Виталий Свиридов

Господи!
Аки свечи сгораем мы,
и озаряем свод поднебесный
на пути твоём неисповедимом…
— Помнишь, как у Киплинга: «Мы с тобой одной крови, — ты и я…»?!
— И путь у нас один, — всхлипнула Галка.
— И путь наш един… — пропел чистый высокий голос…
Голос был столь чудным и явственным, что Галка встрепенулась, и открыла глаза. Да нет же, не голос это, — отголосок, эхо её собственного, утомлённого тревогами рассудка. Галка снова закрыла глаза, и уткнулась носом в тёплую Алёшкину грудь.
Через неделю авиаполк, где служил Алексей, перебазировался под Вологду. У Галки началась новая жизнь, полная бессонных ночей и тягостных ожиданий, — жизнь жены военного лётчика.
Иногда ей казалось, что ещё немного — и она сойдёт с ума от дурных предчувствий и одиночества, особенно, когда у Алексея начинался очередной «бешеный» график полётных дней. Тогда Галка доставала из картонного футляра заигранную до невозможности виниловую пластинку с песнями Визбора ставила её аккуратно на прыгающий диск старенького проигрывателя и развлекала себя любимой песней про Серёгу Санина:

То взлёт, то посадка, то снег, то дожди,
Сырая палатка, и почты не жди…
Идёт молчаливо в распадок рассвет.
Уходишь — счастливо! Приходишь — привет!..

Галка, Галка, что-то ещё будет!..
Это «что-то» обрушилось внезапно: от удара об землю, взрывом, переломило фюзеляж боевой машины, в которой летел Алексей, и горящие останки её разметало вдоль почерневшей от копоти взлётной полосы.
Никто не смог объяснить Галке, что произошло в воздухе. Ясно было одно: времени на катапультирование у Алексея уже не было. От Алёшки остался лишь большой палец правой руки, в кожаной перчатке, приваренной к ручке штурвала…
В одну ночь повзрослела Галка на целую вечность. И самая главная, значительная часть её жизни теперь была похожа на сон. «И путь наш един…» — часто слышалось ей из того сна…
— Оказывается – не един, оказывается – порознь!
Самолёты она уже не могла видеть, а равно и слышать их протяжный истошно-торжествующий рёв, на высоких регистрах переходящий в разбойный пронзительный свист.
Галка навсегда уехала из Вологды. Скорее всего, покаявшись, она вернулась бы к отцу с матерью, да вот только какая-то неуёмная, неизъяснимая сила влекла её в дальнюю сторону — к двоюродной тётке по материнской линии.
Наверное, шумный, пыльный городишко не лучшее место на Земле, чтобы начинать свою жизнь заново. Но «не властны мы в самих себе», и, как-то обустроившись на новом месте, незаметно для самой себя, — прожила Галка ещё десять беспокойных лет.
Много это или мало? Пятилетний сын Алёшка, наверное, сказал бы, что много. В чём-то он похож на Алексея, хотя, конечно же, совсем не Алексей. Это и понятно, — сын от второго — неудачного — брака.
Не баловала судьба Галку все эти годы. Чем только не приходилось заниматься ей, чтобы выжить, и кем она только не работала!.. Однажды кто-то посоветовал ей пойти учиться на курсы машинистов мостовых кранов в металлургическом производстве. Дело новое, интересное привлекло сразу, да и зарплату обещали немалую.
Для бывшей школьной отличницы полтора учебных месяца — не срок!
 Запомнился первый день практики в кожаном кресле машиниста. Когда Галка, осторожно манипулируя рукоятками управления под пристальным вниманием опытной крановщицы, стронула с места многотонный стальной механизм, — её вдруг залихорадило и бросило в жар!..
Новые ощущения неожиданно извлекли из памяти полузабытый эпизод юности. Вспомнилось, как когда-то Алексей, тайком, провёл свою будущую невесту в учебный класс центра подготовки лётного состава. Внутри учебного тренажёра, настроенного на имитацию боевого полёта истребителя, всё было всамделишним: приборная доска, ручка штурвала, кресло пилота, остеклённый фонарь кабины… Обзорное пространство имитировалось на широком экране монитора проплывающими мимо облаками, вращающейся линией горизонта, наземными и воздушными целями…
— Голова должна вертеться на все 360 градусов, — с улыбкой назидал будущий ас, — осмотрительность должна быть очень высокой! …
— В горизонтальном полёте капот самолёта всё время должен быть направлен в горизонт… — «капот-горизонт… капот-горизонт»…
Всё это вспомнилось Галке так предметно и отчётливо, что заныло сердце! Ей почудилось, что сидит она в «спарке», в кабине истребителя.
— Это он… рядом!.. Она почти физически ощутила горячее Алёшкино дыхание… Вот сейчас взревёт двигатель, и машина, содрогаясь и захлёбываясь на форсаже, круто пойдёт вверх, преодолевая земное притяжение… Вот он уже тянет ручку штурвала на себя…Господи, да что же это?!.. Неподвластная сила вдавила Галку в кресло…Омерзительно липкий пот мгновенно пропитал фланелевую рубашку под рабочим комбинезоном… Фу-ты, напасть какая!..
— Что это ты так разволновалась?! Для первого раза неплохо! — будто бы из-под земли услышала Галка рядом сидящую крановщицу Веру Петровну, — будет толк! Только остановку крана производи плавно, без рывков… А в общем — молодец!
Сегодня для Галки всё это в прошлом. И сама она уже давно не Галка, а Галина Витальевна. И сидит она на месте Веры Петровны, и к ней, случается, присылают на практику таких же точно, как и она была когда-то, — «зелёных стажёров».
Настроение с утра убийственно приподнятое. Мартеновский цех как всегда переполнен огнём, дымом, лязгом и грохотом… Человеческие голоса и крики тонут здесь, как тонут все посторонние звуки в шуме Ниагарского водопада. Есть что-то общее между этим дьявольски могучим шумовым резонатором рукотворного пекла, и шумом, излучаемым гигантской акустической пружиной над взлётно-посадочной полосой аэродрома. Особенно в периоды уплотнённого графика полётных дней.
Прежде эта мысль никогда не появлялась в Галкиной голове. Она возникла именно сейчас, вслед за странной, непостижимой для ума вибрацией, обволакивающей всё её тело, всё её существо… Будто нарыв, под туго стянутой косынкой, неприятно пульсировал затылок.
Внизу, на эстакаде, шлаковоз «прижался» к печи. Из пробитой лётки по глиняному желобу течёт шлак в тут же подставленную утробу многопудовой шлаковни. Клубы багрового дыма и пыли устремляются вверх и расползаются по цеху.
Знакомый с юности привкус неотвратимой беды уловила Галка на пересохших губах. Преодолевая тошноту и слабость, она пыталась понять, что произошло. Она не осознавала ещё, что именно произошло, но что-то было уже не так, как надо…
Сверху, через лобовое стекло кабины, раздутая в боках шлаковня напоминала огнедышащее жерло вулкана с кипящим бульканьем магмы. Но Галке виделось иное… она видела залитый кровью глаз дикого зверя: огненный, немигающий зрачок вперился прямо ей в душу. Безотчётный ужас сдавил грудь. Кабина стала невыносимо тесной! Галка не сопротивлялась нарастающему нервному напряжению. Напротив — она подчинилась ему, и всё происходящее вокруг замедлилось в своём движении… Время в сознании Галки остановилось…
Зрительно остановилась и струя воды, аварийно хлынувшая широким потоком вниз из разорванного трубопровода: из системы охлаждения, с высоты верхнего коллектора, — прямо в чашу с расплавленным шлаком. Освобождённая энергия мгновенно испарившейся водяной массы в виде взрыва застыла в воздухе. Ударная волна, причудливо изгибаясь своим упругим фронтом, медленно и хищно сокрушала на своём пути препятствия. Она двигалась в сторону кабины мостового крана… Прямо к Галке приближалось раскалённое облако огненной мелочи из шлака, ржавчины, копоти и перегретого водяного пара…
Все привычные человеческие ощущения раздроблённой реальности объединились в одно общее, универсальное ощущение времени и пространства. На миг Галка ощутила себя эфирно распылённой, рассредоточенной во всём многообразии форм, связей и событий окружающего её мира. Она сама была этим миром до мельчайших его подробностей!..
После шоковая невесомость не казалась сверхъестественной.
Было несколько холоднее обычного, но не было зябкости. Новые границы бытийности постепенно закрепились в сознании, и Галка начала приходить в себя… Мир, кажется, почти не изменился: на эстакаде суетились люди, всё вокруг было переполнено движением, звуками, запахами. Вдоль взлётно-посадочной полосы — здесь и там — догорали обломки МиГа. Было много пожарных машин, и машин скорой помощи; и, главное, что увидела Галка перед собой, — это яркие, сияющие, счастливые глаза Алексея…
Откуда-то издалека слышалась знакомая мелодия:
То взлёт, то посадка, то снег, то дожди,
Сырая палатка, и почты не жди…
Идет молчаливо в распадок рассвет.
Уходишь — счастливо! Приходишь — привет!
Брат
 «…души простых смертных на первом этапе поселяются на планете №7, которая является невидимым Эхом Земли… Через 20 лет, пройдя некую школу, душа умершего переходит в иные миры для своего дальнейшего усовершенствования…»
Н. Варсегов («Летающая Лела»)
Брат смотрел прямо на меня и широко улыбался. Утренние зарницы вспыхивали на его лице, и свежий ветер овевал его волосы. Мы стояли одни посреди городской улицы. Серые тени каменных громад расползались вокруг и таяли в тонких вибрациях небесного света и тишины. Брат совсем не изменился за эти годы…
«Однако, — подумал я, — как давно мы не виделись!»
Он молча опустил глаза в знак согласия, и я услышал его голос внутри себя, такой родной, близкий, и такой далёкий голос брата:
— Да, повторил он вслед за мной, как давно мы не виделись!
Наши мысли переплелись, перепутались: с непостижимой скоростью обгоняя друг друга, замельтешили воспоминания.
Нередко бывает так: встретишь нежданно-негаданно друга, что прибыл издалека, и в первый момент общения не находишь ничего более уместного и содержательного нежели молчание. Встреча не слов, — чувств; когда «один крик журавля лучше, чем тысяча чириканий воробья»…
Феерический калейдоскоп завертелся в мозгу цветными и чёрно-белыми слайдами, знакомыми и уже забытыми лицами, событиями, детскими радостями и огорчениями…
Упоительность от встречи была недолгой. Внезапно брат нахмурился, и глаза его с выражением суровой озабоченности покосились вверх. Машинально я сделал то же самое.
Над нами, на высоте не более пятидесяти метров, бесшумно и призрачно, покачиваясь из стороны в сторону, зависал циклопических размеров летательный аппарат. Внешняя лёгкость в движении этого технологического монстра, по своей конфигурации близкого к форме глубоководного ската без хвоста, завораживала, и казалась сновиденческой. В такт иллюминации бортовых огней, вдоль матовой серо-зелёной поверхности уплощённого корпуса нервно пробегали ярко-фиолетовые змейки электрических разрядов. Хорошо были видны детали: заклёпки, швы, выпуклости и вмятины, деформированные овалы десантных и грузовых люков. И на всём этом как печать — огромный, в три четверти видимой поверхности, опознавательный знак чёрного цвета, чем-то похожий на иероглифическую четвёрку: «и фан чжи фу» — «счастье для одной стороны»…
Страха не было. Было лишь ощущение беспомощности перед неистребимостью звериного реликтового начала, бескомпромиссно-злого, всем духом своим источаемого из самой глубины нутра бескрылой летающей рептилии, созданной по законам конкуренции, уничтожения и смерти. Высоко в небе, словно белый голубь, загнанный в прозрачный холодный коридор, метался маленький юркий самолётик, очень похожий на земной истребитель конца второй мировой войны.
— Скоро начнут, — наконец-то услышал я голос брата, — начнут бомбить… Мне пора!
И добавил уже спокойнее:

— «Пора на перехват…»
— Как ?! — удивился я. — И ты этим давно занимаешься?..
— Да, — просто ответил он, — давно… Ты помнишь, как незадолго до призыва в Армию мне пришлось две недели учиться на курсах ДОСААФ при аэродроме в Тарасовке? Тогда я сделал несколько прыжков с парашютом… Там, в дальнейшем, это не пригодилось, а здесь пошло в зачёт. Ты запомни: в жизни ничего нет лишнего, и ничто не проходит бесследно.
— Неужели и у вас ведутся войны?! — с грустью вырвалось у меня. — Неужели и здесь не научились жить в мире и согласии?..
— Нет!.. — сказал он, — не научились. Мне трудно тебе это объяснить, но главная причина всех кровавых конфликтов не на Земле, и не на нашей планете… и даже не во Вселенной… Главная причина, — он ткнул себя пальцем в висок, — вот здесь! И вот здесь, — добавил он, и мягко прижал свою ладонь к моему сердцу. — А теперь прощай!
Он опять широко улыбнулся своей замечательной лоэнгриновской улыбкой, и уже в отдалении махнул мне рукой. Я смотрел ему вслед, судорожно пытаясь, проглотить ком в горле… Сердце моё гулко стучало: «Из этого полёта он уже не вернётся!»
В этот миг на Земле прошло ровно двадцать лет со дня безвременной гибели моего брата.

Виталий Свиридов. И путь наш един… | 9 Муз (wordpress.com)