Александр Ралот

Не знаю, как у тебя, дорогой читатель, а в нашем семейном гнёздышке ещё имеется старый альбом с фотографиями. В бархатном переплёте. Тяжеленный, жуть.

— Супруже! Я когда ещё просила распечатать и вложить в него фотографии, которые сделали во время прошлогодней поездки в Финляндию? С какого раза исполнишь малую просьбу?! — Это моя половина оторвалась от предновогодней стряпни и взяла в руки «бархатный раритет».

— Я тут с утра до вечера кручусь на кухне как векша — грызун из семейства этих, запамятовала — беличьих. А он сидит, бумагу марает, рассказы пописывает. Давай, живо включай принтер и выдай, что просила. Иначе… Сам знаешь, что иначе. Будешь, как холостяк, банальной яичницей давиться. Гастрит зарабатывать.

— Но, дорогая, — нехотя огрызнулся я. — Кругом же планшеты, ноуты и смартфоны. На них же можно всё посмотреть и друзьям, подругам мигом переслать. Чего же дорогую фотобумагу за зря изводить.

— А на память оставить! Детям, внукам. Потомкам нашим.  О них подумал? — Жена с любовью и нежностью перелистывает альбом, каждый лист которого переложен пожелтевшей папиросной бумагой. — Вот смотри, для Финляндии две страницы специально отведено.

— Но наши дети уже давно позабыли про толстенные альбомы с фотографиями. Если вообще знали об их существовании. У них для этих целей Инстаграмм и социальные сети имеются.

— И что за манера такая — постоянно перечить! К нам скоро приедет тётя Маша. Она этих гаджетов, ужас как боится. У родственницы даже сотового нет. Вот специально для неё  фото и напечатаешь.

— Если у тёти телефона нет, откуда же ты знаешь, что  приезжает? — из последних сил сопротивляюсь я.

— Телеграмму почтальон принёс. На, почитай. Если запамятовал, то информирую, в стране существует такой анахронизм, как почтовые отделения. Вот наша тётя пошла туда и отбила телеграмму.

***

Старенький принтер, кряхтя, ожил, нехотя помигал светодиодами, поскрипел шестерёнками и наконец выдал серию фотографий, столь необходимых для семейного альбома.

— А это что за вывеска у меня за спиной? Памятное место? Что в нём особого? Сделай милость, растолкуй, пожалуйста. В противном случае лично  будешь тёте Маше разъяснять.

Нехотя поднимаюсь из-за стола, нежно обнимаю ненаглядную, всматриваясь в фотографию.

«Ателье по стрижке собак господ Бориса и Ирины Бьёркелунд. Общество защиты животных Финляндии», — читаю я вслух.

— Ничего не понимаю. И что за достопримечательность? Собачье ателье. Почему ты меня запечатлел на фоне этого дома?

— Дорогая, в самом доме ничего особого нет. Дом как дом. Особенность кроется в фамилии владельца. Борис Бьёркелунд, человек-легенда, только о нём мало кто знает.

Жена с глухим стуком закрывает альбом.

— Вот вечно так. Я должна информацию клещами вытягивать. Под пытками. Пошли на кухню. Ещё немного и тесто из квашни вывалится. Так и быть, тебя от тяжёлой кулинарной работы на сей раз освобожу. Но, в знак благодарности, всё про финскую вывеску расскажешь. Это много лучше, чем в ящик телевизионный пялиться, что на холодильнике примостился.

Я молча киваю. Беру со стола папку с надписью «Бьёркелунд» и покорно следую за супругой.

***

Жил в начале двадцатого века в славном городе Санкт-Петербурге русский человек, правда, из семьи финляндских шведов. За два года до революции окончил Морской Корпус, получил первое офицерское звание.

— Ты о Борисе Бьёркелунде? — уточнила жена, раскатывая тесто.

— О нём. Будь добра, не перебивай, пожалуйста, — попросил я. — Потом, если захочешь, отвечу на вопросы.

Итак, продолжаю. Молодой офицер успел повоевать в Первой мировой войне. Некоторое время служил на линкоре «Петропавловск». В бою получил ранение. Выздоровление пришлось как раз на дни Февральской революции. Второй морской балтийский экипаж, к которому был приписан Борис, в полном составе, с красными бантами в петлицах, отправился к зимнему дворцу выразить одобрение Временному правительству. Один Бьёркелунд не пошёл. Недавно он торжественно присягал царю и Отечеству и от той клятвы отказываться не желал.

Так уж случилось, что в этот день мичмана назначили дежурным по казарме. Вернувшись с дворцовой площади, матросы устроили диспут с распитием спиртного, на тему «Будущее России и флота».

— Что здесь происходит? Почему в здании посторонние? — обратился дежурный офицер к старшему по комнате.

— Это наши братья по революционной борьбе. Их только что выпустили из тюрьмы, — сквозь зубы, не вынимая папиросы изо рта, нехотя процедил матрос.

— Освободите помещение от гражданских! Будьте любезны соблюдать устав! — повышая голос, произнёс Борис и повернулся, чтобы уйти, но ему это сделать не дали. Десятки рук подхватили Бориса и понесли к окну. Казарма располагалась на четвёртом этаже старинного здания с высоченными потолками. Упасть с такой высоты означало только одно — верную смерть. И Бьёркелунд её уже ощущал всем телом. Ещё секунда, другая, короткий полёт, холодная февральская мостовая и...

Невероятным усилием воли он заставил себя развернуться. Затем заорал, что есть мочи:

— Дорогу офицеру, мать вашу………!!!

Удивительно, но послушали. Расступились. Мичман прошёл мимо толпы матросов, не чуя ног. Перепрыгивая через пролёты, помчался прочь. В казарму, да и на флот, морской офицер Борис Бьёркелунд больше не вернулся.

***

Жена перестала лепить пирожки. Вытерла о фартук руки. Налила в пиалы зелёного чая.

— А дальше? Сам говорил, что у него была семья. Люди, по всей видимости, не бедные, обеспеченные. Да и девушка у такого красавца, конечно же, должна быть. Короче, давай, рассказывай! Не томи, а то мигом за изготовление пельменей примешься. После чего сам же будешь лопать «крокодилы». Потому как желающих полакомиться гигантами в нашем доме не сыщется.

— А теперь, дорогая, представь себе глаза молодого человека, добравшегося до дома, — не вступая в полемику, продолжил я. — И увидевшего на груди родной матери точно такой красный бант, как и у тех матросов, которые в пьяном угаре могли убить его за сделанное замечание! Ты спрашиваешь, была ли у Бориса девушка? — Обручение имело место. В этом направлении дело уверенно двигалось к свадьбе. Но судьба новой ячейки общества оказалась печальной. Не буду забегать вперёд. — Я достал из папки листок с воспоминаниями человека, современника Бориса — тоже мичмана российского флота.

«Матросы в распахнутых настежь бушлатах вёдрами таскали из винных подвалов и магазинов спиртное. Пили на ходу, дрались и падали на холодную февральскую землю».

— Бьёркелунд женился и стал подумывать о том, чтобы перебраться на постоянное место жительства — соседнюю Финляндию.

***

Прошло четыре года. Началась и закончилась гражданская война. Отставной мичман не пошёл воевать ни за белых, ни за красных. Не находил себе места в новой России. Перебивался случайными заработками и подачками от дальних и близких родственников. У четы Бьёркелундов родился ребёнок — девочка. Наконец Бориса после долгих мытарств выпустили за границу. Но жену и дочь оставили в заложниках. Отец семейства  постоянно курсировал между двумя городами — Петроградом и Хельсинки. В Финляндии он быстро получил  работу. Стал разведчиком при финском генеральном штабе.

— Собирал информацию о Красной армии? — поинтересовалась супруга. — Работал против бывших соотечественников?

— Дорогая, сама понимаешь, что подтвердить это или опровергнуть я не могу. Разведки умеют хранить секреты. Но после очередного посещения нашей страны всех, с кем контактировал Бьёркелунд, арестовали.

— И жену с дочкой? — уточнила супруга.

— И их тоже. Такое было время. ЧК не щадила никого. А самого Бориса в одночасье объявили персоной нон гранта. Больше границу Страны Советов он уже пересекать не мог. Пять лет офицер финского генерального штаба, используя  связи, в том числе на самом высоком уровне, добивался того, чтобы  семью выпустили из тюрьмы и разрешили выехать в Финляндию. И, в конце концов, безнадёжное дело закончилось успехом. Жену Бьёркелунда освободили. Вручили загранпаспорт и даже выделили сопровождающего аж до города Хельсинки. А знаешь, почему? Потому, что от пяти лет пребывания в тюремных застенках обожаемая супруга Мария сошла с ума.

— А дочь? — жена перестала заниматься пирожками. Села напротив и листала папку.

— Девочка к тому времени умерла. Дети есть дети. Они в неволе почти не живут. Им свобода нужна.

Жить с родным, но душевнобольным человеком разведчик не смог. Супруги расстались. Спустя некоторое время Борис сочетался законным браком с дочерью русского полковника. Вышел в отставку и поселился в тихой финской провинции. Открыл магазинчик антикварных товаров и зажил в удовольствие.

***

Несмотря на настойчивые уговоры, он не вернулся на службу ни в тридцать девятом, когда началась Советско-финская война, ни в годы Великой Отечественной. Однако, после того как войны были завершены, Советское правительство потребовало от Финляндии арестовать и выдать в СССР двадцать человек. Почему столько — мне неизвестно. Но в числе этих несчастных оказался и Борис Бьёркелунд. Так уж судьбе было угодно. Ему ещё повезло — осудили только на десять лет, вместо обычного в таких случаях четвертака. Наверное, учли почтенный возраст «врага советской страны». В пятьдесят пятом больной и измученный, инвалид, вернулся на вторую Родину. Однако нашёл в себе силы прожить ещё двадцать один год, написать удивительные мемуары о лагерной жизни, увидеть на полках финских магазинов свою книгу и умереть в семьдесят шестом.

***

В прихожей раздался звонок. Супруга поднялась со стула.

— Ой, это, наверное, тётя Маша приехала, а ещё пирожки не готовы. Иди, открой! Покажи нашей гостье альбом с фотографиями, пока я тут со стряпнёй закончу. Повтори ей всё, что рассказал. Мой дядя, её муж, тоже после войны в лагере оказался. Только он не вернулся, сгинул там навсегда. Недавно бумагу о полной реабилитации прислали. А потом давайте за стол, и захвати ту бутылку водки, что из Финляндии привезли. Помянем тех, кто прошёл через ГУЛАГ. Пусть будет земля им пухом. И вечная память. Да, ещё вот что — спасибо за фото! И за то, что ты у меня есть!