Валерий Козырь

В небольшом городке Бровары, в 12 км от Киева, детская танцевальная студия "Счастливое детство" при Доме культуры алюминевого завода пользовалась популярностью среди школьного населения. Юные танцоры, неоднократные победители различных детских танцевальных фестивалей, часто выступали на сценических площадках городов Украины и даже в некоторых городах ближнего зарубежья. Участников танцевальной студии знали в лицо, городок-то невелик, и попасть в неё, при тщательном отборе желающих, было престижно. Альгеру /сценическое имя Альберта Григорьевича Шияна/, бывшему солисту Национального танца Украины им. Павла Вирского, удалось за семь лет создать эту гордость города, ему поют осанну благодарные родители своих талантливых чад. А из числа участников студии "Счастливое детство" Альгер создал ещё и девичий танцевальный коллектив "Надежда", отобрав для него двадцать девочек-старшеклассниц, в котором и танцевала девятиклассница Юлия Савичева. Она была уже опытной танцовщицей, потому как, ещё живя в Белой Церкви, успешно занималась спортивными танцами, имела награды на соревнованиях и, переехав с мамой в Бровары три года назад, была сразу же зачислена в танцевальную студию "Надежда", которая после успешного выступления на всеукраинском конкурсе детских танцевальных коллективов завоевала право выступить в Москве на Декаде украинского искусства. За оставшиеся три месяца до поездки Альгер усиленно работал над двумя танцевальными номерами. Один из них, "Фламенко", со способной солисткой Наденькой Шустовой. Но к Декаде хореограф решил ещё более "расцветить" этот испанский танец, сделать его более колоритным, динамичным, темпераментным. И когда Альгер отвёл Юлю в сторону и сказал, что поручит солирующую партию ей, наряду с дублёром Надей Шустовой, то для юной танцовщицы это было неописуемой радостью и апофеозом её желаний. Oна завидовала до слёз танцующей соло в "фламенко" этой выскочке Надьке – "Да, я лучше понимаю характер танца, и под музыку Бизе, в образе Кармен, я уже танцевала на соревнованиях по спортивным танцам. И как мне аплодировали..." – с обидой заводила себя Юля. И вот предложение поступило! Психологам известно, что в детских творческих коллективах конкуренция не меньшая, чем у взрослых.

– Юля, я поработаю с тобой индивидуально, – продолжил Альгер, – но необходима твоя ежедневная работа над динамической растяжкой – медленные пружинящие движения, завершающиеся фиксацией положения в конечной точке амплитуды, – затем добавил и почему-то почти шепотом, – об индивидуальных занятиях девочкам не говори. Понятно?

– Понятно, – также шепотом ответила Юля. Конечно, она будет делать всё, что потребует Альгер. Румянец не сходил с её лица и своими чёрными глазками она благодарно смотрела на своего "бога".

* * *

Дорожный сервис для Ильи Михайловича не удался. Ночь он провёл беспокойно – ворочался с боку на бок, как шашлык на шампуре. Его способ при бессоннице читать стихи про себя не помогал. Да ещё этот футбольный фанат где-то в середине ночи явился подпитый, с шумом рухнул на полку и своим ржащим храпом заглушал стук колёс.

От чая ласковой проводницы утром он отказался и от предложенной фанатом рюмочки коньячку, "армяшечки для настроения", также.

Будучи впечатлительным с детства, юный Илюша всегда сопереживал неприятностям своих товарищей – то ли ушибы их или семейно-школьные проблемы. Так и осталась эта черта составляющей характера Ильи Михайловича. Вот почему всплывавшие в его воспоминаниях образы Нины Будаковой, Юли Савичевой и других его больных заставляли переживать его уже пережитое ранее и жалеть их снова.

Переехали мост через Днепр, показалась монументальная скульптура ''Родина-Mать'', золотые купола церквей и... поезд медленно подполз к вокзалу. Шумная толпа футбольных фанатов на перроне встречала свою группу поддержки из Луганска. Фанат Василий, выплюнув "пока", выпрыгнул из вагона и нырнул в толпу футбольно-фанатичной роты.

Огромное панно на стене вокзала приветствовало участников Всесоюзной конференции по нефрологии и сообщало место встречи их. Илья Михайлович обошёл место встречи, указанное в панно, боясь предстать перед знакомыми нефрологами в неприглядном после ночи виде. Подъехав на метро к станции "Хрещатик", он прошёл к гостинице "Украина", указанной в пригласительном проспекте участника конференции. В холле милая девушка-регистратор в сверкающей своей чистотой блузке-вышиваночке с благожелательной улыбкой приветствовала Илью Михайловича и, сверив фамилию его паспорта со списком ожидаемых гостей, выдала ключ в номер на шестом этаже.

* * *

В просторном танцевальном зале с зеркалами вдоль стены Дворца культуры шла очередная репетиция к Декаде. Двадцать девочек разминались, готовясь к оттачиванию техники танца. У станка отдельно разминались солисты Надя и Юля. Из всех видов испанского фламенко Альгер выбрал стиль "тангос", согласно возраста и технических возможностей его учениц.

– Девочки, разминку закончили, построились на танец, – выкрикивал педагог, – без музыки подтанцовка отбивает ритм ладошками, а солисты Надя и Юля – каблучками. Начали – та-та-та – тата-тата-та.

– Неплохо, мои птички-фламинго, неплохо. Стоп. Теперь под музыку. Солисты, помните, каждое ваше движение должно быть не просто чисто выполнено, но и должно передавать чувства – строгость, гордость, мужественность. Особое внимание к рукам, каждый пальчик у вас хочет что-то сказать. Так, расправили плечи, втянуть живот. Начали...

Девочки подчинялись своему педагогу, они боготворили его. Он очаровывал их своей красивой рельефной мускулатурой, ослепительной улыбкой, гладко причесанными чёрными волосами, перетянутыми красной лентой, чёрной свободной блузкой, мягким голосом, филигранной танцевальной техникой. И какое-то приятное, непонятное волнение испытывала каждая, когда Альгер, обучая перекрёстному ходу или вращению, удерживал свою руку на голой юной талии, перебирая пальцами, касался живота их.

– Прекрасно, прекрасно, девочки. Чётче движение бёдер, плечей, корпуса, следите за пластикой рук, – мягко выкрикивал сам же танцующий Альгер.

    Репетиция закончилась, когда Альгер объявил девочкам о перерыве занятий на две недели в связи с ремонтными работами в Доме культуры. Затем, подозвав Юлю, тихо пригласил её назавтра к 10 часам утра на последнюю индивидуальную репетицию. Она согласно кивнула головой.

 * * *

На секционном заседании второго дня работы конференции, внимание Ильи Михайловича привлёк фрагмент доклада профессора Валубеева из Харькова "Острая почечная недостаточность в педиатрии", в котором автор указал на возникновение почечной недостаточности у четырёх девочек 13-15 лет после криминального неудавшегося аборта. Собственно, внимание привлёк не медицинский эффект удачного их лечения, а морально-криминальный аспект истории заболевания. И на вопрос Ильи Михайловича:

– Осуждены ли виновники совращения этих "лолит" и личности, совершившиe криминальный аборт детям?

– Вопрос не в медицинском поле, – начал профессор, – но насколько мне известно – н е т ! И причина в следующем – во всех приведенных случаях криминальные аборты производились с целью сокрытия изнасилования несовершеннолетних членами семьи – племянниц их родственниками-дядями, и в одном случае даже внучки дедушкой. Последний, милиционер по профессии, наказал себя от позора пулей в голову. Это единственный случай, где наказание свершилось, хотя не судебным правосудием. Остальные дяди остались преступниками без наказания по причине "невыноса мусора из семьи". А каково уж оставалось отношение к насильникам в семьях – неизвестно. Также остались не наказаны, по той же причине, и "народные специалисты" по внебольничным абортам.

Председатель заседания профессор Шувалова из Москвы, ещё довольно молодая женщина, попросила аудиторию продолжать обсуждение докладов только в медико-научном русле, не касаясь проблем юриспруденции.

Илья Михайлович тихо покинул зал. Необходимо было успеть ещё выполнить поручение заведующего кафедрой в Минздраве и занести отредактированную рукопись его монографии в издательство "Здоровье".

 * * *

Выступления профессора из Харькова впечатлило Илью Михайловича случаями о сексуально соблазненных девочках, к числу которых он мог бы присовокупить и судьбу Юлии Савичевой, напомнившей письмом о себе. Все эти дети, а сколько их неучтённых еще, перенесших больничные муки или распрощавшихся с жизнью, являлись жертвами бытового насилия. А совершённые против них преступления остались ненаказанными. И вера, "каждому воздастся...", не убеждает. Когда "воздастся"? Воздавалось бы при земной жизни нарушителям человеческого бытия!

 * * *

Сверкающая было жизнь в мечтах юной "Кармен" из танца фламенко за месяц до Декады сменилась вдруг непривычной тишиной больничной палаты. С сильными болями в правой подвздошной области живота, температурой и рвотой Юля была доставлена "скорой" в приёмное отделение больницы. После осмотра молодым дежурным хирургом диагноз "острый аппендицит" не вызывал сомнений и распоряжение "в операционную!" последовало немедленно.

Двое практикантов студентов-медиков перенесли больную на каталку и, везя по пути в операционную, успокаивали, как умели, испуганную Юлю.

Обработку йодом и спиртом операционного поля хирург доверил студенту, которому обещал дать наложить и послеоперационный шов. А как же? И он с этого начинал, дежуря ещё студентом в хирургических отделениях!

Местная анастезия, послойный разрез кожи, брюшины, гемостаз и вот он червеобразный отросток /аппендикс/. Но вот новость – отросток-то совершено не воспалён! Хирург, операционная медсестра и студент-ассистент вопросительно смотрят друг на друга. Ошибка диагностики? И хирург, бывший краснодипломник, проводит ревизию малого таза и... оперирующая бригада в прострации – трубная, правосторонняя внематочная беременность?!!

У юной 15-летней девушки?!! Невероятная находка, встречающаяся крайне редко в медицинской практике. Тактика хирурга правильная, и он, продолжая операцию, удаляет беременную маточную трубу вместе с яичником. Но далее "невероятная находка”, по-видимому, привела к потере внимания и утрате медицинского профессионализма. Иначе как объяснить последующую драматическую ошибку "краснодипломника", перелившего иногруппную кровь в связи с кровотечением и падением артериального давления в ходе операции? И гемотрансфузионный шок с развитием острой почечной недостаточности поставили состояние Юли на границу жизни и смерти. Попытки консервативно справиться с осложнениями были безуспешны. Явления почечной недостаточности нарастали и спустя сутки Юля в крайне тяжёлом состоянии была доставлена в отдел гемодиализа Киевского НИИ урологии и нефрологии. Дежурным на то время был нефролог – аспирант Илья Михайлович, который и стал её лечащим врачoм.

Перед Ильёй Михайловичем лежало тело, окрашенное в цвет церковной свечи, покрытое местами кровоизлияниями, с одутловатым лицом и потрескавшимися губами. Она была заторможена, в словесный контакт не вступала, с частым дыханием, сердцебиением, гипертонией, обильной рвотой, носовым кровотечением и отсутствием мочи. Все эти симптомы обуславливались нарушениями функций почек и развитием уремической интоксикации, что и подтверждалось лабораторными данными – анемией, повышением креатинина, калия, натрия в крови. И вердикт о подключении "искусственной почки" больной Ильёй Михайловичем был отдан немедленно. Сам он пошёл в операционную, куда должны доставить Юлю. Операция заключалась в выделении артерии и вены на предплечье для создания так называемой артерио-венозной фистулы, с помощью которой через соединение её с аппаратом "искусственная почка" было проведено четыре сеанса гемодиализа. Вот через какие муки пришлось пройти Юле на больничной койке из-за врачебной ошибки хирурга, а точнее преступной халатности его!

Но необычность истории болезни Юли состояла ещё и в том, что наряду с беременностью, да ещё и внематочной, что для столь юного возраста является медицинской казуистикой, она оказалась... девственницей

/также казуистика/!

Как это?! Непорочное зачатие?!! Нет, порочное – как в возрастном, так и в духовно-физическом...

Но виновата ли в происшедшем Юля?

 * * *

Звучит зажигательная испанская музыка танго-фламенко Пако де Люсия в танцевальном зале Дома культуры. И сегодня она звучит только для Юли, которая должна показать Альгеру на что способна. Она должна получить право на соло в этом танце. Ведь он обещал! С рассыпанными чёрными волосами, с запрокинутой назад головой и гордым взглядом, эта юная "Кармен" вся во власти волшебной испанской музыкальной гармонии. Лёгкими перестуками каблучков и подошвой ботинок по полу она отбивает ритм, сливаясь с сопровождающими гитарой и кастаньетами в этом испанском canageato. Вот она пошла по кругу, поворот головы к плечу, руки плавно поочерёдно взмывают вверх-вниз, играет корпус и всё это под непрерывающийся аккомпанемент её каблучковой дроби. Темп музыки стал быстрее, стремительны стали и её движения.

Альгер, сидя на стуле, внимательно следит за рисунком им срежиссированного танца и, одновременно выполняя роль пальмера, отбивает ритм ладошками, лишь изредка выкрикивает – "следи за мимикой... нахмурься... здесь слегка улыбнись... покажи гордость... смотри презрительно-надменно... снова гордо подними голову...''

И, наконец, с последним аккордом фламенко "гордая испанка" замирает и несколько секунд удерживает позу – как бы "всё сказано".

Юля, вспотевшая и румяная, выжидательно смотрит на своего учителя.

– Неплохо, – торжественно восклицает Альгер, – но перед зеркалом необходимо тренировать ещё осанку, гордое откидывание головы, высокомерную улыбку. – Затем с доброй улыбкой приглашает её в свой кабинет.

В кабинете зелёная штора занавешивает небольшое окно; стол с портативным магнитофоном и лампой со светло-зелёным абажуром; диван; на стене развешаны фотографии с хореографическим сюжетом – опрятно и ничего лишнего. Юля взволнована, никто из девочек здесь не бывал, или она этого не знает. Альгер предложил Юле сесть на диван, негромко включил магнитофон, зазвучали записи фламенко различных исполнителей, затем сел рядом.

– Что ж неплохо, – вновь повторил свою оценку танца учитель и очень нежно с мягкой улыбкой посмотрел на Юлю. Ворот его красной шелковой блузки широко расстёгнут, вокруг шеи золотая широкая цепочка и аромат спортивных мужских духов и... его близость... Затем совсем тихо:

– Юля, я работаю и с Надей, но на сцене Большого Kремлёвского театра, в дни Декады украинского искусства соло фламенко исполнишь ты. Это будет зрелищно! Костюмы уже заказаны. У тебя будет платье "batadecola" – чёрная юбка снаружи и красная изнутри, – пальцы его рук прикоснулись к её талии, – свободная красная блузка, – продолжал он, поглаживая талию, – полусапожки с высокой шнуровкой, – он слегка приподнял её ножку, подложив под икру левую руку и начал гладить сверху правой, – ну, красивые заколки обязательно, волосы, – он погладил их, – должны быть гладко зачесаны. – Он приблизился к ней ближе.

Сердце Юли отбивало такт фламенко, щёки её горели, запах духов и близость учителя, нет, мужчины, кружили голову. Она не понимала, как себя вести от смешанного чувства удовольствия и испуга. Он обнял её и настойчиво прижал к себе, затем поцеловал в щеку, затем ещё и ещё. Юля не сопротивлялась и тогда, когда он нежно положил её на диван. В ней просыпалось нечто необъяснимое и её свежая молодость была в его власти. Что шептал он ей в пылу ласки, она не разбирала, а пальцы его уже сняли плечик бюстгалтера и гладили её созревшую грудь. Он покрывал поцелуями шею, виски, влажные приоткрытые губы, вдыхая запах её молодости, а рука его продолжала блуждать по телу, продвигаясь всё ниже и ниже. Мужское достоинство уже упиралось в низ живота, через преграду ткани её короткой юбочки и трусиков. Она не сопротивлялась и тогда, когда освободившись от этих преград, он водил своей твёрдостью по поверхности её девичества всё быстрее и быстрее, а сердце её колотилось вместе с учащенным дыханием, и через затмение происходящего oна жалостливо просила – "только не надо, ну... туда..." И в этот момент тёплая жидкость разлилась по ее бедрам. Как искушенный соблазнитель он получил, что хотел.

– Юля, ты осталась девственницей... Я же понимаю... Ну, это наша с тобой тайна. Ты же никому не расскажешь? – мямлил её соблазнитель.

– Нет, – тихо пролепетала она, боясь встретиться с ним взглядом.

– Да, ещё хочу тебе сказать. Я уверен, ты выступишь прекрасно. Я помогу определить тебя в детскую школу при Национальном ансамбле танца Украины им. Павла Вирского. А там... гастроли по стране, зарубежью, – "зализывал раны", уже елейным голосом, приходящий в себя Альгер.

 До Декады Украинского искусства оставалось два месяца и юные танцоры шлифовали фламенко. Потому как сама поездка в Москву для девочек уже была осуществлённой мечтой. А выступи они удачно, ещё возможен и шанс награды их путёвками в "Артек". Альгеру светило звание "заслуженного" и укрепление его авторитета детского хореографа с возможными предложениями. Юле же – обещанная учителем карьера танцовщицы в лучшем танцевальном коллективе Украины.

 * * *

Илья Михайлович на послеобеденное секционное заседание и официальное закрытие конференции не вернулся, решив побродить по приднепровскому осеннему парку. Когда ещё он будет в Киеве? Место живописного склона Днепра у зелёного театра наиболее мило было ему. Там он часто бродил в период его трёхлетней аспирантуры. Там он обдумывал результаты своих исследований или, наоборот, отмежевался от повседневности и любовался лишь красотой окружающей природы. Вот и сейчас он наслаждался красками буйной золотой осени и размеренным течением голубого Днепра, вдохновлённый знакомой всем с детства фразой Гоголя "чуден Днепр при тихой погоде..." Что может сравниться с такой осенней красотой?!

Но с возвращением в гостиницу настойчивые мысли о Юле вновь овладевали им. Зачем это письмо от неё? Профессионально ли думать о больном, когда тот уже выпал из поля зрения врача после выписки из стационара? Литературный персонаж Марка Леви, врач, говорил: "Я спас в своей жизни столько людей, но, думаю, никогда не умел их любить, меня интересовало одно их излечение". Любил ли своих больных Илья Михайлович? – сказать трудно. Но когда ситуация напоминала о каждом из них, мысли его уже доминантой заполнялись историями их страданий и он снова думал и жалел их до вытеснения их более важными событиями на тот момент.

 * * *

С постепенным востановлением функций почек восстанавливались и остальные параметры жизненно важных органов Юли. Она уже шла на поправку и самостоятельно ходила по коридору и общалась с соседями по палате. Но, вот беда – беременность Нади широко обсуждалась в школе учениками, родителями, педагогами. То ли разнесли эту весть дежурные студенты-практиканты, "шила в мешке не утаишь", то ли сотрудники больницы, но ненужные сведения растеклись по небольшому городку, как круги на воде вокруг брошенного камня. И вскоре в кабинет Ильи Михайловича явилась мама Юли и прямо с порога начала:

– Вы лечите мою дочку Юлю Савичеву?

– Да, приятно познакомиться. Извините, ваше имя?

– Нина Петровна я. Там в школе такое говорят про мою дочку. Ох, знала бы я, кто распускает эту сплетню, то, ей Богу, убила бы... удушила бы эту сволочь...

– А что за сплетня, Нина Петровна? Успокойтесь только!

– Моя девочка беременная! Сволочи!! Вот что брешут, – выдохнула она.

– Ну а если бы это было правдой? – осторожно спрашивает, проверяя реакцию матери, Илья Михайлович.

– Да вы что такое говорите? Да я б её вот этими б руками удушила!

– Кого? Дочку?!

– Да, дочку...

В гневе, с её мимикой лица, злыми расширенными глазами, сведенными бровями, стиснутыми кулаками и хаотической жестикуляцией, она была страшной. И её слова об удушении дочери в случае "правды" – не эмоциональная бравада, а действительная. И угроза избавления семьи от "средневекового" позора вполне возможна. Такой гневный материнский спич пугал Илью Михайловича, но у него был объективный аргумент, которым он и воспользовался методом "лжи во имя спасения..."

– Нина Петровна, прошу успокойтесь. Действительно, эти злые сплетни разносят злые люди. Ваша девочка девственница, поверьте. И вы можете в этом убедиться. Вот, прочтите это, – Илья Михайлович придвинул к ней стул и дал ей в руки историю болезни, открыв её на странице записи осмотра гинекологом.

Она схватила её, прочитала титульный лист, убеждаясь, что история болезни действительно её дочери, затем несколько раз перечитала заключение гинеколога – "девственна" – и сразу успокоилась. Выпив воды, она начала спокойно говорить о состоянии дочери, а затем спросила:

– А что это у неё за аппендицит такой? И почему почки отказали?

И снова Илья Михайлович нашёлся, продолжив начатую деонтологическую – "ложь во спасение", ответив на правомерный вопрос мамы.

– Понимаете, Нина Петровна, у вашей девочки, что крайне редко бывает в подростковом возрасте, в периоде полового созревания произошла, так называемая в медицине, "ювенильная аппоплексия яичника", то есть кровоизлияние в яичник, это и привело к острой почечной недостаточности. Повторяю – это бывает крайне редко. Но случается! Так случилось, к сожалению, с вашей доченькой. Но она уже выздоравливает! И это самое главное, Нина Петровна!!

Заключение гинеколога, подтверждённое документально, и мои объяснения успокоили маму окончательно.

– Идите к дочери в палату, только не вздумайте что-либо выяснять у Юли по теме этой сплетни, – напутствовал её Илья Михайлович.

– Конечно... конечно. Спасибо вам, доктор. Такое болтать о моей дочке... сволочи, – бормотала она, направляясь в палату к Юле.

 Об этом визите мамаши и ложном для неё "диагнозе" дочери Илья Михайлович поведал своему руководителю по диссертации, профессору Давиду Александровичу. Тот, выслушав своего ученика, сказал:

– Да, случай не из простых – выпишем девочку, но при такой ситуации и с такой мамашей точно в петлю полезет. Конечно, это за пределами врачевания... но найдите школу, где она там учится, и проведите беседу там... в том же ключе. Ну, в общем, убедите окружающий её коллектив в обратном. Вы заболтать сможете.

 Итак, закончилась конференция, в честь которой был традиционный дружеский ужин в ресторане "Киев". Для Ильи Михайловича участие в этой конференции было удачным – "спасибо заведующему кафедрой – отпускает". У него появились нужные знакомые, "забил" участие на следующую конференцию в Ереван – "присылай тезисы доклада – примем" – обещали ему. Долгожданной его монографии открылся "зеленый свет". И ещё остался почти свободный день – отправление поезда в семь вечера. Куда пойти в этот тёплый осенний денёчек? И Илья Михайлович идёт к монументальной скульптуре Родина-Mать, обходит её и поднимается на маленькую смотровую площадку на самой вершине приднепровских круч. Захватывающее зрелище! Ощущаешь себя орлом, летящим над водами Днепра. С головокружительной высоты можно любоваться сиянием золотых куполов церквей, окруженных деревьями с переливами ярко-жёлтых и ярко-красных листьев акварельной палитры осени.

Вскоре начали прибывать ещё желающие осуществить приднепровский обзор с высоты тесной смотровой площадки. И Илье Михайловичу пришлось уступить место настойчивым и спуститься вниз. Устроившись на скамейке в тени раскинувшегося жёлтолистного каштана, символа Киева, он достал из портфеля сборник материалов съезда и в нем, заложенное на одной из страниц, письмо Юли Савичевой, ставшее вновь "пусковым механизмом" aктивации его памяти о необычной драме этой девочки.

Помимо страданий этого подростка, причиняемых болезнью и осложнениями, лечебными манипуляциями, она переносила ещё и психологические, связанные с утраченными надеждами танцевать в Москве фламенко, да и вообще танцевать. И можно только представить себе, что значит это для амбициозной юной танцовщицы! Какие мысли гнездились в её голове в разные моменты больничной жизни? О чём она думала, когда сидела на постели, обняв колени, и скулила как раненая собака? О безысходности? Или ненужности её в этом мире? В больничной палате она впервые "познакомилась" и со смертью. Умирала женщина в отгороженной ширмой кровати. Но звуки смерти ширмой не закроешь. И каково это для психологии девочки-подростка? И дежурные ночные сёстры приносили вести о суицидных намерениях Юли. И беспокойство вызывало возвращение её домой в маленький городишко, в котором о беременности Юли ещё говорят вполголоса, до известной степени смакуя эту драму, или выражают сочувствие, жалея её. И как оградить её от этого информационного поля-"ауры"?

И Илья Михайлович едет в Бровары, желая "сбить пламя" распространившейся молвы. Найдя школу и объяснив директору цель приезда, просит собрать школьников и учителей.

– Да, конечно, сейчас дам команду и сам буду присутствовать. Надо же, такие сплетни распустили, – участливо сказал директор.

Уже через пол-часа класс был полон учениками, вдоль стен в ряд стояли учителя, за столом восседали директор и классный руководитель – тема-то какая интересная! Не знаю, убедил ли присутствующих, но врал Илья Михайлович "убеждённо" – приводил "примеры" из мировой медицинской практики об имеющихся случаях в подростковой девичьей жизни "кровоизлияния в яичник" с последующими осложнениями, что и случилось, к сожалению, у Юли. Пожурил поверивших в такую "сплетню" и несправедливо оклеветавших свою соученицу. 

Но оправданна ли была поездка Ильи Михайловича в школу и удалось ли "сбить пламя" молвы о беременности Юли к её возвращению в школу, класс? Вряд ли, потому как на лицах учителей он читал – "мели Емеля, твоя неделя". С устоявшейся людской молвой равно воевать, что с "ветряными мельницами".

    И помнил он последнюю беседу с выжившей и повзрослевшей за два месяца больничного заключения Юлей, вкратце сводившуюся к следующему:

– Да, состояние твоё было тревожным. Но сейчас оно почти нормальное, а при выполнении всех рекомендаций на текущий год отпадёт и слово "почти". Считай, что за тобой гнался дикий разъярённый зверь и ты, перепрыгнув через глубокий ров, спаслась! И с этого времени ты продолжаешь жить дальше. Помни, что качество твоей последующей взрослой жизни формируется в зависимости только от твоего разумного поведения. И фламенко, – уже шутя заключил Илья Михайлович, – ты ещё станцуешь обязательно!    

Религия убеждает, что заслуженное наказание неизбежно. Балетмейстеру Альгеру, совратившему малолетнюю, юридически наказание возможно. Но как быть с деонтологией, в таком случае, в интересах Юли – "не навреди"? Возможно ли в сложившейся тогда ситуации не навредить Юле, указав перстом на преступника? Кто должен подать иск в прокуратуру? Фанатичка-мать? И что будет с Юлей и её окружением, родственниками, которых Илья Михайлович так убеждал в её непорочности? Выдержит ли она общение с юристами, психологами, врачами с повторяющимися вопросами "о том самом"? В общем – преступник известен, наказание невозможно – таков цинизм ситуации! А пока обожаемый своими ученицами Альгер, не исключено, обещает очередной из них "радости жизни" в обмен на секретное интимное общение.

И только приходится уповать на Всевышнего, методы наказания у которого свои и нам неизвестны!

А наказан ли хирург-краснодипломник, по преступной халатности которого едва не лишилась жизни Юля? А знал ли кто-нибудь о преступлении его вне стен медицинского учреждения? Нет, знали только причастные к этой истории сотрудники, умеющие хранить "медицинскую тайну".

Поэтому посещение двухдневного семинара по переливанию крови и кровезаменителей в Киевском НИИ гематологии и явилось "строгим наказанием" хирургу. Вот так!

И ещё из письма Юли: "... закончила Винницкое культпросветучилище. В Доме культуры города Белая Церковь руковожу детской танцевальной секцией..."

 * * *

В окно доцентского кабинета заглядывает осень, принарядившаяся в пёстро-жёлто-красное платье. Может, к возвращению Ильи Михайловича? Он только что закончил доцентский обход в нефрологическом отделении. Сегодня студенты на смежных кафедрах, а значит, он свободен и может спокойно заняться накопившейся кафедральной отчётностью. На волне классической музыки из "Спидолы" приглушeнно звучит фортепьянный концерт №21 Моцарта.

Илья Михайлович удобно усаживается к столу, когда зазвонил телефон:

– Илья Михайлович, добрый день. Вас беспокоит диспетчер санитарной авиации. Только что из больницы города Ново-Пскова поступил вызов. Необходима срочная консультация поступившей к ним девушке в крайне тяжелом состоянии с сепсисом и острой почечной недостаточностью. Просят Вас.

– Причина сепсиса известна?

– Криминальный аборт...

– Хорошо. Вылетаю...

Нью-Йорк, 2012