Начало действия — 1940 год, Париж
Действующие лица

Дина — девушка 16 лет, дочь еврейских эмигрантов из России
Элеонор — девушка 16 лет, подруга Дины
Отец Дины — верующий еврей,
Мать Дины
Пабло — молодой художник , беженец из Испании
Художник Огюстен — известный парижский художник 45-50 лет
Жако — начальник полиции, в прошлом друг Художника

Хор:
Идёшь по натянутым струнам над темною бездной.
Оглянешься, вниз поглядишь, чуть замедлишь шаги -
Падение, смерть, катастрофа тогда неизбежна:
Всё только вперёд! Провиденье тебе помоги!

А ветер целует и шепчет: «Помедли, помедли.
Все краски рассвета и все ароматы весны -
Всё нынче с тобою! Не бойся, помедли-помедли.
И сбудется всё. Что рисуют лишь смелые сны.»

Но голос другой там звучит в назидании мрачном:
«Опомнись! Внизу в любопытстве и злобе толпа.
А ласки, и нежность, и краски — то всё быстротечно.
Развеет и пёрышки в прах, как сомкнётся молва!»

Ну вот и конец этим струнам, и твердь под ногою.
Так что, - на граните, - мы счастье теперь обрели?
Смятенное сердце, ты вправду ли хочешь покоя?
Что ж ты ловишь ты эхо: «Помедли-помедли...» - вдали?

Действие 1

Картина первая.

Париж. На заднике силуэт Эйфелевой башни. Вечереет. Дина сидит на парапете у реки напротив своего дома. Входит её подруга Элеонора.
Она проходит несколько раз мимо Дины, демонстрируя новый наряд и туфли.

Дина: Неужели ты была там? Решилась? Как всё было? Расскажи, я вся сгораю! Ты была в ателье?

Элеонора: Да, я была. И уж не хуже всех там! Смотри! - показывает деньги, - Мой первый заработок. И прочь мои бедняцкие обноски. Я больше знать о прошлом не желаю. О новый мир! Как ты прекрасен, свеж. Весна в Париже, весна в душе моей! О, жизнь!

Дина: Счастливая!

Элеонора: А ты? Скажи, как ты, ведь мы хотели вместе идти туда.
Когда ж решишься?
И сколько можно голову сушить над химией
и с этим скучным парнем, учителем твоим?
Как там его, очкарика? Исаак?

Дина: Он не плохой совсем, и химия — не скучно! Ты не знаешь!...

Элеонора смеётся: Трусиха. Может ещё и замуж пойдёшь за него?
Как мечтают твои мать с отцом. Ведь он из хорошей семьи?
Дина: Перестань! Я думаю, но тогда нужно уйти из дома. А жалко сестру и мать.

Элеонора: Как зовут твою сестру?

Дина: Надежда.

Элеонора: Смешное имя.

Дина: По-русски это значит Espoir.

Элеонора: Ах вот что. Хорошо иметь в семье надежду.

Дина: Пойми, Ленор, я должна тогда порвать с семьёй, уйти.

Элеонора: Ах да, конечно. Я сирота, мне проще. И позора
на голову свим не принесу.

Дина: Перестань. Я не это хотела сказать...

На мгновение появляется Пабло и машет Элеоноре.

Элеонора победно смотрит на Дину:
Мой новый друг! Иду к нему! Решайся!

Элеонора поёт:

Как мало отдаю, как много получаю:
Цветы и солнце, воздух и вода.
И этот день, когда я твёрдо знаю,
Что жить не перестану никогда!

За этот день, и за недавний вечер:
Глаза в глаза и на руке рука.
Недолгие мучительные встречи,
Влекущие, как горная река.

За синь, не заглушенную листвою,
Прилёт скворцов и их сухую трель,
За всё, чего я, может быть, не стою
Ты не взыщи, безудержный апрель!

Опять появляется Пабло и нетерпеливо машет. Элеонора уходит.

Дина: Счастливая. Свободна... Любима...

Поёт:
Кто-то увлечёт с прямой дороги,
И пойдём кружить, петлять, страдать.
Возноситься в небо, падать в ноги,
Трепетать, смеяться или лгать.

И однажды выведет тропинка -
В сказках многих этот поворот, -
На одну недобрую развилку,
Где стоим мы и кусаем рот.

«Вправо ступишь — потеряешь разум.
Влево — позабудешь гордость, честь.
Прямо же — тоска, унынье разом» -
Милый выбор, если всё учесть!

На развилке, возле этой вехи
Я сижу, махнув рукой на даль.
На шмелей гляжу, грызу орехи.
Жизнь люблю, весну, траву, миндаль.


Картина вторая

Дома у Дины. Отец и мать в комнате. Мать зажигает свечи, отец готовится к субботней молитве.
Мать: Я должна тебе что-то сказать, Авраам.
Отец: Почему теперь?
И нужно ли тебе на самом деле
покой нарушить вечера святого?

Мать подходит и шепчет ему на ухо.

Отец отшатывается:
Нет! Моя дочь! В натурщицы? Позор!
Я — маленький еврей бежал из мира,
объятого войною и пожаром.
Покинул мной любимую Одессу,
трудился на чужбине и старался
детей учить, в любви растить,
в достатке!
Я — маленький еврей!
Вот плод образованья и свободы!
И попустительства разбалованным детям!
Ни Бога, ни отца не уважают,
Чего хотят хотя бы сами знают?
О Боже, я лишь маленький еврей!

Входит Дина.
Дина: Отец! Я должна тебе что-то сказать.

Отец:
Молчи! Ты неразумное дитя! Ведь мы евреи...
Иль мало я учил тебя Закону?
Был мальчик ли какой таким разумным,
Как эта девочка? Благословенный ум!
Всего, чего ты только ни хотела,
Отец твой старый нёс тебе на блюде.
И вот ответ. Позор и грех.

Мать: Что скажут люди...

Отец: Господь, прости её! Не покарай нас всех!

Дина:
Ах, вы о людях, вы о Боге.
Я думала, что жизнь моя важнее,
чем заповеди в ваших старых книгах.
Я думала, вы любите меня.
А вы... всегда всего боитесь.
Кого ж боитесь вы, и где же ваша вера?
Иль думаете, нужно знать Ему,
как часто хвалите его и как дрожите?
Что Он, великий Созидатель мира -
завистливый и мелкий истукан?
Что смотрит мне через плечо,
чтобы узнать, что ем, что пью, с кем сплю?!

Нет, родные мои, Бог- Любовь!
Не кровавый и не жестокий.
Мы созданы по образу Его, -
так кто же нас поймёт, если не он?
Бог есть Любовь!

Дина поворачивается к отцу, поёт:

Что корим мы себя - не гневи!
Что виною себя мы гложем?
Ты в ночное небо взгляни:
Что Ему учинить мы можем?

(На заднике проекция звездного неба и фотографий галактик Хаббла)

Отец в ужасе: Не богохульствуй, несчастная. Ты погубишь нас всех! Уходи, я не знаю тебя!

Мать: Прости дитя!

(Сделать трио)
Дина (поёт):
Ты не смеешь меня разлюбить!
Ты не смеешь меня забыть!
Душу свергнуть мою с пьедестала
И сказать, что чужою стала!

Мать: Прости дитя!

Отец: Ты погубишь всех!

Вместе:
Нужно, чтобы все травы сгорели,
Листья скорчились, заледенели,
Розы черной корой покрылись,
Нужно, чтобы все звёзды скрылись,

Дина:
И тогда – лишь росток на снегу,
Что заметишь, идя устало, -
Чтобы вспомнил ты, что живу!
Над судьбою упрямо встала!

Что коришь ты меня - не гневи!
Что виною нас всех ты гложешь?
Ты в ночное небо взгляни:
Что Ему учинить ты можешь?
Чем обидеть и как разъять
Это зарево – выше жизни?
От него не шатнёшься вспять,
Не посмеешь наречь его лишним!
Ты не смеешь меня разлюбить!
Ты не смеешь меня забыть!

Вместе:
Потому что, других любя,
Мы одариваем себя!

Дина уходит.

Картина 3

Ателье художника. Молодые люди рисуют натурщиц. Художник ходит между ними, поправляя работы. Равнодушно окидывает взглядом хорошеньких девушек, стоящих на подиумах в разных позах.

Художник:
Как радовал мой взгляд мольберта вид.
Ещё совсем, казалось бы, недавно.
Как ждал я часа вновь сюда влететь,
и сердце билось предвкушением работы.
Не мукой было творчество, а счастьем.
А я не знал тогда, что это значит.
Что может быть иначе.
Как теперь.

Художник поёт:
Что заставляет жить, идти вперёд -
Страх смерти или жизни полной жажда?
Тот праздным мой вопрос не назовёт,
Кто прекратить её хотел однажды.

Казалось, нет ударов и невзгод,
Но нет мгновений подлинного роста.
Лишь шорох дней несёт за годом год,
Да гладкую дорогу до погоста.

Движенья нет, реальны только сны.
А жизнь — игра пустых, доступных масок,
В чьих душах только тусклые следы
Прозрачных тонких линий чувств и красок.

Надрыв печали горло обовьёт,
Сомнёт надежды призрачной обличье,
Над тиной дней повиснет небосвод
Усталости тоски и безразличья!

Вновь серый день прошел — и сыт, и быстр.
Зачем мне длить мучения, ответь?
Не в исполнении желаний смысл.
Смысл жизни верно в том, чтоб их иметь!

Входят Элеонора, Пабло и Дина.

Пабло: Мэтр, вот девушка, подруга Леонор. Вы помните, мы с вами говорили?

Художник: Я помню, хорошо. Там место у окна. И свет хороший. Начни. Я позже подойду и посмотрю.

Они проходят, Художник провожает молодых людей долгим взглядом:
- Какая молодость и свежесть. Совсем дитя. Прекрасный свет сегодня, какая линия!

Он протягивает руку, не глядя, отбирает у сидящего рядом ученика лист бумаги, переворачивает и начинает рисовать Дину, всё больше и больше увлекаясь и постепенно начиная улыбаться, будто не веря себе.

Темнеет и солнце, освещавшее Дину уходит. Натурщицы начинают сходить с подиумов, ученики складывают мольберты. Общее движение. Ученики и натурщицы окружают Дину и её друзей.

Голоса: Как зовут прелестную девчонку? - Эй, не выпить ли нам за знакомство? - Да она, наверное, не пьёт, маленькая ещё. - Ладно вам, всё она может, наша. - Не здесь же, мэтр не любит гам!

Художник: Несите-ка вина! Мэтр, что — не человек? Не любит радость жизни? Не знали вы меня... Несите, я плачу!

Приносят вино, молодёжь разбивается на парочки. Элеонор обнимает Пабло. Другие окружают Дину. Молодёжь смеётся, пьёт, юноши дразнят Дину:

Что, скромница что папина дочка, ты не выпьешь с нами?
Ты не куришь?
Что, заругают дома?

В это время Художник лихорадочно рисует и бросает лист за листом на пол. Поёт в общем хоре:
О радость! О жизнь, ты вернулась!

Дина сердится, отмахивается от парней. Потом выхватывает сигарету у одного из них, затягивается, пускает дым ему в лицо и запрыгивает на подиум.

Дина поёт:

Мне перекраситься,
что плюнуть в блюдечко,
А что получится,
посмотрим утречком.
Мне и в стакан сгрести —
в твой, тот, что с трещиной -
Уж в непорочности
я не замечена.

(Выхватывает у парня стакан и плюёт в него и протягивает назад.)

Что ж выпить — не таков?
Или не хочется,
так тут соперников -
под дверью очередь.

А коль не жизнь с такой,
так душу успокой:

В болотце меленьком –
мягки лягушечки,
на мяске беленьком
синеют косточки.
В пыли заочности –
душа не мечена.
А в непорочности
я не замечена!

Протягивает стакан. Художник подходит и выхватывает его.

Хор:

Вся жизнь на ромашке гаданье:
Люблю — не люблю — люблю.
Я каждое воспоминанье
У этого круга ловлю.
Уймусь, прекращу терзанья -
В покое ж умильном — не жить!
Разлуки встречи, прощанья.
Любить — не любить — любить!

Художник:

Откуда желание жажды?
И нужно ль принять питьё?
Я выплесну душу однажды,
чтоб просто взглянуть на неё!

Выпивает. И снимает Дину с подиума. Толпа скрывает их.

Хор: Любить — не любить — любить!

На первый план выходят Элеонора и Пабло. Элеонора кокетливо кружится вокруг него.

Элеонора поёт:

Живи по-маленькой, не пей ты водочку,
Да береги добро: всё в чемодан!
А мне женатик мой сказал – утопится,
Коль убегу с тобой за океан.
Грозит женатик мой, что мол – утопится,
Коль убегу с тобой за океан.

Глядишь на девушку, девицу верную,
А я прожжёная, что каравай!
Такая мягкая, да загорелая,
Мне кольца чистые всё подавай.
Как груша сладкая, такая скверная,
Меха заморские мне подавай.

Иду по бережку, курю цигарочку,
Тоска славянская, всю душу – вон!
Ах ты, красавчик мой, налей мне чарочку,
Да к черту паинек, такой закон!
Давай, сударик мой, налей-ка парочку,
Да я пойду с тобой, такой закон!

Живёшь по-маленькой, на месте топчешься.
Чтоб я с таким ушла? Да никогда!
Скажу женатику, пускай не топится:
Не подошли ещё его года.
Скажу женатику, пусть не торопится.
А передумаешь... тогда – айда!

Элеонора обнимает Пабло.
Пабло: Ты разве тоже из России? Ты сама сочинила песенку?
Элеонора: Нет, представь, это Дина сочиняет. Она только с виду паинька. Но я лучше пою, правда?
Пабло ищет Дину глазами: Забавная девчонка!
Элеонора (полушутя): Не смей и думать о ней! Убью вас обоих! У меня ведь цыганская кровь! - После паузы: Ты любишь меня, Пабло? Скажи хоть раз. Мы уже столько дней вместе!

Пабло:
Вы только о любви все! Ослеплены любовью. Нет дела вам до мира, до войны. Испания в дыму! Пожар затушен кровью. Я дом покинул свой, что здесь найти покой. Ты хочешь знать,что я люблю? Свободу — вот и всё! Ну оглянитесь же, сюда ползут уж тучи. Париж вот-вот падёт. Нет дела никому!

Все танцуют.

Хор:
Всё будет хорошо!
Нас это не коснётся.
Всё будет хорошо, забудем о войне!
Пейте, пейте, друзья.
Никто не отберёт любовь и радость жизни!
И не осушит наш стакан за нас!
Пейте, пейте, друзья!

Под весёлое пение хора на заднике проявляется проекция фронтовых сцен. Разрывы бомб, бегущие и падающие солдаты.

Пабло:
От Ла Манша и Тур д'Эфель
До широкой степи каспийской
развернулись и бросили тень
крылья орлицы фашистской!

Хор:
Всё будет хорошо!
Нас это не коснётся.
Всё будет хорошо, забудем о войне!
Пейте, пейте, друзья.
Никто не отберёт любовь и радость жизни!
И не осушит наш стакан за нас!

Начинает мигать свет, раздаются звуки врывов. Свет ослепительно вспыхивает и гаснет.

Хор:

Париж пал!

Конец первого действия


Действие второе.

Картина первая

На возвышении — хор — маленькие люди Парижа. На среднем плане сидит Художник. За ним стоят Пабло, Элеонора, Дина и ещё несколько молодых людей. На заднике — силуэт Эйфелевой башни, который становится всё меньше.

Хор:
Ну какой я коллаборант? У меня лишь жена и дети.
А я должен платить кредит. За меня никто не ответит.
А я должен спасти театр. - А они великая раса.
А за мною стоит коллектив. - И у каждого дати плачут.
А я должен спасти журнал. - Смельчаки лишь себя погубят.
А за мною стоит коллектив. - А евреев мы сами не любим.
Ну какой я коллаборант? - А они великая раса.
Смельчаки лишь погубят всех. - А евреев мы сами не любим.
Я лишь маленький человек. - От меня ничего не зависит.
Ну куда мне идти воевать? - Я умру и никто не заметит.
На меня навалилась беда. - На мои усталые плечи.
Не у нас ведь дымит труба. - Не для нас зажигают печи...

Художник вскакивает.

Молодые люди позади него:

- Молчите, Мэтр! Мы внимательно слушаем вас!

Внизу начинет течь ручеек из людей с желтыми звёздами на груди, чемоданчиками и малыми детьми. Поток становится всё гуще. Хор продолжает петь песню маленьких людей. Мелодия меняется на еврейскую песню. Эйфелева башня съёживается и постепенно превращается в силуэт трубы крематория с идущим оттуда всё более густым дымом.

Дина вдруг узнаёт своих родителей и маленькую сестру, бежит к ним.

Возникший часовой :
Стой! Она одна из вас?

Мать: Нет! Мы не знаем её.
Отец: Живи, дитя! Прости! Прощай!

Проходят дальше. Исчезают вместе со всеми. Дина падает в отчаянии. Художник подходит, накрывает её плащом, поднимает и уводит. Звучит еврейская музыка.


Картина вторая

Кабачок-брассери в горной деревушке на границе с Испанией. Много разнородной публики — местной и испанской. За столом сидят Дина, Художник. К ним подходит Начальник полиции, пожимает руку Художнику, кланяется Дине и садится, не спросив разрешения, по-хозяйски.

Начальник полиции:
Давно мы не видались, Огюстен! С тех, как ты вернулся из Парижа, сидишь всё дома с дамою своей. И не знакомишь с гостьею друзей. Совсем забыл нас!

Художник:
Не узнал тебя сразу, Жан-Жак. Так тебя изменила форма.

Начальник полиции, оглаживая форму и довольно улыбаясь:
Ну зачем же сразу Жан-Жак? Для друзей я всегда Жако.

Художник:
Много народу сегодня.

Начальник полиции:
Беженцы. Понаехали! Проходу не было от этой испанской голытьбы. Теперь ещё и парижане.

Художник:
Как мы, например.

Начальник полиции:
- Брось, Огюстен, сравнил! Ты наш, ты местный. А эти — то цыгане, то жиды, иль эти русские! Совсем проходу нет. Контрабандисты. И нож у каждого в кармане, будь спокоен. В Париже немцы уж порядок навели, так к нам вся эта шушера налезла!

Дина: Вам так мешают?

Начальник полиции:
Они чужие, голытьба, не той культуры. Менталитет другой. Налезли! И речи здесь француской не услышишь. И песни их...

Дина с трудом переносит тирады Жако и наконец после этих слов встаёт и уходит.
Жако тоже уходит. Художник остаётся один.
Художник:
Какая бурная река
Несёт нас всех в своём потоке.
И как отвесны берега,
И как безжалостны пороги!

И как расплата далеко,
Что на душе — никто не знает.
Тому быть ангелом легко,
Кого никто не искушает.

А многим, чтобы легче плыть -
Как будто жить ещё лет двести!
В потоке легче утопить
Вериги совести и чести.

Любовь и дружбу — всё на дно!
Это вначале только робко.
Но забывают: всё равно
Всегда всплывает только пробка.

А на излучине ночей
Волна сметёт и самых стойких.
И закачаются на ней
Плевки, окурки, щепки, пробки!

Зазвучала гитара. Надрывная музыка фламенко и горловое пение.
Слушатели ритмически хлопают. Выходят танцоры, начинают танцевать фламенко. К ним присоединяется пара, в которой Дина узнаёт Элеонору и Пабло.

Дина: Элеонора, Пабло! Друзья, вы тоже здесь! Какое счастье, все живы!

Э и П: Мы здесь в макИ. Этой ночью идём в Испанию. За оружием.

Дина: Возьмите меня с собою.

Художник смотрит на танцующих. Вынимет блокнот и начинает их рисовать. Потом он подошел к друзьям, взял Элеонору и повёл с своему столику.

Художник:
Как ты пластична, девочка. Сядь здесь, дай мне набросать портрет.

Пабло и Дина остаются вдвоём и отдаются танцу. Она загорается ритмами и всё больше и больше увлекается. Он тоже теряет самообладание и привлекает её к себе. Их первый поцелуй. Он уводит её в другую комнату.

Элеонора ищет их взглядом и не находит. Она прерывает сеанс и ищет Пабло и Дину среди танцующих. Её кружат и толкают, она пытается вырваться из круга, но её всё кружат и кружат. Наконец она освобождается.

Элеонора: Пабло, Дина, где вы?

Поёт:
Подруга бросила сомнения зерно,
Но до сих пор оно лежало тихо.
Вдруг пробудили его взгляда два всего,
И вынырнул росток — разнузданно и лихо.

Как быстро распускает листья он,
Как сердце стиснул видом ядовитым.
Опутывает душу словно сон,
В чужом дому, людьми забытом.

Там бродят призраки минувших бед,
Предательств и обманов хладнокровных.
Пахнуло холодом из тех глубин и бездн.
Не приведи туда упасть повторно!

Приди скорей, возьми запястья в руки,
В глаза взляни, развей тот сон жестокий.
Но если предал ты —
Предам и я!

Дина и Пабло в другой комнате не могут оторваться друг от друга.

Дина поёт:
Не спеши улетать, я ещё не готова принять
торжество тишины и в закат не готова сорваться.
Дай осилить уход, дай затёкшие руки разнять.
Притворимся, что нам никогда больше не расставаться.

Натюрморт на стене – виноград и убитый фазан,
а песчинки утрат протекают сквозь тонкие пальцы.
Раздавить бы ещё самокрутку о пошлый стакан:
лучший фотосюжет – это дым сигареты и яйца.

Я готова острить и смеяться до самой зари.
И фазана сотру, чтобы легче стрелять на охоте...
Всё. Иди. Стой. Ещё поцелуй подари:
будто спирта глоток, что дают перед смертью пехоте.

Элеонора открывает дверь, видит их целующихся.
Элеонора : Но если предал ты — предам и я!

Элеонора быстро идёт к Начальнику полиции и что-то шепчет ему на ухо.

В другой комнате Дина и Пабло (дуэт):



Дина:

Ты понял? Пусть будет смертельно, как прорубь,
без смысла и цели, как камень - под гору,
развязно, стыдливо, публично, интимно, -
но только взаимно-взаимно-взаимно!

И пусть на чужом я плече засыпаю,
и с кем ты сегодня, - не знаю, не знаю!
И знать не хочу! – я люблю бесполезно,
отчаянно, грубо, убийственно, нежно.

Пабло:

И пусть на чужом ты плече засыпаешь,
и с кем я сегодня, - не знаешь, не знаешь!

Вместе:

И знать не хочу! – я люблю бесполезно,
отчаянно, грубо, убийственно, нежно,
до боли, до хрипа, до стона, до воя!
Люблю до восстания, гибели, боя!

Пусть люди и годы примеры приносят,
рыдают и бьют, умоляют, поносят,
а руки, - как реки, что русла проточат, -
чужие изгибы изучат и бросят,

и без очищенья, и без happy end'а, -
люблю, расстворяясь в объятьях бесследно.
И как половодье, затмение словно...
но не безусловно.
Дина:
Люблю лунатично и нелегитимно, -
но только - взаимно.
Пабло:
Я понял. Взаимно.

Картина третья

Дома у художника. Скромное убранство. На стенах висят картины. Вечер. Входят Дина и Художник. Дина начинает лихорадочно собирать вещи. Художник не понимает, что случилось.
Художник: Что ты делаешь. Куда ты? В ночь?

Дина: Прости меня. Я ухожу.

Художник отшатывается: Что говоришь? Куда уходишь, Дина?

Дина поёт:

До сих пор я любимой
всегда была.
А сегодня любовью
сама полна.

Прежде думала, видно,
мне не дано.
Только, к счастью, ошиблась.
И вот оно!

Настоялось за годы
любви вино.
Может вышибит пробку,
а может — дно!

(Тихо, Художнику:)
Впрочем, ты не волнуйся,
не разобьюсь.
Одиночества слишком
всегда боюсь...

Прости! Прощай! - Уходит.

Художник потрясенный:
И это всё?! Так просто? Прости-прощай! Я больше для неё не существую!

Художник поёт:

Что есть любовь? - Непостижима соль
И нерационально проявленье.
А разницу меж сутью и явленьем
Нам в жизни проясняет только боль.

Картонный замок — только и всего.
Но как точны, изысканны строенья,
Которые творим мы из волненья,
Из ревности, почти из ничего.

И вот он смят, флажок затоптан в пыль,
Изломан флюгер, в башенках проломы.
Ведь крепостные стены из соломы.
Со сказкою всегда сурова быль!

Затемнение.
Тишину нарушают дальние выстрелы. Ночная засада в горах. Танец в полутьме.


Утренний рассвет в доме художника.
Художник: Всю ночь стреляли в горах. Там что-то случилось. Дина-Дина. Я просто в бреду от тревоги!

Входит Начальник полиции.

Художник: Жако! Нет! Скажи мне, что она жива!

Начальник полиции: Ну вот, теперь я больше не Жан-Жак, а старый друг Жако. Жива-жива. Не беспокойся. А впрочем, может, не надолго.

Художник: Не томи меня, старый друг. Что случилось, скажи скорее. Ведь она же совсем дитя, злых людей отличить не умеет.

Начальник полиции: Ты думаешь? Заблудилась в горах, наткнулась случайно на шайку бандитов? Какая интересная идея. Кто мне поверит?

Художник: Кто с тебя спросит? Ведь ты здесь главный. Спаси её, Жако!

Начальник полиции: Что ж, правосудие ограничится штрафом. За контрабанду. Попытку, скажем. Ведь она шла в Испанию за маслом, за оливками, не так ли?

Художник: Ну да, конечно! Ты просто гений. А штраф — всё, что ты хочешь!

Начальник полиции подходит к картинам на стене: Твои? - и показывает на одну за другой. Художник с готовностью снимает их: Нет, это мой друг Пикассо.

Начальник полиции: Ладно. Сойдёт на безрыбьи.

Начальник полиции уходит. Художник сидит в ожидании. Входит Дина. Подавленная.

Дина: Преданы. Разгромлены. Убиты. Пабло бежал, Элеонора исчезла. Одна! Я одна!

Художник: Ты не одна! И никогда не будешь. Пока я жив — ни будешь никогда!

Художник поёт:

Отогреваю, как озябшего птенца
Не по годам остуженную душу.
Я тень сотру с любимого лица
Холодное молчание разрушу.

Свой страх, что в плоть вопьётся, как щипцы,
Превозмогу, хоть наперёд я знаю:
Окрепшие и сильные птенцы
Из тёплых рук на волю улетают.

Конец второго действия



Действие третье

Перед закрытым занавесом Элеонора одна.
Поёт:

Поникший тростник -
Опущены руки -
Куда ни взгляни -
Повсюду разлуки!

Оплачу любовь -
Пред всеми, не струшу!
Оплатят мне вкровь
Заблудшую душу...

Ох дорого станут
Опухшие веки -
Уж лучше бы мне
Не родиться вовеки!

Элеонора уходит

Картина первая

Дом Художника. На стенах пустые места от картин. Дина одна.

Дина: Ни слова столько дней. Не знаю, где он, что с ним. Что для него любовь? Лишь борьба - его жизнь. Не я!

Память стучит в висках.
Если б ты знал мой страх
Вновь у окна стоять,
Только стекло целовать!

Месяц почти прошел
С тех пор, как стоял здесь ты,
Осень одела клён,
Дрожью прониклись сны.

Не мыслимо больше ждать
И у окна стоять,
Не думать, не есть, не спать,
Руки твои вспоминать,
Стекло целовать!

Входит художник.

Художник: Ночь не спала. И не ела опять. Тоскует. Что мне делать? И нужно ли? Не любит меня? Мне всё равно. Была бы только здесь.

Художник поёт:

Я правды злобной слушать не желаю.
Тебе поверю, что ни говори.
Пусть мне кричат, что всё проходит — знаю!
Будь просто здесь и ничего не говори!

Хор:

Нам так не долго видеть мир дано.
Мерцают чувства мелко, будто звёзды.
Сегодня есть, а завтра - нет. Как просто!
Нам так не долго видеть мир дано!

Но неразменное бывает меж людьми.
Меж истиной и правдой есть различье.
И светлячок затмит Луны обличье,
И неразменное бывает меж людьми!

Художник:

Тебе поверю, что ни говори.
Пусть мне кричат, что всё проходит — знаю!
Будь просто здесь и ничего не говори!
Я правды злобной слушать не желаю.


Дина, не спавшая всю ночь, прилегла на кушетку и уснула.
Художник укрывает её. Включает тихую музыку.

Поёт:

Прекрасны созвучья хорала,
В них мудрость, и сила, и свет.
Когда жизнь всю радость украла, -
На столько вопросов ответ.

За то, что сегодня заставлю
Великие фуги звучать,
Конечно, ценитель высокий
Не сможет меня оправдать.

А просто не надо forte,
Ручьём, клавесин, журчи.
Не нужно громких аккордов:
Моя любимая спит.

Громкий стук в дверь. Появляется Элеонора, укутанная в плащ с капюшоном.

Элеонора: Господин, здесь письмо для мадам. Из Парижа.
Художник и Дина одновременно: Письмо! Из Парижа!
Какое счастье!
Какой страх!



Картина вторая

Парижская квартира, где скрывается Пабло. Тихий стук. Входят Элеонора (всё так же в плаще, не узнанная), за нею Дина. Пабло бросается к Дине, Элеонора отходит в сторону и наблюдает всю сцену их встречи.

Пабло: Любимая!

Дина:
Любимый мой! Я боялась, что потеряла тебя навсегда. Что погиб или забыл меня. Но поверь, лучше бы разлюбил. Только живи!

Пабло:
Никогда. Никогда! Без тебя — зачем тогда свобода и победа? Когда моя свобода — ты и есть!

Дина обнимает его. Поют.

Дина:

Мой мальчик любимый, что было с тобою потом?
Кто рвал тебя вкровь, и откуда рубцы на запястьях?
Чья жажда водила по ним изнуряющим ртом?
Как юность, и радость и свет превратились в несчастье?

Пабло:

Забудь! Замолчи! Нам лишь грохот в ушах переждать:
Ведь прошлого нет. Это шпалы, а поезд умчало.
Мне б только к груди твои руки скорее прижать, -
И вдруг – тишина, и конец превратится в начало.

Вместе:

Я буду рассказывать сказки о тёплых морях...
То парус в углу, а не ворох измятой одежды...
Не слёзы, а соль на губах... И зарыты в песок якоря...
И боль соскользнёт, как рубашка, чулки и надежды...

Элеонора выступает вперёд, не в состоянии больше выносить эту сцену. Сбрасывает свой балахон. Пабло и Дина узнают её.

Дина: Ты? Леонора, ты всё знала, ты святая! Благодарю тебя, подруга детских дней!

Пабло: Ах, Леони! Только та, что любит, может нас увидеть и простить!
Элеонора разко поворачивается и отходит, не давая себя обнять.
Элеонора поёт:

В сыром саду – таком чужом! –
как будто каждая травинка,
что здесь оставила слезинку,
шептала только лишь о нём
моей душе – такой чужой! –
такой отпущенной на волю
моею собственной рукой,
моею собственною волей.

Холодный дождь осенних слов
размыл последний летний запах,
качаясь на еловых лапах,
и листьях всех моих стихов.
Он мне советовал: поверь,
что злые призраки пророчат;
раскачивал на петлях дверь
в другую жизнь, в чужие ночи.

Душа уже не ускользнёт
в синь позапрошлых сновидений.
От спрятанных в стихах видений
с внезапной ясностью пахнёт
постелью, ночью, красотою,
твоею близостью с другою.

В дверь начинают бешенно колотить. Врываются полицейские. Всех троих арестовывают.
Их выводят во двор. Элеонору хотят отпустить, но она, провоцируя, плюёт в полицейского и тогда их прямо на месте всех троих расстреливают. Безо всякой злобы, просто и буднично всех убивают и уходят, наигрывая на губной гармошке и смеясь.

Конец второй картины

Картина третья

На сцене возвышение с ведущей наверх дорожкой, вдоль которой - будочки с часовыми. Сбоку внизу стоит группа молодых людей из Сопротивления. Появляется Художник. Он мечется по сцене в поисках Дины. Выходит на эту дорожку и постепенно начинает подниматься всё выше и выше. Обращается в каждое окошко, но его отправляют всё дальше наверх.

Художник:
Дина, Дина, дитя моей души!
Где мне искать тебя,
и как спасти?
Что мне отдать взамен?
Кому я нужен?
Что стоит моя жизнь и честь?

Группа молодых людей: Молчите, Мэтр! Мы внимательно слушаем вас!

Художник поёт:
Ах, Дина!

Кто может мучать меня так, как ты?
Так глубоко никто не проникает.
И сердце замечаем мы в груди,
Когда болит оно и жить мешает.

Группа молодых людей: Молчите, Мэтр! Мы внимательно слушаем вас!

Художник продолжает подниматься и наконец на самом верху к нему выходит Комендант города.

Комендант: Как вы не правы, Мэтр! Ваша честь стоит очень дорого. И молчанье уже затянулось. А все внимательно слушают вас. Одна лишь подпись здесь, что вы с другими - талантами и патриотами - стоите за новую власть — и всё готово, ваша подруга свободна. Подпишите здесь! И это вам. - Показывает бумагу об освобождении Дины.

Хор: Молчите, Мэтр! Мы внимательно слушаем вас!

Художник: И всего-то? Зачем мне честь моя, моя свобода без тебя, дитя моей души? Ты спасена!

Подписывает. И тот час же на группу молодых людей начинают сыпаться листовки с Манифестом коллаборационистов.

Художник спускается и в каждое окошко подаёт документ об освобождении Дины. Но ему все говорят: Такой здесь нет. Наконец, уже в самом низу, где за решеткой мечутся тени заключенных, выходит часовой.

Часовой смотрит бумагу: Такой здесь нет, старик. Возьми другую. Все молодые. Любую выбирай. - Пьяно смеётся. - Они все одинаковые, истории у них всё те же. И ждёт всех одна судьба!

Художник выхватывает свою бумагу и покачиваясь идёт к группе Сопротивления. Но тут в него летят скомканные, как снежки, бумаги с подписанным им Манифестом.

Предатель! Предатель! Коллаборант!

Художник:
Какая бурная река
Несёт нас всех в своём потоке.
И как отвесны берега,
И как безжалостны пороги!

И как расплата далеко,
Что на душе — никто не знает.
Тому быть ангелом легко,
Кого никто не искушает.

Он уходит от них. Бредет прочь и устало садится на парапет у старого дома родителей Дины.

Художник: Не нашел. Не нашел тебя, Дина. Говорила, что Бог-Любовь. Но где он? Повсюду только кровь! Что делает он с нами? И зачем? Из злобы? Иль из любопытства?

Черный газ — тень у глаз.
Ночь без сна — пыль красна.
На всех окнах — кресты.
Это, Бог, сделал ты!

Так разрывают праздною рукой
Живую плоть, чтоб убедиться вновь,
Что ничего не ново под луной:
Везде одно и то же — просто кровь!

Мутный свет — солнца нет.
Ровный шаг — тонкий страх.
На всех окнах - кресты.
Это, Бог, сделал ты!

Хор в ответ:

Творец не заключает договор
И в чести вашей нет ему нужды,
Не он вас обрекает на позор,
А сделки все — они от Сатаны!

Что коришь ты его - не гневи!
Что виною его ты гложешь?
Ты в ночное небо взгляни:
Что Ему учинить ты можешь?
Чем обидеть и как разъять
Это зарево – выше жизни?
От него не шатнёшься вспять,
Не посмеешь наречь его лишним!

Художник в отчаянии: Да есть ли ты совсем? Даруй мне хоть надежду!

Хор:
От Ла Манша и Тур д'Эфель
До широкой степи каспийской
Развернулись и бросили тень
Крылья Ники Самофракийской!

В отдалении раздаются крики: Победа! Победа! Звучит Марсельеза.

На заднике - кадры освобождения Парижа. Начинает вырастать силуэт Эйфелевой башни. На ней разворачивается флаг свободной Франции.
На сцене появляется юная девушка-подросток с чемоданчиком, в полосатой одежде узницы концлагеря. Она подходит к двери дома родителей Дины и привычным движением находит старый ключ.

Художник встаёт: Кто ты, дитя?

Девушка: Я Надежда, я здесь живу.

Конец