стилизованный рассказ-быль
                             "На дворе была метель..."
                               А.С.Пушкин 

 Петербург бугрился мостами. Улицы петляли, словно уходя дворами и переулками от кого-то назойливого.  Снег облёк ладно, по фигуре, здания Сената и Исакия. Памятник Кутузову был так залеплен им, что представлялся воображению просто решившим перевести дух дворником с нахлобученным почему-то на него белым поварским колпаком. Так и казалось, что Кутузов вот-вот нагнётся и начнёт расчищать лопатой дорогу к собственному пьедесталу.
 В снежные вечера, вроде этого, что только ни случается в больших городах. Особенно, когда все расселись по домам да согреваются себе у камелька или режутся, если не в  вист, то определённо – в дурака. Режутся они, режутся, а там, глядишь, и вечер убит и рты так раздирает зевота, что становится, право, неудобно. 
 В такой вот вечер в доме, что на Съезжинской улице, где проживал поручик Петров, собрались его бывшие друзья по  гусарскому полку.  
 Хорошо было им. Кто посасывал чубук, кто смаковал чёрный, как смоль, турецкий кофе, поглядывая на всё падающий снег за окном, кто перекидывался почти машинально картишками с соседом или потягивал бургундское из бокала, но все - слушали «преинтереснейшую гисторию», которую рассказывал им Петров.  
 - Ну вот, портсигар мой, значит, этот сукин сын и стащил...
 - Как же так, - перебил Петрова, вынув изо рта чубук князь Мещерский, - какой же такой сукин сын, коли ты сам сказал, что то была девка.  
 Петров был заядлым дуэлянтом и числился среди весьма и весьма вспыльчивых особ. Он густо покраснел, зыркнул злым, нехорошим взглядом в сторону князя и рубанул словами, как если бы саблей перед лицом противника:
 - Благодари бога, Мещерский, что я в хорошем расположении духа, а то я бы сейчас вызвал тебя на дуэль и так разделал под орех, что родная мать тебя бы не узнала.
 Запомни хорошенько, князь!  Петров никогда не врёт, а если кто считает, что я врун, тот мне не друг, а злейший враг мой.  
 - Но, но господа! – вмешался один из присутствующих. Остынь Петров! Ей Богу, остынь!
 Да ты рассказывай. Мы все слушаем тебя внимательно.
 - Все, да не все – ответствовал, успокаиваясь, Петров.   Заткните Мещерскому глотку, тогда продолжу рассказывать.
 - Ну вот уже заткнули, – сказал сосед Мещерского и накрыл шутливо его рот ладонью.

 Петров дёрнул головой, слегка поморщился, изображая досаду, и продолжил.

 - В том то и весь конфуз, господа, что я-то принял того, кто стащил мой портсигар за гусара, а он оказался девкой.  А как и не признать его, тьфу ты (сплюнул он на пол), то бишь её за гусара? 
 Одет оный, точь в точь, как мы были одеты. Всё честь по чести: кивер, ментик, доломан, рейтузы, сапоги. Ну вылитый гусар и только. А конфуз мой вышел из-за маскарада, который затеяли под новый год граф Арсентьев с супругою.
  Да что с девки то взять. Я сам облачился в костюм Арлекина и стал до смешного неузнаваемым. Ну вот, натянул я, значит, сей костюм и пошёл плясать да веселиться со всем остальным обществом.   

 Носился я так от одной маски к другой, от одних охочих до сплетен ушей к другим, и мне, в конце концов, насплетничали, что граф затеял этот маскарад вовсе не для того, чтобы повеселить гостей и детишек своих, а исключительно с единственной целью пообщаться, так сказать, поближе, со своей пассией, о чём узнала его благоверная супруга Марья Ивановна, давно обвинявшая мужа в измене.  Пассия эта и была той самой гостьей, которая, к радости Марьи Ивановны и к огорчению графа, запаздывала.
 А надо сказать, что в ту ночь как раз, когда гости собрались, случилась жуткая метель.
 Хорошо, что мы все успели до неё приехать. Но смотрим мы на хозяина и не перестаём  ему удивляться. Бросая гостей, бегает он время от времени на крыльцо. Как выяснилось потом,  всё в надежде что вот-вот услышит он сквозь завывания ветра столь заветные для него бубенчики. Постоит он на крылечке сколько там, а потом, снегом запорошенный, забегает обратно в дом. Вытрет мокрое лицо и одевает тут же маску, чтобы верней, должно быть, скрыть под ней свою досаду. Посидит в кресле недолго, а потом опять мчится на крыльцо встречать  свою зазнобошку. А зазнобушка всё не едет, хоть и твёрдо обещала ему приехать в тот вечер. 

 Супруга же его сидит в сторонке, вижу только, как зрачки её под маской ходят туда-сюда. То вослед мужу, убегающему на крыльцо, то прямо на него,  безнадежно возвратившегося с крыльца и нелепо запорошенного снегом.  Удивительно всё это было.
 Только позже удалось разобраться, что к чему. Оказывается, его супруга  выбрала кого-то из челяди, такого что понаглей, и послала его с другими наперерез карете своей ненавистной соперницы. Те настигли её,  загородили дорогу её экипажу, а наглый малый этот влез бесцеремонно в карету и в самой что ни на есть энергичной манере предупредил её от имени хозяйки, что если она ещё раз появится в доме Арсентьевых, то с ней может случиться такая беда, такая беда, что после неё жизнь её будет одно нескончаемое мучение.   Всё это сей наглец, усмехаясь,  и выдал ей в лицо. 
 В общем, та, услышав такое, испугалась за себя ни на шутку, велела кучеру развернуться побойчее и ехать обратно домой, в гименейские объятия дарованного ей судьбой муженёчка. 
 Видел лично, как тот, кого хозяйка послала с этим поручением, доложил ей на ушко, что всё сделано.  Та кивнула, довольная, и нашептала об этом своей тётушке, а та – своей кузине, ну а кузина – своей мамаше. А несчастный граф, между тем, всё бегает на крыльцо, всё носится обеспокоенный туда-сюда. И продолжал бы бегать ещё долго, но о том, что было сделано его супругой, кто-то нашептал и ему. Что тут с ним сделалось, господа! Рухнул он в кресло. Вижу - сидит в маске, а голова его, между тем, от плача содрогается.  Все это заметили, ну и супруга конечно. 
 Ну вот,  посидел он так недолго, снял маску, большим платком лицо промакнул и ушёл наверх в свою комнату. А там, говорят,  открыл какой-то шкаф, взял оттуда пузырёк с ядом и всё его содержимое, как есть, в себя вылил. Упал он на пол. Сказывали,  что пена шла изо рта такая большая, что слуги вытирать не успевали. Ну он почти тут же и скончался. Доложили о том супруге. Зашла она в комнату, побыла там недолго, а потом прикрыла за собой двери и велела слугам никого не пускать в комнату, а сама распорядилась продолжать наш маскарад. Объявила всем,  что с супругом, мол,  сделалось плохо, но другим нечего из-за этого хмуриться и пренебрегать новогодним праздником. 
 У Арсентьевых был свой театр, так она распорядилась людям из театра смешаться с нами и поддерживать всеми способами общее веселье.  
 Что ж, веселиться, так веселиться – раз уж сама хозяйка приказывает. 
 Представляете себе, мы, взявшись за руки, носились по комнатам в новогодних масках или кружились в кадрили, а, между тем, супруг  ейный лежал наверху бездыханный и его уже ничего не интересовало, разве только отдохнуть всей душой от наших мирских радостей и печалей. 
 Так, вдоволь навеселившись,  сели мы все за стол, обильный настолько, что некуда было бокал с шампанским поставить. Надо сказать – с отменным шампанским, щедро подаваемым нам в ту ночь.  И неясно было для тех, кто уже знал о беде, что же мы на самом деле так торжественно празднуем: то ли новый год, то ли смерть наказанного своей ревнивой супругой несчастного графа.  
 Кто-то  расслышал, как Марья Ивановна шепнула кому-то из своей родни касательно супруга: «Собаке – собачья смерть!». И ещё говорят, что на столе, в той комнате, где он убился, нашли его записку. А в записке было: «Жить без любви невмоготу. Прощайте».
 Сказывали также, что графинюшка на похороны супруга не пошла. Бросила своим незадолго до погребения: «Без меня хороните!»  

 Ну а та, которая стащила мой портсигар, вернула мне его. И открылась мне, почему оделась она в ту ночь гусаром. Оказывается, на прошлогоднем маскараде она решила быть цыганкой, ходила даже в цыганский табор, купила там платье цыганское, обучилась ихним танцам и, подозреваю, кое-чему другому. Ну а в сей раз, прознав из столичных журналов про гусар-девицу, решила, что быть ей на новогоднем балу гусаром. А портсигар стащила, как я понял,  исключительно из желания подразнить меня этим и иметь предлог познакомиться со мной поближе. Поближе и познакомились.  
 Мы с ней хорошо поамурничали в одной из пустых комнат, когда гости разъехались. 
 Подробности сего амурничанья я опускаю, дабы не исчерпывать, господа, до конца ваше воображение, -  с деланной озабоченностью, покручивая лихой ус, закончил под хохот присутствующих Петров.