Борис Филановский

Может эти мои мемуары выглядят уж очень претенциозно. Меня извиняет только, что они вполне в духе российской мемуаристки. Скажем, небезызвестный литератор так и озаглавил свои заметки: я и Лев Толстой. Попадались даже такие сочинения: я и Арктика. 
Конечно, я-то понимаю, немецкий генерал –это одно, а советский студент-химик (тем более 1-го курса) – это совсем другой коленкор. Во-первых, я ему в сыновья гожусь, а то и во-внуки. Только я сомневаюсь, взял бы этот генерал, а впоследствии и фельдмаршал Вермахта еврейского юнца в сыновья. Даже если бы очень захотел. В чём я лично очень сомневаюсь. И потом, всё-таки в этой ситуации можно было бы и меня спросить. Тоже ведь вопрос. Я мог бы и закапризничать. Скажем, допустим я согласен войти в семью, а вдруг он из меня прикажет абажур сделать. Такой изящный аксессуар для настольной лампы. Забавное украшение интерьера. Кто его знает – бывали и такие случаи в той войне. 
Может и поэтому мы остались при своих. Он командовал (одно время) немецкой группировкой войск, блокировавших Ленинград. А я пешком под стол ходил в том самом Ленинграде, недалеко от Сенной площади. И тем не менее наши пути пересеклись. Но по порядку.
 Нас, студентов-первокурсников в славном 1955 году послали на картошку (видимо для укрепления химических знаний, не иначе). Тогда такая мода была, как потом допустим мода на духи (или сумочки) «Карло Гуччи». Брали лопоухих студентов и на пару месяцев «добровольно» отправляли в колхоз. Для уборки урожая. Все всё понимали. Не колхозникам же на самом деле в земле ковыряться.
Видимо где-то в верхних эшелонах власти планировалась эта крупная десантная операция. Я довольно ясно (хотя ясно, что неправильно) представляю эту картину. Над картой склоняется убелённый благородными сединами комсомолец, и тычет наманикюренным мизинцем в точку на карте. Так мы оказались в совхозе «Ушаки». Место ничего себе, недалеко от райцентра Тосно.
Совхоз Ушаки тоже был ничего себе совхоз (подлинное советское хозяйство). Там жили, не тужили совхозные трудящиеся. Они не только работали, но и творчески отдыхали. Помню, мы попали на праздник покупки ватника. Время прошло и не все теперь знают про этот праздник. Хотя ничего сакрального в этом торжестве не было. Хороший ватник стоил тогда рублей 100. Теми ещё деньгами. Человек копил деньги. Накопив деньги человек покупал ватник. Потом покупку обмывали (а то носиться не будет!). Мы попали к третьей части праздника. Прямо скажем, особых марочных вин в меню не было. Угощали простым русским самогоном (водка в те поры ох как кусалась). 
Самогон был крепкий и мутноватый. Даже химику-первокурснику было ясно, что технология очистки этанола не была совершенной. В конечном продукте присутствовали высшие спирты и довольно много альдегидов. Но балдёж был хороший. Дня три гудели и подружились навек с крестьянами. Правда крестьянами местных апашей, украшенных перманентными фингалами, можно было назвать только условно. Да и на звание пролетариата они явно не тянули.  Поэтому оставим им название, которое предложили русские классики Х1Х века. Скажем Достоевский настаивал, что вверенный ему народ надо называть: «народ-богоносец».
Там, за застольными беседами с народом-богоносцем мы узнали много нового и интересного. Правда, как раз стола и не было. Просто в сарае и под навесом сидели кто на чём горазд. Запомнился крепыш женского пола, сидящий на веялке. Или сеялке. Там были такие железные зубья, на которых эта деятельница и сидела. Это напоминало такие сценки из Иеронима Босха. Такие средневековые пытки. Но железные острия рассказчице ничуть не мешали. И она делилась воспоминаниями. И бабы довольно прилежно исполняли роль античного хора. В драматических местах легонько подхватывали припев.  В двух словах мне это трудно пересказать. Я бы даже сказал, очень трудно. Не вписывались эти рассказы в мою картину мира. Скажем, в нашей семье пятеро ушли воевать с национал-социалистами. А вернулись двое. И так в каждой ленинградской семье. Если повезло.
  Бабы делились воспоминаниями о немецкой оккупации. В один голос бабы вспоминали немецкую оккупацию как не самое плохое время в их советской жизни. «Немцы раздали землю. Разрешили держать скот. Разрешили торговлю. И жизнь стала налаживаться»
Я, как и любой другой советский, не разделял эту точку зрения на немецкую оккупацию. Прошло 10 лет после войны. Все воспоминания еще были свеженькие. Мы-то знали, что творили эти деятели на нашей земле. Да и репортажи Нюрнбергского процесса были ещё у всех на слуху. Я и выступи со своими комментариями. «Ведь стреляли и вешали, вешали и стреляли». Мне резонно возражали. «Ну постреляли коммунистов и евреев. Но людей-то не трогали. Нет, что не говори, неплохое было время.» И, подумав, наша солистка добавила. «Правда, потом, года через два, фрицы малость испохабились. Начали организовывать что-то вроде колхоза. Да и голодновато стало, продукты реквизировали. Но платили хорошо ихними марками, что правда, то правда». 
Чёрт знает что. Я так и не смог переубедить этих тёмных тёток. Скверная эта история. Но уж очень врезалось в память. Никак не забывается. 
Праздник кончился. Начались трудодни. Мне досталось возить мешки с картошкой с поля в сарай. Сарай назывался – овоще-гноилище.  Термин звучал почти официально. Во всяком случае название – овощехранилище – в 1955 году в совхозе «Ушаки» я не слышал ни разу. Возили на телеге. Сама повозка со времён бессмертных «Мёртвых душ» не претерпела существенной модернизации. Зато конь был примечательный. Он назывался «Мальчик». Это был огромный старый битюг.  Возможно и соловый, если я правильно употребляю это слово, обозначающее масть животного. «Мальчик» не был обыкновенным советским конём. Это был немецкий тяжеловоз. Он попал в плен в конце войны. И честно отрабатывал репарации. 
Целый день я возил мешки. Естественно, погрузка и разгрузка мешков поручалась нам, студентам. Ну и чего. Работа как работа. Сюрприз ждал меня на следующее утро. «Чего стоишь. Давай, запрягай» - встретил меня суровый окрик бригадирши. Этот приказ поставил меня в тупик. Не то, чтобы я был изнеженным белоручкой. (На языке 50-х для таких было даже специальное слово – гогочка). И ведь в Питере я не во дворце Кшесинской жил. Всякие работы приходилось делать. Одних дров за зиму приходилось по 14 кубов пилить, колоть и складывать. Паровое отопление в центре города провели только после Сталина.
Но запрягать, блин. «Да не умею я запрягать. Не приходилось». «Давай, давай, нечего прохлаждаться» - не обратила внимания на мои слова бригадирша. «Давай хомут, надевай как следоват, не дури». Последняя часть речи относилась к Мальчику. А может и к нам обоим. Дальше следовала уздечка, а может и удила (я уж подзабыл всю эту премудрость). «Да и ремень затягивай крепче. А то конь хитрый, надует живот, а потом вся сбруя пойдёт наперекосяк. Как назывался этот ремень я забыл окончательно. А вот сами ремни помню до сих пор. Ремни-то были настоящие, кожаные. Одно слово – импортные. Тоже трофейные. Только помню, что хитрый Мальчик действительно надувал пузо. И приходилось принимать так сказать превентивные меры. Т.е лупить по брюху.
А так коняга попался на редкость работоспособный. Вроде нас, студентов. Безропотно возил телегу. И ещё позволял ездить на себе. Наиболее храбрым студенткам. Моя будущая жена Тата гарцевала на нём. По правде сказать, на такой лошади не очень-то погарцуешь, но это я добавил так, для пущей художественности. 
Да, а насчёт Манштейна. Того самого, фельдмаршала Эрика фон Манштейна. По-моему, даже племянника того фон Гинденбурга. Тут любой может задать вопрос: какое отношение имеет прыщавый первокурсник к этому фон-барону. В теории – никакого. И это моё большое счастье, а то дал бы мне генерал надышаться всласть «Циклоном-Б» как остальному еврейскому населению. 
А ведь в жизни всё так переплетается, никогда заранее не угадать. Так вот, был у меня с генералом один общий знакомый. Дело в том, что герой Польши и Франции после взятия Перекопа (за 3 дня взял Перекоп, собака) был брошен фюрером на прорыв. На совещании в Ровно, где была ставка Гитлера, в августе 42 Манштейну было приказано взять штурмом Ленинград. Фельдмаршал фон Лееб - тю-тю, был отправлен фюрером в отставку. Оказался он слаб в коленках. Не смог взять штурмом город.
 Будущий фельдмаршал прибыл на Ленинградский фронт. И когда встал вопрос, где ему организовать штаб, он ткнул наманикюренным ногтем аккурат в совхоз Ушаки. Там, в этих стратегических Ушаках был осенью 42 расположен штаб Эрика фон Манштейна. Ну, я думаю, молодой тогда и красивый конь Мальчик, был прикомандирован к штабу. Вот таким макаром у меня и образовался общий знакомый с этим гитлеровским деятелем. Кстати, я спрашивал у старого, но крепкого битюга Мальчика, может ли он подтвердить моё предположение. Он помолчал, видимо переводил на родной язык слова неприятеля, а потом утвердительно покачал годовой. Молчание, впрочем, тоже ведь знак согласия. 
Дополнительный как бы эпилог. Я потом посмотрел в википедии про этого Манштейна. Он с блеском взял штурмом совхоз Ушаки. Но Ленинград так и не смог захватить. (Не мне судить, но беспартийный генерал Говоров видимо толково организовал оборону города). После войны он попал под трибунал. За все свои художества получил по полной. В приговоре было написано: 18 (восемнадцать) лет тюрьмы. Через 3 (три) года вышел на свободу. (Как это там у них говорилось: на свободу с чистой совестью). И закончил свой лайф в полном кайфе. Кстати, в отличие от наших советских фельдмаршалов, всяких там, Егоровых, Блюхеров, Тухачевских, Якиров и т.д и т.п. К ним, в отличие от импортного Манштейна, родная советская власть отнеслась гораздо строже. Может они больше нанесли вреда СССР, чем этот заграничный Фон-барон.
 А второй герой этих воспоминаний, то есть «я», не сидел, не привлекался, в партии не состоял. Имел удостоверение «ударник коммунистического труда». Которое, увы, не сохранил. Должен признаться, никакой личной заслуги в этом нет. Всем работникам нашего ВНИИ Науч-прибор такие красные книжечки  выдавали даже без всякой расписки. Добровольно-принудительно. Так, от широкой русской души. Имел пару приводов по пьяному делу, но это так, к делу не относится. Приехал в Израиль. Работаю в Тель-Авивском университете на кафедре нано-технологии химиком. Разрабатываю детектор на газ Циклон-Б. Видимо неплохо учили нас ленинградские профессора. Те, кто остались живы после лагерей.