Вторая  кровь

 «Да, да, кричи и плачь!

Ты погубил чистейшую невинность,

                                                                                                         какая лишь смотрела на людей».

У. Шекспир

Итак, сегодня второй день охоты. Но из дома вышел только со своими четвероногими воспитанниками. В густом молоке тумана, словно именно это ему и было на руку, запропастился в непроглядную неизвестность Звон. Вы угадали, – на всю охоту.

 Односельчанин, а недавний харьковчанин, Сергей, как и вчера, с ведром и сумкой, догнал только километра через два, – проспал, видите ли… Но при этом невинно, совсем по-детски, улыбался. И день улыбнулся ему в ответ…

… Снизу несётся истошный крик, – это меня просят куда-то бежать скорее скорого. Но, кажется, ни в медвежий, ни в волчий капкан нигде здесь мой напарник  попасть не мог… Как не может быть тут и ловчих ям с острыми кольями по низу.  Но как кричит-то! Ясное дело – зайца спугнул наш горожанин впервые в жизни. И я мчусь вперёд – перекрыть скорее ярок, по которому и может проскочить тут серый. Но разве за зайцем успеешь? Нет никого.

А крики почему-то не слабеют и не прекращаются, и требуют меня на место происшествия.

Возвращаюсь и вижу внизу и справа напарника; показывает:

- Он там! Сидит!

- Как это?! (Да ведь зайца наверняка и след простыл).

- Сидит!

- Да где? И кто  может усидеть – до сих пор! – после твоего шума-гама?!

- Зверь!!

- Кошмары! – (не иначе на секача сдуру напоролся – и у самого уже мурашки вот-вот забегают: в кармане ни единого пулевого…),– показывай! – И меня  далеко из-за спины начинают направлять вниз и в травяную поросль не более, чем в половину коленей  высотой: «Прямо! Прямо! Чуть левей. Опять прямо!»

Наконец, не далее десяти шагов и в самом низу склона, и в каком-то метре-двух от рогозовых и тростниковых зарослей, в невысокой осоке замечаю… Действительно: зверь! Маленькая (в сравнении с телом), но округло-широкая (и умненько-глупенькая – одновременно) и очень симпатичная, даже  милая мордочка с «баками» вроде бы и пугливо взглядывает на меня, но не предпринимает абсолютно никаких попыток удрать в такие близкие и непроходимые для меня, но не для него же! – заросли. Зверёк словно связан путами, или загипнотизирован близостью человека, или крепко заранен.

- Кто это?!

- Да енот. А правильно – енотовидная собака. Переселенец из далёких уссурийских краёв. – И только теперь я замечаю, что всё это время мой «спаршшик» исходил криками метров за 25–30 от этой безобидной пушной собачки, а ведь наверняка наткнулся на него шагов с 5 в этой осоке, если не в упор. «Хороший отскок!»

Но человек, всю жизнь проживший в огромном городе, впервые встретился в природе с настоящим диким зверем! И как всякий настоящий зверь, он внушает ему чуть ли не животный ужас. Как его не понять? Такими учреждениями, как музеи и зоопарки, в силу ограниченности своих интересов, да и интеллекта, он в жизни не интересовался. Зверь этот явно ему незнаком совершенно. Он и сейчас ведёт со мной диалог издалека, с безопасного, как считает, расстояния.

- Я сначала подумал, что это лиса… А потом вспомнил, что лисиц чёрных ведь не бывает?

- Почему? Бывают, – если где в грязи вымажутся или репьяхов насобирают.

Через минуту, а то и больше, наконец, соизволил явиться Принц и, промахнувшись спервоначалу мимо не особо и прячущегося зверька, мигом извернулся как гибкая куница, и с ходу влепился ему сверху в шею. Здесь уж пришла пора и мне подключиться в качестве «скорой помощи».

 Пока товарищ удерживал При, а я пытался ему помочь одной рукой, так как второй взялся   за «шкирку» енота, он-таки изловчился и вцепился в ногу фоксу – за то, что тот, вырвавшись на секунду, куснул зверька за нос.

В общем, схватка состоялась  и первая кровь пролилась.

       Уже упакованный в сумку (вместо грибов), енот делал, конечно, но очень слабенькие попытки периодически освободиться, и даже высвободил голову из своей матерчатой «клетки» и теперь взирал на мир с высоты и свысока – из-за спины человека. И голова его, и мордочка с небольшой пастью покачивались в такт шагам вблизи лица и шеи товарища, а тот, с перекинутой через плечо сумкой, уже настолько  бездумно «осмелел», что запанибратски щёлкал его по носу, как какую-нибудь безобидную домашнюю скотинку-животинку, заставляя спрятаться поглубже.

        Но сами попытайтесь понять, что он чувствовал при непосредственной близости  пасти и острых зубов дикого и незнакомого зверя от своей шеи…

По пути домой, опасаясь за целостность  раздираемой с некоторым уже упорством сумки, несколько раз пытались связать пленнику ноги. Но они были настолько коротки, что никакие завязки не удерживались, и зверьку ничего не стоило в считанные  1 – 2 минуты заново освободиться от всех пут, и он снова высовывал мордочку на волю,  и всё чаще пытался выбраться полностью. Но его каждый раз останавливали щелчками.

 А вот и результат: крепкий парень с ойканьем валится плашмя на спину, ведро с грибами летит кувырком по склону, но, к счастью, большая сумка с пленником плавно и мягко ложится неподалёку.

- Ну, что там ещё?

        - Ой! О-ой! Укусил! Гад! Палец откусил!! О-О-О-о-о-о-й…

- Ну,.. иди, мочись. (А что? Даже в Афгане, во время недавней войны, этим спасали свою жизнь).

Через некоторое время дошло, что надо всё-таки осмотреть рану…

Пришлось останавливаться и врачевать товарища. Нашлись, конечно, и йод, и бинт.

Вторая кровь хотя и пролилась, но тоже незначительно.

И тут уже у меня чуть ли не холодок внутри прокатился… Зверь какой-то не такой попался. Чересчур уж странный…  Как пишут во всех книжках, мол, при встрече с собаками или с человеком эти «уссурийчане» прикидываются мёртвыми, и хоть что с ними делай: нет надобности ни стрелять, ни собаками давить. А этот… просто сидел и с любопытством поглядывал на нас, и ждал, когда ему отстрелят голову, или загрызут, или просто забьют дубьём. Так не ведет себя  ни один другой зверь во всей многообразной природе. И за то, что был «не адекватен», вот, – пленён. Взят живьём.

То ли из-за постоянной возни со своим зверем, то ли из-за того, что ещё ни разу в жизни не выходил к Дмитровке снизу по Орели, то ли ещё по какой причине, но товарищ мой совершено потерял ориентацию, плёлся позади и чуть не истерику закатывал, пытаясь развернуть и меня в противоположную сторону. Да так  убеждал, что я и сам начал проявлять неуверенность.

Еле передвигая ноги, всё-таки выбрался вслед за мною к мосту через речушку, и только тогда закончилась нервотрёпка: его рыданья и причитанья, что он никак не унесёт ведро грибов и енота на лишних 10 или 15 километров. (Какого енота? Енотика. А от всего «ведра грибов», после нескольких нелепых падений по вине рвущегося на волю «страшного и дикого зверя», остались жалкие  остатки. Ясное дело, измельчённые донельзя, – словно прокрученные через мясорубку, а частично, ещё и как под прессом побывавшие. Ведь синеножки очень сочные и весьма нежные грибы, сродни сыроежкам; напитанные чистой холодной осенней влагой, они требуют крайне деликатного обращения. И ронять их, тем более падать с ними никак нельзя.

Серёга этот  живёт от меня домов через десять, и всю неделю я его не видел. А когда зашёл пригласить на охоту, то ему было не до неё: большой палец, а за ним и вся правая кисть жутко нехорошо и некрасиво распухли; и уж тогда, в субботний день и вместо охоты! – вынужден был, не жалея ни времени, ни бензина, везти его в райбольницу, перепугавшись окончательно, так как ещё помнил, что года два назад один имярек в Шульском скончался от бешенства   (так же  поймал лисёнка, игрался с ним и не обратил внимание на мелкие царапинки на руке. А когда приехал в больницу, сказали, что уже поздно…)

Без арабических уколов, конечно, не обошлось, как и без дорогих лекарств в придачу, и всё это вылилось мне в итоге в приличную сумму; ну, что с него, нигде не работающего, возьмёшь?

Ко всему прочему, и что досаднее всего, ещё и охотничий день пропал.

Но самое интересное, что мне путём долгих допросов-расспросов удалось выбить из потерпевшего чистосердечное признание: руку разнесло вовсе не от укуса, хотя это тоже не можем выпустить из внимания – потому и уколы приняли,- а исключительно из-за того, что «слегка придержанный» енотом палец, был с перепугу  (помните: «Ой! Откусил!!») выдернут из пасти зверя с такой дикой силищей, что парень сам себе  и вывернул – вывихнул  палец. Именно вывих, а не, как казалось, уже начинающееся бешенство,  и разнесло, бедному, руку.

Не верите? Всё сомневаетесь?! Так примите во внимание физданные Сергея, одним махом топора раскалывающего любой чурбан. Посему, не без оснований предполагаю, что при том злополучном выдёргивании пальца с чудовищной силой, был обоюдно… и енот травмирован. Увы, смертельно: шейные позвонки у него оказались не стальные. А иначе, от чего ему взбрело в голову скончаться скоропостижно, уже через сутки? (Правда и смерть его для меня явилась неожиданной и не совсем понятной, так как оставил я зверька в сарае у Сергея вполне злоровым; и им же был поставлен в известность о внезапной кончине).

В общем, как можете судить, знакомого моего следует признать лжепотерпевшим, а не потерпевшим: сам же себе сдуру палец вывернул. И зверь тут ни при чём.

 Вообще-то у всех нормальных людей существует общепринятое (увы, не всеми соблюдаемое) правило: никогда не гладить, не протягивать руки к незнакомым собакам, – тем более, нечего было то и дело хлопать да щелкать  по мордашке дикую.

Чупакабра, или Эта  неизвестная  природа

                                    Трубят рога в полях далёких,

                                 Звенит их медный перелив

                                            Как грустный вопль, среди широких

                                  Ненастных и туманных нив.

И. Бунин

К вчерашним  -10 добавилось ещё минус пять. И ветерок не унимается, – всё тот же северный. Приготовленные сапоги отпадают, опять предстоит постоянно оскальзываться в неудобных калошах на бурках,– ведь если вчера поднимали в пашне, то сегодня весь он, серый, там же попрячется, – погода диктует.

По причине мороза Принц остался под любимым газовым конвектором (паршивому поросёнку и в Петровки мороз) и в качестве старшего  над котом Маркизом.

И опять по селу только в одну сторону лишних и пустых два км…

Надежда на то, что следы не будет заметать так же быстро, как вчера, не оправдалась: на склонах под ветром курился снежок. Вот и ещё один день по первому снегу приходится топтаться вслепую; это сама природа решила вступиться за свою серую братию. Поэтому и приходится вычислять как некие глобальные задачи, которые ещё только предстоит разрешить человечеству, скажем, в конце 3 тысячелетия…,– ну, да, у нас – о логовищах русака, – где же это он устроился в такую погоду?  Пожалуй, метрах в 70 от края балки, что справа, и может скорее всего залечь…

Любезный нашему сердцу и объявился там, но… далеко впереди. «Не мог же я проспать подъём, и он проскакал под правой рукой?» Принимаю правее, точно: следы тянутся параллельно моему ходу! Как так? И пашня  не такая уж пёстрая, как при малоснежье, а почти вся белая… И выспался я хорошо…  Но непонятки начались…

За балочкой, что обрамлена по верху, как ожерельем, сплошными, темнеющими неизвестностью, полосами тёрна, уйма не заметённых заячьих отпечатков, вперемешку с лисьими. А рядом и пашня, где прячься – не хочу.

Вытаптывание зяби, с кое-где торчащими прядями-рядками сочного зелёного овса, ничего не даёт. Кормовое поле, что ли? Но при пурге такой, как узнаешь?

Но вот кого-то в километре от меня и где-то у приверха балочки начал преследовать Звон. Понятно, что недолго музыка играла… «Так… Это, кажется, уже второго зверя прогнал с моего пути…»

Ещё одно поле, и ещё… Мороз и встречный ветерок заставляют иногда слезиться глаза, потирать рукавицей щёки, всё чаще прикрывать немеющую между ключиц грудь. Неволя, а не охота. «Во-он до той посадочки, что слева, и – обратно».

А из-за поперечной лесополосы – выстрелы; между прочим, уже второй раз. Не сразу, но различаю за деревьями чернеющие фигурки охотников, они как бы замерли на месте и невозможно определить, в каком направлении двигаются. До обеих ближних посадок мне ещё далеко, – не подстроишься…

И опять под другой стенкой тёрна множество следов. Встречаются они и в приверхе лога; а в некоторых местах уходят в гущи кустов. Я даже не единожды нагибался и пытался вглядеться в гущи, но с ветвей ещё не сдуло весь снег, и ничего не было видно, колючие дебри глухо и неподступно укрывали своих постояльцев, упорно храня их тайны. Пришлось пожалеть об отсутствии Принца: эти узенькие коридоры-входы (проходы?) ему как раз по росту. Но здесь, кроме хорошей собаки (с понятием), нужен и напарник на другой стороне. «А нам всегда чего-то не хватает…»

Где-то надолго запропастился Звон; вполне возможно, что пристроился к чужой бригаде, – там же многолюднее и веселее, и стрельба почаще… Он и объявился ещё через полчаса с той стороны… «Не повезло, конечно, с помощничком… Ставишь на свежайший – горячий след, а он – ни в зуб ногой… Не… на рынке ума не купишь, свой надо иметь».

При переходе через низ балки наткнулся у края осоки на глубокую канавку-дорожку, – это уже ходы-выходы енота. Поставленный уже не на единичный след, а на обилие следов, Звонок пробежался по этому снежному коридору-проспекту до самого его конца – до плотины пруда. И, естественно, никого не нашёл, потому что не догадался  принюхаться хоть к одному единичному ответвлению от этого коридора.

Слева и пониже нас – озимь, а впереди вновь раскинулась почти бескрайняя пашня (км на 3).

Ветер справа и чуть в спину не досаждает. И я даже в  неподходящей, скользкой обувке впал в умиротворённое состояние, на грани с дремотой, если не со сном. Как не расслабиться? – времени-то – обед.

…Словно блик солнца или летний луч зеркальца ударил по глазам и заставил вздрогнуть: это сверканул недалеко впереди русак своим исподом, что белее и ярче снега.

И развихлялся почти со старта то влево, то вправо, – точно так на подиумах  вихляются худорлявые крутобёдрые красавицы, сплошь сидящие на диетах (не понимают, глупенькие, сути не анекдота – жизни: тощая корова, это не то же самое, что стройная лань). Но… вдруг и сразу отскакал прилично, а несчастная рукавица, словно настоящим китайским клеем прилеплена к руке, и ни в какую не хочет сниматься! (А перед этим неоднократно тренировался, периодически сбрасывая её  наземь в доли секунды; а здесь, как клеем.., – имеется ввиду тот самый, тюбик которого однажды раздавила в руке одна темпераментная итальянка и, кажется, даже хирурги не смогли разлепить её пальчики).

И пока ружье поднято, взят прицел, – заяц успел ещё дальше. На предельную дистанцию.

- Выстрел! – это когда серый уж летел чуть правее от основного курса; ещё один! – и чувствую, прямо-таки осязаю шкурой, ошибки: маловато будто бы упреждение… В обоих случаях… Даже при повторе не поправил! А теперь уж ничего не поделаешь и не попишешь, – всё тут вот и поделано. Заяц уходит всё выше и выше, стремясь выскочить за саму черту горизонта…, или вообще из мира сего.  Не видно, как и уходит, но…, может, через километр окочурится; может быть, нет. Здесь бы вот как раз и Принца хватило для проверки. Кажется, я его уже второй раз, как минимум, вспоминаю? Надо же, незаменимым компаньоном уже заделался?

А где же наше одоробло? И когда заяц давным-давно исчез из вида, явился. Сунулся туда-сюда и понёсся… в обратную сторону!

Стою над двумя логовами, а они – одинаково глубокие и… свежие, но, примерно, в двух метрах друг от друга, – словно не один, а целая двойня только что сорвалась отсюда. Подзываю помощничка. Удалось наконец наставить… Матёрый вопль, нет... неистовый рёв сотрясает окрестности (не иначе, как жалоба самому Господу на свою собственную придурковатость) и опять бестолковые метания туда и сюда, но только не по следу сбежавшего и чудом уцелевшего. Да уж, бесчутая псина – обуза полнейшая. А здесь ещё и с упёртым непослушанием в придачу…

«И чего я спаниеля-умницу не купил?!»

Сегодня и патроны сработали…, и не взял верного… опять Верхнеорельского… Душа не рыдала только потому, что ей некому было бы посочувствовать.

Перед самым селом, когда уж свернул на дорожку к мостику через Орель, помощник «отличился» ещё раз. Разлаялся далеко позади и заставил оглянуться… А из-под самого его носа тёмной (может быть, и темно-коричневой, или просто грязно-грязно-рыжей ) масти какой-то довольно крупный зверь отпрыгнул, как показалось, по высокой дуге в кустарник и тотчас пропал. А «пом» спокойным и  равнодушным развернулся… ко мне!

- Возьми! Возьми!! – взываю что есть мочи к разуму (?) и совести (??), прошу опомниться наконец:

- Если тебя этот зверь не интересует, то какого… было его облаивать?!

Напрасно спотыкался я, уже вкрай уставший, в густых и оплетающих ноги зарослях осоки о скользкие (невидимые и подлые, как противопехотные  мины, –  не лучше!) болотные кочки, метров триста. Понятно, что и навернулся крепенько пару раз. Но что можно самому, и тоже бесчутому, разыскать в обширном, даже нескончаемом, болоте?

Но кто это мог быть?! Похож на выдру в прыжке… Но выдры здесь, кажется, не может быть. Енот? Но этот коротконожка не мог так высоко прыгнуть. Скорее всего, конечно, лисица, точно так же перемазанная грязью, как вчера Принц… Но как это она могла усидеть в тех придорожных кустиках в двух (!) шагах от меня?! И разве Звонок, пусть даже уставший, оставил бы её так равнодушно? Лисиц-то уже гонял. Темна вода в облацех. Воистину.

Неужели кабанчик? Ничего не понять! Разве что попытать у непосредственного очевидца события?

- Бестолочь неисправимая! Кого упустил? – И, чудо, – представьте – он понял! Пытается превозмочь самого себя, свою природу-матушку и перейти если не на человечий, то на общий, что может существовать меж нами, язык:

- И-хрр-р …

- Кто?!  Хрр-ряк? Ав! – (Вы, дорогой мой читатель, конечно, не можете не заметить, что олух мой очеловечился, т.к. перешёл почти на мой язык, а я, особачившись, на его…,– ну, по крайней мере, на наш общий?)

И этот олух царя небесного как будто бы  головой отрицательно мотнул, мол, нет:

- Хр-р-ч-чупа-р-р!

- Что?! Хр-р-чупа? Ав?! Ах! Чупакабра? Да ладно сказки рассказывать!

        Но, конечно, каждому известно, что на Украине чупакабры водятся. И собаки на них почему-то не реагируют…

      Уважаемая Наталия Владимировна! Поскольку Вы почти положительно отозвались как-то о моих охотничьих зарисовках, смею послать вам две вещи, что выше. Против "небольшой " (как Вы выразились) Вашей правки и сокращения  ? абзацев (где ходьба и ходьба) не возражаю, а буду благодарен. А напечататься в "Своём варианта" для меня большая честь.

                                                    Ваш заочный знакомый (друг Н. Семенченкова)

                                                                    Геннадий Катков