Николай Довгай

– Да. Хорошо,– сказал в телефонную трубку директор шахматного клуба, Эдуард Михайлович Мендельсон, сидя у себя в кабинете за широким письменным столом. Внезапно он насторожился.

– Что, что? Господь с тобою! Не, не, и речи быть не может!

В это мгновение дверь в его кабинет приоткрылась, и в щель просунулась чья-то голова. Мендельсон сделал приглашающий жест. Вошел молодой человек.

– Как ты сказал? Порядочные парни? – Мендельсон весело захохотал в трубку. – Уфф! Уморил!

Он вел свой разговор насмешливым басистым голосом и его темное, точно у араба, лицо с большим крючковатым носом и сизыми, навыкате, глазами, лучилось тонким юмором.

– А ты слыхал, как эти твои «порядочные парни» сорвали в Одесском драмтеатре спектакль? А? Нет? Ну, так послушай.

Он дал знак посетителю присесть на стул у стены. Молодой человек неторопливо сел и положил руки на колени. У него было приятное, открытое лицо и гладкие русые волосы. Одет он был в светлую тенниску с широким воротом и в темно-синие, отутюженные шорты. Ясные задумчивые глаза светились умом и спокойствием.

– Приехали, значит, эти твои «порядочные парни» на турнир и поселились в гостинице,– продолжал директор. – А теперь ответь мне на такой вопрос: вот что бы ты стал делать на их месте, приехав на турнир? Анализировал бы партии противника? Еще раз проштудировал бы домашние заготовки? Просто расслабился бы перед игрой? То есть ты хочешь сказать, что поступил бы, как всякий здравомыслящий шахматист… А эти придуренные шашисты… они набрали вина и стали бухать! Не, ты прикинь, это какими же надо быть остолопами! Завтра соревнование – а они набрали гамулы и керяют! А? Да, тоже решили расслабиться…

Ну вот, керяли они, керяли – и, наконец, улеглись спать. А был там среди них один такой шашист по фамилии Егоров. И этому ша-шис-ту Егорову вдруг захотелось прогуляться… Не, ты прокручиваешь ситуацию? Гостиница… два часа ночи… все спят… А Егоров, как он потом объяснял на совете, вышел на прогулку…

Мендельсон перевел взгляд на молодого человека. Тот сидел, опустив голову, и задумчиво рассматривал ногти на руках.

– Ну, так вот, бредет он, значит, по коридору и вдруг видит – в одном из номеров открыта дверь. На столе стоит выпивка, а на кровати спит женщина. Причем, голая! А? Да. Абсолютно! В чем мать родила! Ну, что бы ты стал делать на его месте? А? Конечно… Ведь ты же нормальный человек… А этот Егоров вваливается в номер и закрывает за собой дверь. А теперь слушай…

Мендельсон усмехнулся, заерзал в кресле, устраиваясь поудобней и, на языке жестов и мимики дал понять молодому человеку, что скоро окончит разговор и будет целиком к его услугам. Молодой человек приподнял ладони, как кошка лапки и, с вежливой улыбкой склонил голову набок в знак того, что никуда не спешит.

– Вот ты, молодой здоровый мужчина во цвете лет, заходишь в чей-то номер и видишь на столе выпивку, а на кровати – женщину,– продолжал Эдуард Михайлович свой телефонный разговор.– Причем уже раздетую… А? Да, красивую! Ну, лет где-то до двадцати. Фигура – как у Софи Лорен. Да нету, нету, я тебе говорю, рядом жены. Куда подевалась? Ну, к маме ушла, на Марс улетела. Неважно. Что? Трудно представить? А ты попробуй. Ну, как бы ты повел себя в такой ситуации?

Мендельсон припал ухом к трубке, выслушивая ответ. На его лице появилась понимающая улыбочка. Он воскликнул:

– Ну, ко-неч-но! Ведь ты же нормальный человек! А этот дебил Егоров… Этот шашист… иного слова и не подберешь… Он сел за стол и начал бухать.

Директор зашелся коротким довольным смешком.

– Ну вот, бухал он, бухал – вдруг видит, дева оклемалась. Она глядит, за столом сидит какой-то незнакомый мужик и глушит водяру. А, видимо, мужик – это было как раз то, чего ей на тот момент не хватало. Она – к нему. Не, ты анализируешь позицию? Ночь… Ты сидишь в чужом номере, уже изрядно поддатый, вдали от родимой жены и любимой тещи, и вдруг к тебе в объятия лезет молодая красивая бабенция… Причем, уже раздетая… Ну, как бы отыграл в такой позиции? Ну, конечно! Ведь ты же нормальный шахматист! А этот прибацанный дебил Егоров… Этот недоделанный шашист… Да! Он продолжает бухать! Не, ты прикидываешь, каким это надо быть остолопом?

Мендельсон, с лукавым блеском в глазах, поскреб пальцем большой выпуклый лоб.

– Короче, дева видит, что этот лопух на нее – ноль эмоций, она садится рядом с ним и тоже начинает керять… И вот сидят они, керяют… Вдруг дверь распахивается и вваливается ее парень. Как потом выяснилось, тоже с приветом. Ну, да! Тоже шашист, но только из другой команды. И вот вообрази себе этот пассаж: ты входишь в номер и видишь, что твоя краля, абсолютно голая, глушит водяру с каким-то незнакомым типом. А? Что бы ты сделал?

Набил бы морду типу? Расквасил бы рожу ей? Обоим? Тоже неплохой вариант… А этот придуренный ша-шист… Да, он садится за стол и начинает керять вместе с ними!

Директор весело хохотнул в трубку.

– Ну? Что скажешь? Хороши парни, а? Ночь… Рядом голая дева… А они – бухают.

И вот пили они, пили, и допились уже до такой степени, что стали спорить на политические темы и на этой почве перессорились.

Вот как бы мы с тобой поступили в этой ситуации? Набили бы рожи друг другу? А потом расцеловались и хильнули еще? Понятно! Ведь мы же с тобой - здравомыслящие шахматисты! А эти чокнутые шашисты взяли – и набили морду деве!

Здесь директор приподнял ладонь, сигнализируя посетителю, что уже закругляется, а молодой человек, в ответ, вновь приподнял руки, как кошка лапки, и приятно улыбнулся, показывая, что время терпит.

– Не, ты понял, какими это надо быть остолопами! – продолжал свой рассказ Мендельсон. – Мало того, что они до нее пальцем не дотронулись, так они ей еще, к тому же, и рожу набили! И вот, прикинь, приходит дева на следующий день в театр – а она, как потом выяснилось, была актрисой в драмтеатре и должна была играть в спектакле роль какой-то юной невинной графини. Приходит она, значит, с разукрашенной, как новогодняя елка, рожей, а под глазом у нее – во-от такенный фингал. Дирекция – в панике. Что делать? Запудрить морду? Невозможно. Попробовали очки надеть – не помогает, надо маску надевать. А заменить некем. Короче, скандал! Спектакль пришлось отменить. Публика негодует, требует вернуть деньги. В «Новом дне» появилась разгромная статья под заголовком: «Кто наши кумиры?» А ты говоришь: «Порядочные парни!» Шашисты! Хе-хе-хе!

Мендельсон, вывернувшись в кресле каким-то замысловатым кренделем, прижал плечом к уху трубку и закурил.

– Не, не! – воскликнул он, сделав несколько глубоких затяжек. – И речи быть не может! Даже и не проси. Чтобы эти поганые шашисты разлагали моих парней? Да никогда! Только через мой труп!

Ну, все, салют. А то у меня тут люди.

Эдуард Михалович повернулся к посетителю.

– Так я вас слушаю? – сказал он, разгоняя ладонью дым.

– Разрешите представиться,– с любезной улыбкой протянул руку молодой человек. – Егоров. Из шашечного клуба «Авангард». Дирекция уполномочила меня провести с вами переговоры по поводу проведения совместного шахматно-шашечного турнира.