Борис Филановский

9 мая в День победы утром часов в 12 раздался звонок. «Тату к телефону», - раздался клич по коридору нашей коммуналки. Соседи нас с женой видимо путали. И называли сокращённо – Тата. Звонил Павел Самойлович Игдалов – наш с Татой любимый дядюшка. (Боюсь наврать, видимо дело было году в 73-75, не позже). Мы жили в те поры на Адмиралтейском проспекте. Напротив Адмиралтейства.  Рядом с Эрмитажем и, разумеется, со старым зданием ЧК на Гороховой 2. 
В угловом доме. Постройки 1828-29 года. Лепнина, камины, потолки 5 метров, все дела. Там раньше была мастерская Крамского. Того самого. А после 1917 роскошные барские квартиры набили чумазыми пролетариями. То есть нами. Мы там жили, не тужили. Наш старый сейчас друг, а тогда молодой и кудрявый Костя Азадовский (к слову, он нынче германский академик) водил к нам стайки советологов и кремлелологов. Видимо, чтобы показать преимущества развитого социализма. Много там было интересного. Какой-то белобрысый советолог с офицерской выправкой чётко сформулировал (на очень правильном русском): «вы русские счастливые люди. Ваше счастье, что вы не знаете, как вы живёте.» А жили мы, как уже отмечалось, не тужа. Хотя и не зная, как именно. По правде сказать, славно мы жили, хотя до получки хватало далеко не всегда. Зато народ попадался всё питерский, штучный. И к нам захаживали, как пели в те поры, дети разных народов.  Алёша Хвостенко с Дуськой, Анри Волохонский с Алкой , удивительный Элик Богданов, Лёнька Ентин с Элкой Синагогой, Кляйнеры со Славинским, Саша Донде-Кустарёв (это потом он стал сэр Гловер, БиБиСи). Разные племена и народы бывали. Как сейчас говорят на новом русском языке: был большой микст. А вот любимый Павлик был редким и дорогим гостем. 
-Ребята, вы дома. Я сейчас к вам подскочу. Я здесь недалеко. 
Мы с Татой обрадовались. Но и удивились малость. Не так часто баловал нас Павел Самойлович своими визитами. Особенно в такой ветеранский праздник. Собрали что было перекусить. И приготовились к ожиданию. С Петроградской к нам на Адмиралтейский проспект путь был не близкий. 
Против ожидания Павлик появился почти сразу. «Ребята, здесь на Дворцовой была встреча "ветеринаров", я и решил к вам заскочить, по соседству». И вытащил две бутылки вышеуказанного напитка.
Этот жест доброй воли мы оценили по достоинству.
Ну, как это иногда бывает, Павлик разговорился. Где-то после пятой рюмки. Всё что запомнил, постараюсь пересказать как можно ближе к тексту.
Началось с того, что я (видимо, от большой тактичности) спросил, почему Павлик решил праздновать с нами. Неужели не нашёл своих ветеранов отпраздновать победу?
-Эх, молодёжь, вас бы направить в кружок "хочу всё знать". Для перевоспитания. Не нашёл своих "ветеринаров", да сказать по правде, не очень-то и надеялся. Так, пришёл туда на всякий пожарный…
«Ведь в 41 мне было 17 лет. Я учился в ремеслухе. (Надо сказать, что в 70-е Павлик работал на заводе слесарем шестого разряда. Кто помнит советское время, тот знает, что значит 6-й разряд. А кто не помнит, тому можно и объяснить: слесарь 6-го разряда мог сделать всё. Выше квалификации в Союзе просто не было). Но я как всегда отвлёкся. Поэтому продолжаю пересказывать, что запомнил из монолога Павлика.  «К октябрю голод уже сильно пощипывал. В начале ноября стало ещё хуже. Тогда я решил записываться в добровольцы. Всё равно помирать. Там хоть паёк полагался». Он продолжал: «хорошо хоть винтовку выдали. Тяжёлую. Я за неё держался. А так бы ветром и унесло».
«Я попал в истребительный батальон. Первым делом нас немного откормили. Нас недели 2-3 гоняли – обучали строевой. Вместо того, чтобы учить воевать. А потом бросили в атаку на немцев. У меня сил было мало. Я бежал не быстро. Это меня и спасло. От всего батальона остались в живых двое: я и инженер Ермаков. Я с ним встречался после войны. Инженер Ермаков оказался такой сволочью, что пить с ним я точно не стану.
Тем и кончился мой истребительный батальон. Всех нас немцы на раз истребили».
«А потом мне несказанно повезло. Я попал в какую-то бригаду, не бригаду. Одним словом, нас отправили на Онежский перешеек. (Видимо, где-то на севере Ладоги. Точное место мы с вами никогда уже не узнаем).
Мы почти всю блокаду там простояли. Вот там была лафа. Речка. Один берег наш. Другой берег финский. Финны не очень-то рвались воевать. Они дошли до своей старой границы. И остановились. Ждали, чем всё это кончится. Видимо этот их Маннергейм был большой хитрец. Не рвался в дамки. И там установилось нечто вроде такого тихого перемирия. Жизнь была не такая уж совсем героическая. К примеру, стирать на речку ходили через день. День мы, день финны. 
Так выглядели эпизоды этой войны в рассказах простого солдата. «Один только раз обстановка накалилась. К нам прислали какого-то нового политработника. Он прибыл к нам свеженький, увидел всю нашу ситуацию невооруженным так сказать глазом. Взъерепенился. И приказал начать артподготовку. Т.е он не приказал, а побежал к командиру, и устроил ему вз%бку. Командир знал, что связываться с этим политпросветом опасно. Неровен час, попадёшь под трибунал. И приказал пострелять по противнику.
Они нам устроили такой артналёт, что мы этот денёк надолго запомнили. А потом всё вроде как устаканилось. Но не до конца. Через несколько дней герой-политрук был убит. Причём очень грамотно. Из финской винтовки. Лицом к врагу. Пал так сказать смертью храбрых. Приезжали особисты. Расследовали инцидент. Результаты нам, конечно, не сообщали. Но судя по всему дело заглохло». (Не знаю, правду ли нам рассказал Павлик, или под влиянием С₂Н₅ОН выдал мечту за реальность. Но я считаю своим долгом пересказать его рассказ. И пересказал).
«Наша сидячая война продолжалась долго. Но потом война меня-таки достала. Нас отправили на Украину. Про те бои я просто не хочу вспоминать. Было плохо. Потом, дальше к границе было ещё хуже. Мы дотопали до Венгрии. И мне врезался в память штурм Будапешта. Мы-то наступали со стороны Пешта. Восточный берег низкий, равнина. А западный берег Буда возвышается над рекой как неприступная крепость. Собственно, он и был неприступной крепостью. Великие наши стратеги, которые по писаниям советских историков научились талантливо воевать к 44-му, погнали нас прямо в лоб немцам (и венграм) по льду под обстрел. Как стадо баранов на убой. Им бы самим побегать по льду, да под огнём. Если б им брюхо не мешало. Они к концу войны такие будки раскормили, что только в сказках такие попадаются. Про трёх поросят. Я видел потом одного такого генерала –кругленький, маленький, а весит как тот боров. И весь трясётся. Как студень у хорошей хозяйки.
Нас погнали по льду. Прямо в лоб. На пулемёты. Сколько народу там полегло, не сосчитать. Про эту атаку много потом писали. Про геройские подвиги советского солдата. А надо бы этих начальничков под трибунал. Да что там говорить. Мясорубка».
«А войну я кончил в Вене. Весь в джинсе (правда, мы такого слова ещё не проходили). У меня был первый в Союзе джинсовый костюм. Мы работали в гараже при каком-то штабе. И нам выдали спецодежду. Джинсы. Кто помнит, Вена была разделена на 4 оккупационные зоны. Нашу, Штатскую, Английскую и зачем-то Французскую (хотя эти-то точно убежали от фрицев в Африку и там воевали, как Тарзаны-партизаны). Тогда была большая дружба народов. Как в популярной песне: русский и янки братья навек. И братья-янки презентовали руссишь камрадишь неношеное тряпьё. А мы-то лопухи даже не радовались. Кто знал, что ХБ второго срока станет главным советским нарядом. И простые ХБ штаны будут стоить ползарплаты.
В Вене мы простояли чуть не полгода. Хорошая была житуха. Простые солдаты и то по ресторанам шлялись. Считалось, что австрияки пострадали от нацистов. И были жертвами аншлюсса. Но это в теории. А в жизни они, собаки, так на нас огрызались, что смешно вспоминать. Помню, мы завалились в какое-то кафе, не кафе, может быть и бар напротив Оперы. И нас отказались обслуживать. В наглую. 
- Вы, якобы, нарушаете общественный порядок своим пьяным галдежом. 
У нас был один старшина из Ростова. Разбитной такой мужик, малость приблатнённый. Он вежливо спросил, правильно ли он понял господ фашистов. Они что, совсем офонарели. И не хотят нам больше наливать. За наши деньги (нам выдавали местные оккупационные марки, не жалели резанной бумаги наши отцы-командиры).
Они нам чего-то начали лопотать по-своему. Что-то вроде: найн, нихт и всякую такую чушь. Тогда старшина поднимает свой шмайсер и даёт очередь поверх голов. Надо сказать, тогда шмайсеры были у нас в большом почёте. 
«И что бы вы подумали, - продолжил Павлик –они всё поняли, сразу сменили тон.  Накрыли стол как следует, и даже выпили с нами за Красную армию (эту историю нам рассказал тогда Павлик, а я только пересказал, как запомнил).
А между тем – продолжал Павел Самойлович – судьба моя повернулась совсем по-другому. Я работал в гараже. Машины ремонтировал. И к нам в гараж пригнали почти новый «Майбах». Его нужно было срочно привести в порядок. Нам, конечно, не объявили, что к чему. Но сарафанное радио работало похлеще БибиСи. Получалось, что этот лимузин принадлежал самому Герингу. Машина чёрная, страшная, вся лакированная. Только самую малость поцарапана. А сиденья покрыты жёлтой телячьей кожей. Лайкой. Машину надо было вылизать. «Хоть языком вылизывайте, а через трое суток машина должна быть лучше, чем новая». Её срочно надо было отправить в Москву. Якобы самому вождю и учителю.  Работа была ударная. И мы вкалывали за страх и на совесть. Трое суток. Без перерыва. И навели такую красоту –даже фрицам такое не снилось. А потом завалились спать. 
А наутро проснулись. Машина в полном порядке. Заводится с пол-оборота. Только жёлтую кожу с сидений кто-то аккуратно срезал. Ходил разговор, что чурки со Средней Азии ободрали ту кожу на портянки. Уж очень материал людям пондравился. И вместо «Майбаха» стоит такое чёрт знает что на колёсах. Ну, нашу часть быстренько расформировали. Хорошо ещё не всех посадили.
-А вот ты, Борис, спрашивал, почему это я со своими "ветеринарами" не праздную. Потому и не праздную. Не с кем.
Май 2020

Филановский Борис Касриэлович. Родился в 1937 в Ленинграде, на Сенной. Ребёнком попал в блокаду. Окончил школу 253 там же на Сенной. Кхн – защитил кандидатскую на кафедре физической химии ЛТИ им. Ленсовета. Работал в ВНИИ научного приборостроения в лаборатории электрохимии (1962-1990). Разрабатывал сенсоры. Участвовал в комплексных экспедициях на Ладоге, средней Волге, в Средней Азии: в Фергане, на северном Памире, на Иссык-Куле и Тянь-Шане. Автор более 70 публикаций в журналах АН СССР и русских патентов (А.С. СССР). Вместе с моим другом Михаилом С. Грилихесом выпустил в 1980 книгу в изд. «Химия». Вместе с ним же написал статью в «Химической энциклопедии» т.2, М. 1990. За эту статью мы вместе получили гонорар –(точно не помню, по-моему, $ 9). С 1995 года работаю в Израиле, в Nat.Phys. Lab of Isr. (1995-2000), US-Isr startup (2000-2008), Tel-Aviv univer. Dpt phys-chem. (2008-now). Продолжаю разрабатывать эл.хим. сенсоры. Результаты работы публикуются в ведущих хим. журналах (12 публ. и 22 US & EU patents). 
 
 Филановский Касриэль  Иосифович (1911-1966)  - солдат Красной армии. Участвовал в 3-х войнах. В 1929-30 годах был участником боёв с мусульманами в Средней Азии. Воевал на карельском перешейке в 1940 году с финнами (Ни разу не рассказал об этой войне. Только говорил, что там была такая кровавая каша. Неохота вспоминать). Солдатом прошёл всю войну с немцами с 22 июня 41 по 12 мая 45. Начал войну в Ленинграде, драпал до Москвы. Воевал на 1-м украинском фронте. Воевал на Украине, дошёл до Германии. Закончил войну в Праге. Пропал без вести в 43. Объявился у нас в Питере только в 1947. Работал шофером. Страдал от тяжёлой контузии. Рано ушёл.