В СССР не только водку пили – были и мастера.

Борис Филановский

Как это часто бывает, всё началось с конца. С эмиграции. Мы с Татой начали работать в Национальной физической лаборатории Израиля. Разрабатывали датчики. Для работы потребовалась стеклянная ячейка. Сложной формы. Я нарисовал эскиз и отправился в мастерскую. К моему удивлению местные мастера (достаточно квалифицированные по европейским меркам) отказались делать такую работу. Если использовать политкорректную терминологию, они мотивировали свой отказ тем, что нарисовать можно всё, что угодно. А вот эту деталь по вашей картинке сделать нельзя. То есть послали меня куда подальше. Я и пошёл. А ведь у нас в Питере такую работу делали. Ну может быть не совершенно запросто. Но были мастера. Оказалось, что эта работа мастера экстра-класса. К слову, мне друзья прислали из Питера эту ячейку. Я её показал местным деятелям. Они потом со мной издалека здоровались. Так и я погрелся в лучах чужой славы.
Самое время вспомнить старого прекрасного мастера. Дмитрий Александрович Балдин происходил из почтенного рода питерских стеклодувов. У его деда (а то и прадеда) была своя мастерская на Васинском (как говорил Дима) острове. Поэтому мастерство у него было в крови. 
Это и ценилось. Ну чего стоит история как он попал в плен к фашистам. В 43 году, на Украине.
- Ну, они нас выстроили и спрашивают, есть ли среди вас фахлёйте (спецы). Ну, я и вышел два шага вперёд. Меня проверили и определили на заводы Карл Цейс, Иена. Там я и проработал до конца войны. Кормили неплохо, скажем прямо. Получше, чем в России. Под конец только испортилась кормёжка. Когда их самих за жопу прихватили. Конечно, если б они узнали, что у меня мамаша еврейка, меня бы быстро в расход отправили. Но обошлось. 
Вот что мне у них, Борис, сильно не понравилось. У них ведь всё по гудку, по свистку, одно слово орднунг. Фрицы, одно слово. Такая нация. В 12-00 часов, бросай работу, шнелль, шнелль, на фриштык. А у меня, допустим, холодильник Шиффа в пламени. Или Сокслет. (Это такие довольно сложные химические стеклянные конструкции). Я ему, дурню, русским языком объясняю: потрещит деталь, нельзя так просто из пламени вытаскивать. А он своё дундит, -шнелль, шнелль, руссишь камраде. Ну, плюнешь. Хрен с тобой, Ганс, пускай трещит. Твоему же дойчланду хуже. –Дима, а другие конфликты бывали? --Нет, бог миловал, тоже ведь трудовой народ, толковый, хотя и фрицы.
Я помню, у нас в Эрмитаже открылась выставка венецианского стекла. Работа стеклодувов острова Мурано. Там были кубки, за полдюжины которых матушка Екатерина выменивала полк солдат. Я скорее неправдами, чем правдами, вытащил Диму (в рабочее время – золотые были времена) на эту выставку. Мне важно было узнать его мнение. То, что лепетали искусствоведы, не в счёт. И я его узнал. – Это полный хрюндец- высказал дядя Дима своё мнение, после долгого сопения, приседания, вытягивания на цыпочки и других таинственных действий.  
А в общем-то можно сделать. Только мороки много. Это надо пучок капилляров вытягивать. По сто раз. Дальше пошли технические подробности. Режим такой, режим сякой, режим немазаный. Из этого я сделал вывод, правда слишком уж запоздалый, что режим санкций может и благотворно влиять на нашего туземного производителя. Но ведь это только в случае, если есть мастера. Правда, такие мастера – самородки с неба не валятся. Надо 3-4 поколения, чтобы мастер получился. Второпях не сделаешь. Так что санкции могут и не повлиять так уж благотворно. Время требуется. Всё-таки несколько поколений. Жди – не дождёшься. Одна надежда, санкции продлятся до тех пор.
У нас дядю Диму часто увольняли за прискорбную слабость. Через недельку посылали делегацию просить, чтобы вернулся. Потому что мастера в нашей мастерской его работу повторить не могли. Увы. Было 3-4 мастера в Питере, которые могли бы нас выручить. Но у них работа была расписана на месяцы вперёд. Как у хороших оперных теноров. Так что помощи было ждать неоткуда. Дядя Дима обещал бросить пить, садился и делал свою филигранную работу. И цикл повторялся. Это как смена времён года. Ведь не всегда весна, согласитесь.
Однажды всё закончилось трагически. Чему я был невольный свидетель. К нам прислали нового зама по науке. Прямо из райкома партии. Свеженького. Девицы из секретариата прочитали его анкетку. Этот мОлодец сначала был комбайнёром, потом инструктором райкома по чему-то такому, затем его плавно бросили на научные приборы. Так КПСС рубила сук, на котором так сладко чирикала. 
И вот этот ферт, румянец во всю щёку, утром, часов этак в 11-25, 11-30 (не позже)- (ведь выпивку продавали с 11) выходит из своего кабинета. Украшенного изящным портретом Ильича. И встречает в паркетном коридоре старого толстого человека в довольно грязном синем халате. Который человек подходит к этому научному руководителю, обнимает его. Целует в обе щеки. Три раза. По-русски. И просит: – "вот вы, большой начальник, ну что вам стоит назначить дядю Диму старшим инженером. Дядя Дима старый, он устал. Я тоже хочу ни хуя не делать". 
Так закончилась карьера Дмитрия Александровича. Вышибли старого мастера. Вместо того, чтобы уволить экс-тракториста за глупость. А заодно и датчики перестали выпускать. Некому стало делать эту, ох как непростую работу. Т.е. приняли решение перестать зарабатывать деньги. И очень неплохие. Поскольку материалы почти ничего не стоили. А продукция (наукоёмкая) стоила ого-го сколько. И это был один только маленький пример того, как эти чукчи рубили сук. На котором сами сидели. Свесив ножки. 
Почему-то наши деятели были уверены, что их третий рейх будет длиться вечно. Иными словами, они стали жертвой своей собственной пропаганды. Ведь забавная ситуация получилась. Казалось бы, трудно было найти на территории необъятной родины человека, который бы не слышал про многосисечный коллектив Брежнева. Или про трёхспальную кровать - Ленин с нами. Советская пропаганда у советского человека вызывала только здоровую реакцию. Ну очень как-то так она выглядела. Ну несерьёзно как-то. 
Однако такие «верующие» уникумы всё-таки находились. Среди советского начальства. Конечно они ни на грош не верили в коммунизм. Никак этих людей нельзя было обвинить в глупости. Но безусловно верили в стабильность существующего строя. Такой когнитивный диссонанс. Прямо по Ильичу: поддерживали стенку, хотя прекрасно понимали, что «стена гнилая. Ткни и развалится». Недаром на фасаде Финляндского вокзала, как раз позади статуи Ильича на броневике, был укреплён довольно пессимистический лозунг: «Коммунизм – неизбежен». Может быть это и было основной причиной избавляться от трудящихся. От людей, которые зачем-то зарабатывали деньги. Хотя не себе ведь, а этим же деятелям. Вечный русский сюжет про лишних людей. Не только Онегин и Печорин были лишние люди. Но и мастера-виртуозы. Ведь руководство нашей шараги по длительному опыту прекрасно понимало, что деньги валятся с неба. Ну в крайнем случае растут на деревьях. И не надо их зарабатывать. Госплан пришлёт. А когда деньги кончились, просто очень удивились. Не более того. Не стали с оружием в руках защищать свои (светлые) идеалы. 
А старый мастер простился самым неожиданным (для меня) манером. Когда дядя Дима уходил, он вызвал меня к себе в мастерскую. –Борис, у меня остались обрезки платины. Забирай. И он протянул мне кулёк обрезков. –А мне-то зачем, - отпарировал я. –Возьми, пригодится. Естественно ему даже в голову не пришло толкнуть дорогой металл на чёрном рынке. Воспитание не позволяло.
 И действительно платина нам пригодилась. Поскольку социализм – это учёт. Мы отчитывались в расходе платины с точностью до 0,0001 г. Эту передовую советскую норму выполнить было невозможно. Потому что мы разрабатывали новую технику. Делали множество экспериментальных образцов датчиков. Ломали и переделывали. И платина потихоньку сгорала. Это только в теории этот благородный металл не горит. А когда работаешь, то и сгорает. Да и просто теряли некоторые растяпы. Бывало дело.   Наследство дяди Димы, ох как помогало. Весь институт ходил ко мне в конце года за этими обрезками. И ни один не заложил. Говорит ли это о высоких моральных качествах советских людей? И о бережном отношении к социалистической собственности? Мне кажется, тут более серьёзная дилемма, чем у Шекспира. Заложить, или не заложить, вот в чём вопрос.