинность документов? – подмигнув, предложил он девушке, услужливо открывая заднюю дверцу машины.
Виолетта не посмела отказаться, но лукаво засмеялась:
-Выбраться элегантно с заднего сиденья машины практически невозможно: дергаешься, ерзаешь неэстетично, как калека, а если при этом стараешься ускорить процесс, это только ухудшает результат.
Виолетта не стеснялась, что ее увидят в обществе мужчины. Но все жители знали, что в оккупированном городе автомобиль – не роскошь, а средство быстрого передвижения в никуда. Если бы ее спутник стал настаивать на заднем сиденье, то это означало бы, что он хочет увезти ее куда-то скрытно. «Впереди, по крайней мере, люди увидят, что меня куда-то увозят», - решила Виолетта. Юрис не стал настаивать.
-Ну, что ж, тогда добро пожаловать на «место смертника», как называют переднее сиденье специалисты по авариям и покушениям.
Они высадились у городского парка, устланного ковром осыпающихся листьев с засыпающих деревьев. На центральной аллее музицировал духовой оркестр, поскольку комендант города слыл большим меломаном. Виолетта, давно не бывавшая в этом районе по вечерам, удивилась, что в парке прогуливалось много парочек, причем почти все мужчины были в штатском. Заметив, что его спутница вертит головой, Юрис спросил:
-Вас что-то смущает?
-До войны мы с подружками частенько прогуливались здесь, - задумчиво и грустно произнесла Виолетта; ее взгляд был обращен куда-то внутрь себя.
-Многое изменилось? – Юрис сочувственно посмотрел на девушку, но их глаза не встретились.
-Иногда в процессии гуляющих резал взгляд какой-нибудь странный мезальянс: красавица рядом с невзрачной серой личностью или пожилым. Бывало и наоборот: он хорош, а она – сущее ничтожество. Такую любовь нам, девчонкам, трудно было себе объяснить и мы всячески пытались оправдать это несоответствие невидимыми нам достоинствами серой личности: наверное он переодетый комбриг – герой Испании, спортивный чемпион, ученый, писатель или поэт. Или тот, кто в этой паре краше, имеет ущерб: алкаш, больной, глухонемой, припадочный, просто глупый негодяй.
-А почему вы вспомнили об этом сейчас? – удивился Юрис.
-А сейчас таких в этом парке стало большинство. Красивые дамы, а мужчины с вырубленными тупым топором лицами, пузатенькие, подстарковатые – и все в штатском. Но по их чопорности видно, что это не дельцы с черного рынка. Судя по их привлекательным спутницам, свою внешнюю убогость эти немцы могут компенсировать только своим положением. А кто из немцев высокого ранга не носит военную форму?
-Действительно, как просто оказывается расшифровать человека через его спутника! Как вы думаете, мне это тоже грозит? – Юрис сделал такие круглые испуганные глаза, что Виолетта не выдержала и рассмеялась.
–Нет… Мы достаточно подходим друг другу, чтобы…
-Чтобы нас не расшифровали? Ну, что ж, мадмуазель, благодарствую за комплимент. Но вы, в самом деле, чертовски наблюдательны. И, насколько я в курсе, только что вы рассказали мне военную тайну, которую тщательно пытаются скрыть очень профессиональные организации. Но женская интуиция – тоже превосходный координатор… Вот, к примеру, этот усохший господин, который только что продефилировал мимо нас со своей пассией, действительно занимает важный пост в разведке Рейха. Но, как координатор, я знаю, что он еще и агент англичан, да-да, как ни странно, не русских, а англичан. У него в городе своя рация.
-Откуда это может быть известно? – поддержала игру Виолетта, норовя пройти по узкой, как лезвие, грани между шуткой и минным полем правды. – И почему это он на свободе?
-Это известно оттуда же, откуда и про подземный ход. Что касается второго вопроса, то зачем засыпать подземный ход, если его можно когда-нибудь использовать? Для этого нужна лишь его подробная схема.
-А вдруг там заведутся крысы, которые будут разносить заразу по всему городу? – Виолетта, чтобы не увязнуть, из последних сил пыталась удержать разговор в русле игры.
-Если знать все ходы и выходы, крыс можно держать под контролем. Гораздо опаснее бесконтрольные крысы, которые не живут в этом распланированном подземном мире…
Холодная, как полынья, пауза сковала беседу. Бывает молчание, идущее вверх, поднимающееся так легко, что не шелохнется листва у крон деревьев. А есть молчание, тяжело опускающееся вниз, так что даже ноги в нем, кажется, вязнут, как в мокром песке. Внезапно, как будто над парком включили холодный душ, линул крупный и густой дождь. До машины бежать было далеко, поэтому они бросились туда же, куда и все – в маленькую деревянную церквушку, прилепившуюся, как улитка, у задней ограды парка. Когда они попали в помещение, все внутри показалось черно-белым, потом в освеченной кое-где полутьме проступили краски, а, вернее, их оттенки, нарочито не природные, увиденные другими глазами. Из-за быстроты перемещения в другую реальность, Виолетту вдруг охватило тревожное ощущение, что это была не настоящая церковь, а её не слишком умелая имитация, созданная из минимума реквизита, который тут же уберут, как только девушка покинет помещение: темноту с многочисленными прорехами, покашливающую тишину, свечи, чутко ловящие призрачные движения, плоских, как мишени, святых, в чьих взорах иногда читалась просьба, иногда удивление, но никогда не было признаков страха или упрёка. Священник с приклеенной, не по возрасту седой бородой, монотонно читал святое писание. Виолетта по-собачьи встряхнула намокшими волосами, встревожено затрещали близстоящие огарки, и иллюзия нереальности внезапно рассеялась. Всё окружающее, как и положено, стало настоящим и, вместе с тем, более довлеющим и гнетущим. Девушка давно заметила, что всё реальное всегда гораздо меньше размером, сжатее и тяжелее, по сравнению с иллюзорным. В этом, возможно, состоял один из секретов их развлечения. Нимбы вокруг голов святых, наводившие на мысль о мишенях, казались этому лишним подтверждением.
Прихожан было мало; искавших в храме убежища от внеочередного грибного дождя оказалось гораздо больше. Священник понимал, почему они здесь. Случайно пришедшие также понимали, что он это понимает. И священник, несмотря на то, что понимал, что они понимают, что он понимает, перелистнул несколько страниц и продолжил, быть может, с чуть большим напряжением в голосе:
-«И сказал Господь: вопль Содомский и Гоморрский, велик он, и грех их, тяжел он весьма; сойду и посмотрю, точно ли они поступают так, каков вопль на них, восходящий ко Мне, или нет; узнаю… И подошел Авраам и сказал: неужели Ты погубишь праведного с нечестивым? Может быть, есть в этом городе пятьдесят праведников? Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников, в нем?.. Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие. Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город? Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять. Авраам продолжал говорить с Ним и сказал: может быть, найдется там сорок? Он сказал: не сделаю того и ради сорока. И сказал Авраам: да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать? Он сказал: не сделаю, если найдется там тридцать. Авраам сказал: вот я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати. Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти. И пошел Господь, перестав говорить с Авраамом…»
Дождь оказался коротким; это означало, что бабье лето еще не капитулирует. Случайным посетителям, выскальзывавшим через тесные церковные врата, слова летели вслед, как булыжники из пращи: «Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу, ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет». В парке, устроившиеся было уже на ночлег птицы, снова оживились после дождя: очевидно, спорили о сроках отлета.
-Как ты думаешь, почему они остановились на десяти? – спросила Виолетта.
-Ты сказала «они»? Но ведь это Бог перестал отвечать, - Юрис был настолько погружен в какие-то свои размышления, что даже не заметил, что они перешли на «ты».
-Нет, именно этот самый Аврам… или Авраам в конце просил:«скажу еще однажды». Значит он не интересовался меньшим количеством праведников, - возразила Виолетта.
-Возможно, девять человек – это уже за пределами квоты на милосердие, - неуверенно предположил Юрис. – А, может быть, в любом массовом случае всегда можно проглядеть ненароком двух-трех праведников. Ты не согласна?
-У меня был преподаватель математики – гений в своем деле, - раздумчиво проговорила девушка. – Он всегда повторял, что 10 – это абсолютное совершенное число, а все меньшие числа несут в себе какую-то степень несовершенства, причем каждое ущербно по-своему, качественно. Я думаю, в библейском случае 10 означает совершенного праведника. Чтобы не возникали вопросы: кто праведник, а кто нет и при недостаче чего именно можно иметь все основания быть уничтоженным. Оставшиеся за бортом цифры от 1 до 9 – степень падения.
-Тебе повезло с этим учителем, - искренне позавидовал Юрис. – Не во всяком университете… А где он теперь?
-Пропал без вести, так же, как и мой отец.
Всю дорогу к дому они молчали, а когда Виолетта покинула машину, она набрала побольше воздуха в легкие, как трубач перед трудным пассажем, и решительно спросила:
-Юрис, почему ты спас меня? Зачем ты все это для меня делаешь?
Ее спутник, должно быть, давно ожидал этого вопроса и имел готовый ответ на него, но самая хорошая заготовка готова вдребезги разлететься, зацепившись за острый угол живой ситуации, поэтому Юрис вынужден был некоторое время собирать обломки заготовки, прежде чем понял, что проще было отреагировать напрямую – от сердца к сердцу.
-Ты похожа на мою первую любовь, - вздохнул он. – А поскольку спасти ее мне не удалось, то почему бы не попробовать спасти хотя бы сам идеал?
-А от чего не удалось спасти? – осторожно спросила девушка.
- Аушвиц… От Освенцима.
Рядом кто-то закашлялся. Юрис напряженно обернулся.
-Это соседский мальчик, он слепой, - успокаивающе пояснила Виолетта.
Ее сосед, юноша, был не из тех слепцов, которые пугают окружающих белесыми бельмами. Глаза его были всегда закрыты, да еще оконтурены необыкновенно продолговатыми ресницами, что придавало иллюзию некой неразгаданности, вызывая не просто жалость, а симпатию, словно к смиренному монастырскому отроку. «Почти все люди с прикрытыми глазами похожи на спящих детей», - пришла на ум Виолетте сомнительная мысль.
-Говорят, что у слепых очень хороший слух, - пробурчал Юрис, прежде чем захлопнул за собой дверцу машины.
Виолетта виделась с Юрисом почти каждый день. В кафе, где они пили эрзацкофе с эклерами, ее спутник разговаривать не любил, он считал, что разговор хорошо вести во время прогулки, тогда его нити свободно и легко разматываются и не запутываются. А кафе, по его мнению, было похоже на шкатулку, где мысли хорошо сматывать в клубок. Неоднократно Юрис чувствовал замешательство: его собеседница запросто могла касаться довольно глубоко любых тем, в том числе чрезвычайно личных, интимных и запретных. Но, иногда, он, словно бы копая мягкую землю, натыкался на неожиданно жесткий слой, о который можно было скорее повредить совок лопаты, чем пробиться дальше. В конце концов выяснялось, что этот пласт оказывался корнями. И чтобы пробиться, девушка должна была позволить перерубить эти корни. Многие из них вели к прекрасным зеленым росткам. И позволить их перерубить – это означало позволить этим росткам засохнуть, умереть.
Однажды, отойдя от цветочницы, у которой они покупали цветы, Юрис сказал, что эта продавщица – связная местного подполья. Виолетта недоверчиво понюхала цветы, словно они могли пахнуть динамитом.
-А пароль у них следующий, - продолжил Юрис, - «Какие цветы лучше выбрать для женщины старше меня?» На что цветочница должна произнести отзыв: «Я рекомендую астры – это в переводе означает «звезды».
В это время забили часы на башне, закаркали поднявшиеся в небо вороны.
-Ты не заметила, кстати, что вороны кричат похоже на чаек… Я ведь из Прибалтики, не немец, ты, наверное, догадалась по моему имени. Я слышал как мои земляки с побережья, танкисты, они носят черные комбинезоны, называли ворон «чайки в комбезах». Чёрный камуфляж превращает в ворону даже того, кто внутри остаётся чайкой. И тот же самый крик начинает казаться зловещим, темнеет на лету.
-Но все астры похожи только на звезды, - опустила глаза Виолетта.
-Вся эта игра в пароли – бессмыслица, - сжал ее локоть Юрис, - если руководитель подполья – двойной агент.
«Зачем он мне все это сказал?» - мучилась вопросами всю ночь Виолетта. – «Проверка? Провокация? Важнейшая информация для многих жизней, но что с ней делать: цветочница, скорее всего, сообщит обо мне своему руководству, которое тут же от меня избавится, в любом случае – чисто оно или виновато.
А может Юрис, давая эту информацию, хотел меня уберечь от неверных шагов. Во всяком случае, эта забота слишком похожа на нежную паутину для мухи». Виолетта поклялась не дать больше загонять себя в тупик.
…Когда они проходили мимо будки старика обходчика, Юрис поведал, что старик перед самой войной был осужден за то, что глушил рыбу сверхмощными засекреченными противотанковыми минами, которые воровал со склада, где служил охранником. Но был освобожден и оставлен в оккупированном городе для шпионажа за железной дорогой. Немцы узнали об этом и специально перегоняли через этот участок пустые составы, таким образом, поставляя дезинформацию через добросовестно шпионящего старика. Москва, пресытившаяся лопающимися, как мыльные пузыри, сведениями, заочно приговорила стрелочника к расстрелу. «Добросовестный мертвец», - прокомментировал Юрис.
Виолетта вспомнила свою сегодняшнюю ночную клятву. Она не понимала до конца, действительно ли ей нужны какие-то доказательства или же она хотела просто снять с себя вину за бездеятельность. Но она все же не выдержала:
-Юрис, все, что ты говоришь, так страшно… и так голословно, - сказала девушка. – Бумага, конечно, все стерпит…
-Я все понял! – понурился ее собеседник. – Тебе нужны вещественные доказательства. Например, в доме напротив тебя проживает тихая супружеская чета. В самом начале оккупации они прятали у себя в погребе двоих раненных красноармейцев. А потом испугались, отравили их и закопали у себя в огороде. Какие вещественные доказательства ты можешь заполучить, кроме небывалого урожая картошки? Ты же не станешь проводить раскопки…
Юрис поглядел на девушку и осекся. Иногда выражение лица собеседника является самым неопровержимым аргументом.
-Ладно, - махнул рукой Юрис, - если желаешь…
Словно придавленный огромной волной усталости, он опустился на землю и, привалившись спиной к дереву, пошевелил ладонью жесткую осеннюю траву.
-Ты когда-нибудь наблюдала за муравьем? – неожиданно поинтересовался Юрис. – Смотришь на него и завидуешь: такой целеустремленный, трудолюбивый, знает, чего хочет, тащит груз в десять раз больший его самого… Но, если за ним наблюдать достаточно долго, то начинаешь понимать, что он просто-напросто идиот: на полпути может побежать в другую сторону или непонятным зигзагом, позволяет прицепиться к своей ноше другому муравью, который только мешает, бросает свой долготерпеливо притасканный груз неподалеку от финиша и берется за другой, ничуть не лучший первого… Но если за ним наблюдать долго-долго, то приходит в голову, что он вовсе не идиот, а каждый просто работает на свой муравейник.
-Но если смотреть не долго-долго, а долго-долго-долго, - грустно спросила Виолетта, - то приходит понимание, что и он и его муравейник – сплошной идиотизм?
-Все дело в том, насколько хватит терпения наблюдать и в какой фазе наблюдения ты остановишься. Если тебе что-то покажется идиотизмом, то стоит потерпеть еще немного и ты уразумеешь, как ошибался. И наоборот…
Когда Виолетта проходила в этот день через городской парк, переполненный ходячими ранеными с восточного фронта, она обнаружила на месте похожей на улитку церквушки тир, где в высвеченной полутьме можно было пострелять по плоским изображениям животных, пристально глядевших на посетителей большими, похожими на человечьи глазами, в которых иногда угадывалась просьба, иногда удивление, но никогда не было признаков страха или упрёка. На месте цветочницы однорукий бородач продавал похоронные венки. У огорода тихой супружеской четы, проживающей напротив её дома, девушка обратила внимание на странные бугры, походившие на лежащих людей. А, может быть, это была всего лишь игра светотеней от заходящего солнца.
2. ВРЕМЯ НАСАЖДАТЬ КАМНИ
…В следующий раз, в качестве доказательства Юрис предъявил Виолетте шокирующую фотографию. Девушка покраснела и отвернулась.
-Директор школы, в которой ты училась, - пояснил Юрис, - чтобы обезопасить себя от свирепствовавшего НКВД, решил создать свой собственный архив компромата. На этом снимке дочь городского начальника органов безопасности, примерная и скромная старшеклассница, вместе с руководителем комсомольской организации и еще несколькими зрелыми учениками, занимается тем, что в старину называлось «свальным грехом».
-Слишком качественная фотография для случайного снимка, - заметила девушка, - все подробности просматриваются. Даже плакат с цитатой вождя: «Нет такой крепости, которую бы не смогли взять большевики».
-Ты права, конечно, ничего случайного: директор все тщательно подстроил, шантажируя красавца-комсорга, который однажды в школьной столовой случайно облил манной кашей бюст Павлика Морозова, после того, как получил подножку от человека-невидимки. Во время долгого и безрезультатного поединка двух архивов – школьного и НКВД – в городе появился немецкий резидент, который профессионально быстро прибрал к рукам и тот, и другой. В результате: сейчас бывший директор школы руководит местным подпольем, а начальник НКВД у партизан в лесу возглавляет обком партии. Оба под немецким патронажем, конечно. В настоящий момент абвер готовит из них кадры для руководства городом при большевиках в случае возможного немецкого отступления. Есть люди, которые продолжение игры и считают, собственно, победой. Если бы я писал учебник для шпионов, - с некоторой долей самодовольства продолжил Юрис, - то первым правилом в нём было бы следующее: заманить противника на свою территорию, где он не будет знать, какие вещи являются настоящими, а какие – добротными фальшивыми декорациями. Тогда всё, абсолютно всё превращается в одну огромную ловушку, банку для пауков.
- Я не разбираюсь в этом… Но до войны я немного занималась спортом и знаю, что главное – это выбор оружия, - подумав, ответила Виолетта. – И если ты выбираешь в качестве оружия импровизацию, то все домашние заготовки противника, особенно на его территории, в том числе устаревшие архивные данные, будут только сковывать его действия.
Юрис ничего не ответил, но выражение самодовольства исчезло с его лица, отчего оно даже стало казаться не таким круглым, как до этого.
-Кстати, в этих архивах, возможно, существует компромат и на меня тоже? – стараясь держать каменными мышцы лица, осведомилась Виолетта.
-Как ни странно, на тебя нет нигде и ничего, - Юрис пожал плечами. – Изучив документы, легче всего прийти к выводу, что ты вообще не училась в этой школе…
Сердце в груди Виолетты перестало биться, как закончивший работу часовой механизм мины замедленного действия. Судя по всему, вот-вот мог раздаться взрыв. «Опасно!» - сильно сжало виски девушки, - «Опасно!»
-Кстати, умение не оставлять следов – признак полного ничтожества, - заметил Юрис, - или же профессионализма высочайшего класса.
-Неужели все так грязно? – попыталась переменить тему Виолетта. – В прошлый раз, когда ты сообщил мне сроки облав и показал список тех, кого будут вывозить в первую очередь, я подумала, кого бы хотела спасти. И обнаружила этого человека в самом конце списка рядом с подписью и печатью: именно он, оказалось, и составлял этот список… Или же это была просто оптическая иллюзия, и он всего лишь замыкал список жертв. Ведь в цепи есть и чистые звенья! Неужели они опорочены, запятнаны проржавевшей верхушкой?
-Я слыхал о молодежном подполье, - ответил Юрис, - из наивных героев-патриотов. Их жестоко разгромили, когда они еще не были вовлечены в грязные двойные игры. Кое-где уже начала намечаться ржавчина наверху, но все очистила героическая своевременная смерть. Все подполье, любая оппозиция власти активно действуют, поскольку не обладают скоординированной информацией друг о друге, и, особенно, о руководстве. Иначе они бы видели, что запачканы все, начиная от Евы, которой змей подсунул свою информацию.
-А является ли кто «чистым», если случайно обладает жизненно важной информацией… или дезинформацией? – спросила Виолетта.
-Информация – ничто. Координация этой информации со всеми другими информациями – это все, - возбужденно ответил Юрис. – Знать все аспекты и стороны происходящих событий и действующих лиц, дергать за ниточки, применяя для давления разные источники…
-Правдивые и ложные! – сердито вставила Виолетта.
-Что ты имеешь в виду?
-Я имею в виду гуляющих в парке мужчин в штатском, которых ты изобразил мне как разведчиков, хотя это были ученые мужи, создающие ракеты «Фау».
Юрис поперхнулся от неожиданности. Виолетта поняла, что зашла слишком далеко, но она и так уже была на краю пропасти.
-Об этом весь город шепчется, - неубедительно солгала она.
-Есть фальшивки первого уровня, - после длительной паузы заговорил Юрис.- Тебе показывают поддельные документы, такие, например, как твой пропуск, или сфабрикованное фото, где ты якобы приветствуешь за руку Троцкого. Иногда сфальсифицированное соответствует действительности, просто нет возможности ее доказать. Сюда же, как репяхи, липнет правда, которая не думала, что станет преступной: скажем, ты подал руку Троцкому случайно, не зная, кто это такой и в какие игры он играет. Или взяла волшебный пропуск, не ведая, что точно такие же имеют все гестаповские осведомители, и ты с ними теперь в одном архивном списке. Фальшивка второго уровня – это когда уже добровольно пишется настоящее признание, но на основании фальшивок первого уровня. И уже трудно бывает различить , что подделка, а что нет. В жизни это на каждом шагу: когда в первый раз сказал жене фальшивое «люблю», когда впервые заначил от нее часть денег с получки, впервые скрыл рвущуюся с цепи злость, когда начал верить грязным слухам о ней, однажды заглянулся на другую…
-Это лабиринт какой-то…
-Скорее паутина. Если не двигаться, то тебя опутают другие… Нужно бегать от ниточки к ниточке. Пауки ведь знают какие нити – горизонтальные или вертикальные – пропитаны липким клеем и стараются соблюдать правила безопасности.
-А ты не боишься, что когда-нибудь запутаешься в паутине и тебя уберут?
-Убивать пауков – плохая примета, - попробовал отшутиться Юрис.
-А как же с той, которую отправили в Освенцим? Тебе не удалось скоординировать информацию? – расчетливо и жестоко нанесла удар ниже пояса Виолетта.
Юрис закрыл глаза. На несколько секунд он действительно стал похож на спящего ребенка.
-Она не поверила мне…, - наконец открыл глаза координатор. – И больнее всего то, что я давно не видел ее такой счастливой, когда она перестала мне верить и слепо пошла по пути к смерти. Я все скоординировал очень мощно, но человеческий фактор… Против него иногда самый лучший расклад не помогает, происходит крушение. И вдруг осознаешь, что все твои усилия по координации – всего лишь частица в более высокой игре у более могущественного Координатора.
- Её гибель разочаровала тебя в твоей профессии? – Подняла брови девушка. – Координатор – это, ведь, такая профессия?
Юрис мучительно замотал голой:
- Болезнь… Неизлечимая болезнь. Ведь внутри каждого человека цветёт живой цветок, который, если его не сорвать до времени, приносит счастливый плод. Но некоторые чересчур вдумчивые люди вдруг начинают замечать, что счастье – слепо, и, чтобы быть счастливым, нужно идти по жизни не глядя вперёд и вокруг, даже если на пути маячит угроза страданий и гибели. Из ужаса от этого открытия внутри вдумчивого человека рождается координатор, который пытается предусмотреть, обойти все ловушки жизни, скоординировать сведения об окружающих, чтобы манипулировать ими, как марионетками. Человек гордится этим своим внутренним практичны существом, начинает презирать других за слепоту… Но лишается при этом спонтанности, которая и есть условие человеческого счастья.
- Ты всегда был очень одинок, - это был не вопрос, на сложившемся уровне отношений поставить вопросительный знак было бы нечестно со стороны Виолетты.
- Знаешь, главной ошибкой было то, что я, как и все, пытался разрушить стену между собой и окружающими. Пока не понял, что разрушить стену между людьми невозможно…
- То, что ты считал стеной, было всегда полом или потолком, - вздохнула девушка. – Гордыня всегда является указующим перстом, что горизонтальное движение – блеф.
- Да и скоординировать всё – иллюзия; это под силу лишь одному Богу. Координатор думает, что управляет машиной, хотя на деле лишь сидит на месте смертника.
Виолетта была поражена до такой степени, что даже растрогалась: Юрис говорил именно то, что она сама чувствовала, но не смогла бы точно сформулировать. Но ей тут же показалось, что так не бывает: что слишком уж хорошо Юрис знал, что она хотела почувствовать и услышать. Для контроля нужно было немедленно попытаться сбить собеседника с мысли: заумным парадоксом из другой оперы или просто прикинуться дурочкой, например, закокетничать, и поглядеть – нажмёт ли координатор на тормоза, если слова его действительно были спонтанными.
- Единственный известный человечеству путь к Богу – это любовь, - Виолетта соединила все вышеперечисленные уловки в напыщенную фразу, которая бывает так свойственна дилетантам, и которой стыдятся профессионалы, несмотря на то, что в ней отражается непреложная истина. Наверное, у профессионалов такие фразы ассоциируются с предприимчивыми спекулянтами словами – политиками, газетчиками, учителями, и они, скорее, предпочитают скомкать свою мысль, как салфетку ещё до начала обеда, чем сделать её похожей на наглядную агитацию, украшающую светское застолье.
- Поэтому любовь – одна из высочайших степеней координации. Может быть, из-за этого я так зацепился за тебя, Лето. Без любви любой координатор обречен на поражение…
-А без дружбы? – попробовала отойти на запасные позиции Виолетта.
Вместо ответа координатор протянул девушке листок бумаги. Он был зарегистрирован, какой-то службой ему был присвоен порядковый номер (кажется, трехзначный). Это был донос, подробно расписывавший правду и ложь об отношениях Виолетты и Юриса. Почерк был незнакомый, но, впрочем, Виолетта сама была с детства в имитации чего угодно способной мастерицей и знала, что можно подделать любой почерк, но только не стиль и образ мыслей – читая, девушка словно слышала такой привычный с детства голос своей Анны.
-Но почему? Зачем она так? – обгоняя друг друга слезинки помчались по щекам Виолетты.
Координатор отобрал из ее мокрых ладоней скомканную бумагу:
- Я не знаю, кого ты там вычислила, или вообразила, что вычислила… Трудно представить, какими незаметными для нас вещами мы можем смертельно задеть человека. Ты можешь понравиться завидному мужчине, просто сказать что-то умное или смешное в его присутствии… Даже обыкновенное платье на тебе может сидеть лучше. То, что для тебя являлось ложью, уже давно стало правдой у писавшего внутри и всего лишь выплеснулось на поверхность. В этом плане все писатели, даже с мировым именем, являются предателями. Большая часть их информации – недостоверна. В этом смысле можно иногда положиться на поэтов…
3. СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ
…Следующий день выдался очень ветреным, словно опытные деревья с шумом в кронах вспоминали неизбежную зиму. Казалось, что у них болит голова или что-то еще, но болит. Большой осьминог неуклюже перебирался через площадь. Виолетта внимательно вгляделась в него, и осьминог превратился в разорванную немецкую газету, гонимую порывами ветра.
-Погода меняется так же быстро, как положение на фронтах, - пошутил координатор, хотя по всему было видно, что ему сейчас не до шуток.
Тем не менее, голос его звучал абсолютно ровно и бесстрастно, когда он сообщил Виолетте, что при отступлении, для заметания каких-то следов, командованием вермахта принято решение взорвать город, для чего в подземный ход тайно завезены тонны взрывчатки. Взрыв был назначен на 10 часов утра в субботу. Виолетта, холодея, вспомнила, что сегодня была пятница. Координатор как-то необычно посмотрел ей в глаза, он хотел добавить еще что-то… Но в этот момент все звуки перекрыл вой воздушной тревоги: несмотря на нелетную погоду, советская авиация регулярно терзала станцию, заодно доставалось и близлежащим улицам. Патруль потребовал убрать автомобиль с проезжей части, чтобы пропустить колонну двигавшихся на запад «тигров», укрытых камуфляжем. Координатор крикнул: «Погоди, я сейчас, отгоню машину!» Но тут начали рваться авиабомбы, по запылавшему камуфляжу огонь перекинулся по всей танковой колонне и на стоящие рядом автомобили. Координатор исчез. А может быть это исчезла Виолетта… В густом дыму послышался бой часов и крики «чаек в комбезах», выпрыгивавших из танков.
«Когда началась эта болезнь?» - поднимаясь по Лестничной улице, размышляла Виолетта. – «Тогда, когда вырыли подземный ход? С благими намерениями, конечно: чтобы горожане спасались от набегов. А потом кто-то обнаружил, что в нем можно припрятывать кое-что ценное – и засекретил его. А потом в нем завелись крысы. И вот теперь – готовое место для любого количества взрывчатки…» Если допустить, конечно, что подземный ход существует на самом деле; ведь она, собственно говоря, почти ничего не видела, кроме темноты.
Кого из невинных она смогла бы предупредить о взрыве? Кто воспримет ее всерьез, если попросту попросить их завтра провести утро за городом, да еще в такую погоду? Всем нужны были факты, доказательства, даже тем, кто ей близок. Виолетта вспомнила Анну, потом человека из списка на отправку в Германию. В размытом дождями осеннем свете каждый отбрасывал хвостатую тень, в которой, при желании, можно было увидеть свастику. Если тени потревожить, взрыв перенесут на более ранний срок, усилят охрану у всех ходов и выходов.
Виолетта увидела, что на скамейке неподалеку от её дома сидит мужчина в шляпе и, уткнувшись острым носом прямо в газету, быстро и тщательно, как крыса, обнюхивает её, не упуская ни единого уголка бумаги, втягивая носом каждую строчку. Это показалось ей настолько отвратительным, что тошнота подступила к горлу. И вдруг девушка поняла, что это просто очень близорукий пенсионер, который, очевидно, забыл или разбил очки, и вынужден, буквально, водить лицом по страницам, чтобы хоть что-то там разобрать. Тошнота стыдливо отступила, сменившись чувством вины. Девушка вспомнила слепого соседского юношу, которому всегда симпатизировала. Виолетта представила, как они идут, держась за руки, загребая ногами шуршащие листья, и она все дальше уводит его от готовящегося пекла… Ей так понравилась эта картина, что девушка испугалась своего самодовольства. Координатор… Что-то он говорил про слепого… Да, он сказал в тот первый вечер: «Говорят, что у слепых очень хороший слух». Было ли это просто расхожее клише или же координатор вложил сюда какой-то взрывоопасный смысл? Координатор говорил: страх рождается от понимания, что твоя информация недостаточно скоординирована. Еще он говорил, что ни пророки, ни ангелы, ни командиры в бою не сообщают людям координированную информацию: они ставят простые задачи, чтобы люди могли действовать, не мудрствуя лукаво, без страха и недоверия. Обилие информации – объективной вперемежку с ложной – парализует человека, делает его недееспособным. То же самое можно сотворить не только с отдельным человеком, но и с целым народом. Быть может, это и есть новое секретное чудо-оружие, а вовсе не ракеты «Фау», которые конструировались и испытывались в этом городе. Чтобы действовать, нужно слишком многого не знать… Конечно, координатор вовсе не случайно подошел к ней тогда на площади, не случайно назвал старый, давно вышедший из употребления пароль («Фиалка», Виолетта – это Вия?), на который она никак не отреагировала. Но, несмотря на все ее артистические данные, кто бы она ни была – полное ничтожество или высококлассный профессионал, она проиграла. Он загнал ее в тупик своей информацией, оптическими иллюзиями, которые притворялись вещественными доказательствами, опутал паутиной недоверия к собственным органам чувств. Она потерпела поражение, ее миссия окончена. А может быть задачей координатора с самого начала была акция по выводу одной-единственной Виолетты из гибнущего города, по каким-то соображениям Большой Игры, правил которой девушка не знала, да и сам координатор скорее всего не знал их до конца… Временами девушке казалось, что никакого Юриса вообще не было на самом деле. Координатор родился внутри неё самой от страха, охватившего её тогда на площади. И все разговоры затем она вела сама с собой, вернее, со своим внутренним координатором, который порождал все оптические иллюзии, вроде подземного хода.
Виолетта проснулась рано, когда взошла заря. За окнами струился какой-то странный свет, напоминающий больничный. Оказалось, что ночью неожиданно выпал первый снег. Листья, которыми еще вчера было так приятно шуршать ногами, теперь слегка пружинили под тонким снежным настом. Виолетта оставляла следы, похожие на ржавчину, будто улицы с потемневшими деревьями и заборами, как декорации, были сколочены из старого хлама, отслужившего свой век. Дойдя до городской окраины, девушка выбросила в снег свой пропуск «для прохода повсюду», словно использованный билет в один конец. Виолетта шла, не разбирая дороги – да и какие дороги могут быть утром, если ночью выпал снег, и ты – первый, кто нарушает его первозданную белизну, - поэтому туфли промокли быстро. Извилистым руслом оврага она пробиралась к вершине холма, нависавшего над городом. За холмом начинался невысокий, но частый лес. В одном месте дно оврага пересек след, похожий на волчий. Тут же мысли Виолетты ринулись назад, по протоптанной ею сиротливой тропинке, в то время как тело настойчиво продолжало взбираться по склону. Только не оборачиваться! Только не оборачиваться! – твердила она в такт такому же сбивчивому, как и эта фраза, ритму шагов. Несмотря на то, что в отяжелевшей обуви хлюпала ледяная вода, пот стекал по лицу Виолетты и, скопившись на верхней губе, горько-соленой волной изливался в рот. А, может, это были и слезы. Или кровь из верхней губы, которую она закусила до яростной боли, чтобы ни о чем больше не думать. Виолетта хотела коснуться холодными пальцами губ, чтобы проверить, не останутся ли на них следы крови, но почему-то не в силах была пошевелить рукой. В это время за спиной, со стороны города, ей почудился какой-то нарастающий шум. Девушка медленно развернулась. Она не могла шелохнуть ни рукой, ни ногой, ни двинуть зрачками невидящих глаз. Только кусочки соли, переполнившие глаза, обламывались и с сухим шорохом скатывались по щекам, царапая их онемевшую поверхность. Виолетта поняла, что она превратилась в соляной столп.