Эльвира Сапфирова Краснодар

Отрывок из повести «Крик шёпотом»

Назад к Колесовым Лена бежала вприпрыжку. Подождать недельку — да, пожалуйста! Сегодня же напишет маме, чтоб не волновалась: она останется ещё на две недельки у бабушки в Новочеркасске. Как просто, оказалось,  достигнуть мечты: увидеть родного отца. Она будет читать, думать о чем-нибудь другом, чтобы не проболтаться, чтобы никто из семьи ни о чем не догадался.

 Лена влетела  к бабушке и плюхнулась на пустую кушетку. Бабуля возилась с опарой, устало двигаясь. С самого утра заболела голова, потом подключилась спина. Иногда боли были такими сильными, что, казалось, терпение вот-вот взорвётся   диким криком, а она, как всегда, успокаивала свою болячку разговорами, бормотала, обращаясь к радикулиту в спине, ломоте в коленях и сумасшедшему жжению в затылке:

- Ну, бисова сила, недолго вам еще издеваться надо мною.  Вот ещё три годика и уйду от вас, будете тут одни без меня.

   Она определяла себе сроки жизни несколько раз и готовилась к смерти каждые десять лет, чтобы справиться с болезнью, чтобы видеть и знать предел  страданий. Как ни странно угроза действовала, и мир на цыпочках возвращался в тело.    Так было и сегодня.

  Солнце село и мухи,  недовольные уходящим днём, жужжали настойчиво и громко, ссорясь  с  просыпающимися  комарами.   В  тесной,  раскалённой жаром кухоньке  душно. Но как вкусно пахнет  борщом и хлебом! «Наверное, опять болит нога, - подумала Лена, глядя на осунувшееся, бледное лицо женщины.

- Куды як конь несёшься? - ворчит недовольно  бабуля,

- Бабушка, а Людка, сестра,   где? -  спохватившись, спрашивает Лена.

- С дядькой, с Вовкой гулять ушли. Не бачишь? Обидать, чи шо пришла?

- Угу!  Есть хочется  сильно-сильно.

- Так чего расселась?! Геть в подвал,- и вдогонку кричит,- Компот здесь.

Это раньше, в детстве,   Лена обижалась на грубость  речи бабушки. Но ведь не  они главное, а действия.  «Уж голодной она точно никогда не оставит, - думала Лена, открывая дверь в подвал.  

  Это не подвал, а удивительное  инженерное  сооружение дяди Вовы!  Каждая ступенька вниз  снижает температуру  помещения на несколько градусов.  После воздуха, пышущего жаром во дворе,  уже на пятой   ступеньке  подвала в одном сарафанчике  долго не простоишь.  Холодно.   

  Лена выскакивает   оттуда с  полным   ковшом борща  и радуется  теплу. 

За обедом   рассказывает смешные  истории о  дедушке  Щукаре.   Хорошую   книгу  Шолохов   опять написал, не  зря  Нобелевскую премию дали в этом году, хотя и за «Тихий Дон» только!

  Екатерина Дмитриевна сдержано смеётся.  Настроение вроде бы улучшилось, и Лена спрашивает:

- Бабуль, а правда, что так проходила коллективизация?

- Так хиба ж я ведаю!? - уклончиво отвечает она, взбивая подушку на кушетке, чтобы прилечь. - Дон вон какой,  через каждого перекатило.

-А тебя тоже коснулось? -почти шёпотом спрашивает девочка, чтобы не спугнуть ленивого настроения и желания   вспоминать.

- Да хиба ж мы   бачили, шо  таке  зробиться!

Екатерина Дмитриевна уложила больную ногу на стульчик,  потом легла сама, и Лена чутко уловила  то   мечтательное  состояние,  за которым следовал рассказ  о прошлом.

- У Крыму жили,  как у  Христа за пазухой!  Таврские мы.   Потом турки пришли,  дед мой с сыновьями бежал  на Кубань.  А там земли…   хоть убейся,  не охватишь!  Правда, у отца  моего, Дмитрия  Башукова,   девять детей было,  а сына тильки  три, а «юртовую землю»  давали лишь на казаков  по тридцать десятин  каждому. Ничего. Все равно хватало с гаком!  Всегда робили гарно,  с песнями, смехом.  Шутковать любили. 

Батькив  усих любив.   Шестеро девок!  Усих надобно   замуж отдать.  Скилько разив  гостей не приглашали  сести. 

- А что это значило?

- Что не хочу замуж.   Батькив не  торопил:   и дома работы хватало: коровы, лошади,  свиньи, птица — всего вдоволь, тильки роби.

- А когда же ты вышла замуж?

-Двадцать три  годыни исполнилось и сватов усадили за стол.  У моего Васеньки улыбка така, что не пригласить сести никак нельзя.  Да и восемнадцатый годок стукнул ему — самое время!

- Бабуль, да он же пацан был, на пять лет моложе тебя!

- Ни, ни, его сбирали как раз  в армию. Свёкор овдовел, ему хозяйка нужна, вот и сосватали.  А  свадьбу сыграли через три годины, как отслужил.

- Ну. А как ты узнала, что вас раскулачивать  будут? 

Екатерина Дмитриевна поднялась, пробежала пальцами  по замотанной шерстяным платком   коленке, как бы проверяя, опять легла,  молча, на кушетку.

- Ну, бабуль, как спаслись а?

Женщину эти воспоминания, видимо, не радовали:  хватила   и лиха, и счастья, но внуки должны знать, как она жила.

Глубокой ночью, когда каждый суставчик  выворачивался, выкручивался,  вопил и скручивался, хотелось не спать, а плакать и рвать бренное тело, тащить из него занозу-болезнь, услышала она слабый стук в окно.  Счастье, что кровать, где она лежала пластом  который месяц, стояла рядом.  Толкнула створки  рукой   и услышала  знакомый шепот  Петра, которого  когда-то два раза не пригласила  сесть, а   он так и не женился, все ее ждал, а потом ударился в политику, вступил в партию.

-Уезжай, беги сейчас же!   Завтра  утром  придут   забирать  всю живность,  а вас   в Сибирь!

«Прощай!» - зашелестела   листьями  цветущая сирень и затихла, обволакивая комнату  своим ароматом.

Вмиг изменилась   жизнь.  Так же осторожно  постучала   Катерина  ложкой  по стакану, призывая  свёкра и мужа. Собрались за час. Узлы, двоих детей  и недвижимую Катю  положили   на сено в телегу,   запряжённую  двумя лошадьми,   и — в степь,   бежать   быстрее  без  оглядки   из собственного дома!

Первое время  жили в  степи, потом прятались по хуторам у родственников, пока не оказались в казачьей столице, где легче затеряться. 

Уже в Новочеркасске   свёкор  вылечил  любимую   сноху, исцелил  от ревматизма  ваннами с   сенной  трухой и сеном.  А  она  потом до войны родила  еще двоих деток.

Лена задумчиво обмахивала ноги веточкой от мух. Вот она какая, коллективизация! Революция на селе!   Без жалости выбрасывала  на улицу и детей, и больных, и здоровых.  Жестокая и безрассудная!  А  может, не в революции дело?  Просто люди забыли, что они люди.  

- Да, бабуль, вон как тебя любили! Красивая ты была.

Екатерина Дмитриевна усмехнулась, и девочка сообразила, что ляпнула не подумав, и сразу добавила:

-Ну, ты и сейчас…   только вот  все время в платке…  жарко ведь!

-Таврские  мы!  - повторила женщина. – Не  гоже   красотой похваляться -   Бог  отнимет. Кому надо, тот и так увидит.

  Вечерело,   но света не зажигали: комары налетят.   Вышли колупать бесконечные абрикосы   и раскладывать их на освободившуюся   фанеру.  

Единственный   куст  чайной розы, усыпанный  цветами, источал  чудный запах. Тишина.

- Ба, а ба! Спой? - просит Лена. - Только саму длинную.

Женщина поправляет больную ногу двумя руками, берет веточку и запевает, обмахиваясь: «Скакал казак через долину...»   Эта удивительная баллада о несчастной  любви  каждый раз вызывала у девочки слезы, и, не дожидаясь этого, она затянула вторую партию. Бабуля, довольная, кивнула, и полилась песня над Тузловкой, как и сто лет назад, ибо жив, неистребим вольный казацкий дух.

Песню прервал звонкий детский смех. Васька, сын дяди, прыгал от беспричинной радости, заливисто и громко смеялся, догоняя Люду. Сразу стало шумно, весело. Вспыхнул свет, загремели чашки, ложки.

-Вот и гарно, - вздохнув, подвела итог дню баба Катя, вешая замок на фанерную дверь кухоньки. - Теперь — спати, всем спати, бо изыдять комары.

Около фонаря на столбе их вился целый рой, голодных и злых. Наступало время, когда никакая ветка их не пугала и  пастись можно только бегством.

В комнате душно, жарко, зато не надо махать руками. Бабуля ворочается, кряхтит, Васька посапывает, с терраски то и дело доносился заливистый смех тети Раи и приглушённый счастливый смешок дяди Вовы, а Лена лежит с открытыми глазами.

Вот как поворачивается человек, раскрывается, если поговорить с ним  по душам! Может, Лена не присматривалась раньше к ней?  Бабушка и бабушка, вдова, вечно в домашних хлопотах, вечно в косынке, в фартуке. Праздничное платье одно и то тёмное для  церкви по воскресеньям. Меняются лишь платки. А на портрете, что висит у неё в  спальне, она красавица. Сколько женихов было! А замуж вышла поздно, будто ждала, когда будущий муж подрастет. Выбрала на пять лет моложе! Разве так бывает?! Любить мальчишку! Хотя… может, это сейчас в восемнадцать лет ни то ни се,  а тогда казак призывался на службу в войско на три года. Вот отец солдата и выбирал себе работницу вместо сына.

Любовь… Как понять, где она настоящая? Дядя Вова о любви вообще не говорит, отец с матерью только и делают, что выясняют, кто кого любит. А дед Дмитрий Башуков – романтик каких поискать! Ни одну из дочерей против воли не выдал замуж, и сам пятерых жен пережил, шестая его похоронила в девяносто лет. Вот тебе и любовь… 

И Лена вспомнила, как   однажды баба Катя, задумавшись,   стояла, подперев дверной косяк, и смотрела, как внучка моет ванну. Вдруг на дно упал паучок, перевернулся, постоял и бросился бежать вверх. Бабуля встрепенулась и скомандовала:

- Геть видселя!.

Взяла тряпку и села на край ванны, не спуская глаз с паука.

Лена обиделась, выскочила, а потом оглянулась  и поразилась: морщинки на лбу разгладились, глаза сияли и с нежностью смотрели на паучка.

- Во, бачишь? Ввирх лизе! Знать живой мой Васечка. Чую, что жив! Може, убёг в Америку?! Баче, як бигае!

А паучок доползал до середины, падал и опять старался из всех сил, карабкался вверх. Лена с удивлением посмотрела на бабушку: для нее эта Отечественная война была далекой историей, седая древность. Ей и в голову не приходило, что бабушка до сих пор   страдает от одиночества, от неизвестности, до сих пор верит, что её муж живет где-то на другой стороне планеты. Ведь   похоронки же не было! Мало ли кто пропадал без вести, а потом возвращался!?

- Вот это любовь!- вздыхает девочка, - на всю жизнь. - А я думала, что такое может быть только в книгах или в кино.

Она смотрит на окно. Занавески  отодвинуты, чтобы свежий ночной воздух заполнял комнату. Видно, как красиво изогнутый месяц перекинул лунную дорожку через подоконник. « Не всегда же мне страдать от безответной любви! Полюбят и меня. Сегодня я счастливая! Столько всего узнала»,- мелькнуло в голове.

Лена натянула до подбородка простыню, поерзала ещё немного  на матрасе, подумала: « Как же жестко спать на полу!» и уснула. 

Неделя пролетела незаметно. Наступил долгожданный четверг. Лена понимала, что идёт к Ежовым слишком рано, но ждать больше не могла. Лучше весь день  гулять по улицам города, пока Гена вернётся с работы, чем изнывать от тоски. Поднималась в гору на центральную улицу и корила себя, и оправдывала. Надо же было как-то объяснить Колесовым своё исчезновение на четыре дня. Вот и сказала, что едет на турбазу с Геной. Эта полуправда не насторожила бабулю, потому что каждое производство и трамвайное депо тоже имеет свою базу отдыха на берегу Дона.

К дому Ежовых подошла с заходом солнца. Тамара Фёдоровна, как всегда, была занята коровой, поросятами и гремела в глубине хлева; дедушка шуршал на сеновале, сестричек не видно. Одним словом, здороваться не с кем. Можно просто посидеть  на лавочке у замкнутого дома. Она сорвала веточку тутовника и лениво отмахивалась ею от мух и комаров. Тамара Фёдоровна равнодушно посматривала на одинокую фигурку девочки, гремела посудой, собирала харчи в сумку мужа, которого отправляла на пойму в ночное, пасти коров: подошла очередь. 

Темнело. Опустилась прохлада. Неуютно, одиноко. Лена рьяно уже двумя веточками отгоняла наглых и злых комаров, изредка вставала, бегая за угол, посмотреть, нет ли знакомой фигуры вдали.

Гены не было. Почему? Что случилось?

Взошла яркая луна,   полная, светлая, холодная. Прогулявшись в очередной раз по улице, девочка села, спрятав голые ноги под платье и, обхватив себя руками, спрятала голову в коленях.

Сквозь дрему услышала стук калитки. Пришел!

Они шли рядом. Гена и его жена.

-А ты уже здесь? - небрежно, пьяно протянул дядя и как-то странно на неё посмотрел. С неприязнью, досадой и… отвращением.

Девочка от удивления замерла, онемела, испугалась, а потом обиделась и с укором  воскликнула:

-Мы же договорились! Так едем завтра или нет?

Ответа не последовало. Пара, покачиваясь, равнодушно прошла мимо. Вглядевшись внимательнее в покачивающиеся тела, Лена, недоумевая, спросила:

- Вы что, пьяные? Пьяные, да?!

Нинка  оглянулась и пальцем прикрыла рот в знак молчания, а Геннадий недовольно крякнул:

- Ну! Подумаешь, выпили чуть-чуть. Чего орать-то?

Лена растерянно смотрела им вслед и не знала, что делать. Поддерживая друг друга, супруги преодолели ступеньки крыльца, но теперь Геннадий никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Замок бился о дверной косяк, а Нинка, пританцовывая, торопила:

- Да быстрее же, ну, не могу больше терпеть!

Геннадий вырвал руку из её объятий и разозлился:

- Не можешь?! Иди в сад! Видишь:  емно, ничего не вижу!

Наконец, замок с грохотом упал, дверь распахнулась, и он  грубо незнакомо рявкнул стоявшей около лавочки  племяннице:

- Иди в дом, раз пришла.

И опять Лену охватил необъяснимый  страх, и запах,  приторный, гниющий, ударил в нос.

В комнате вспыхнул свет, и хозяйка,  сунув девочке подушку с одеялом, сказала пьяно, как и Гена, растягивая слова:

-Вон… раскладушка, стели… ложись.

Лена легла, но ни понять что-либо, ни уснуть не могла. Мешало все: и дурной запах, проникающий сквозь щели, и неудобная раскладушка, застеленная тонким одеялом, и эта полная луна, леденящая душу и выхватывающая из мрака очертания мебели.

А тут ещё в соседней комнате поднялась возня. Гнусавый смешок Нинки перемежался со сдавленными её вскриками «ой, больно», «да, перестань, ты!». Лена, по-старушечьи оправдывая возню, подумала: « Молодые играются!» Но отчего-то напряжение внизу живота росло, и холод страха неумолимо разливался по телу.

- Да не бойся ты, - уговаривала девочка сама себя, - это же мамин дом и Гена свой, родной!

Но всхлипы и крики становились все громче. И вдруг ухо уловило тихий  стон Гены:

-Крови! Крови хочу!

Это сказано тихо, будто в раздумье. Лена не поверила своим ушам, быть такого не может, чтобы Гена мог так сказать! Но эти слова повторились уже громче. Девочка ахнула, сердце заколотилось. Лена перестала дышать.

- Не ошиблась?! Странно, неужели так тоже можно любить?!

Тихо. Она повернулась на другой бок  и, тот час же подскочила, бледнея,  услышав прорвавшееся, ничем больше не сдерживаемое, протяжное мычание: «Хочу! Крови хочу!» Нинка уже громко хихикала, ойкала и кричала: «Ой, не кусайся!» Слышалось ёрзание, как борьба. Мужчина зычно рычал и метался. Женщина, не стесняясь, в ответ кричала: «Больно! Ой, больно!»  И как апогей раздался  оглушительный яростный вой:

- Крови...и..и! Крови..и..и..и  хочу...у...у…

Ужас охватил   девочку. Скорее инстинктивно, вопреки разумным доводам, она схватила платье, сумочку и вылетела  из дома. Перепрыгивая через ступеньки, слетела с веранды, пересекла баз и дернула дверь кухни.  Закрыто. Перекинув платье через плечо, хватаясь трясущимися руками за перекладину лестницы, полезла на сеновал и спряталась в самый дальний угол. Тихо. Никто не ищет. Зубы стучали,  ело колотила мелкая дрожь. Успокоившись, она почувствовала, как сено колет голые ноги, как свело пальцы, вцепившиеся в лагу. Она подвинула к себе сумочку и поняла, что та расстегнулась и деньги высыпались в сено. Застыла от ужаса, рыдания собрались в комок под сердцем и не давали вздохнуть. Девочка лишь всхлипывала и тряслась. Как же ехать без денег?! Она сидела, затаившись, а слезы бессилия, страха, пережитого ужаса текли и текли...  Будто очнувшись, стала шарить в сене.  Бумажные нащупала рядом, а мелочь…Будет подарок Тамаре Фёдоровне.

Уткнувшись лицом в коленки, девочка пыталась понять, что  произошло, и что делать дальше. Слезы высохли сразу. Ясно, что придется ехать одной. Она вспомнила всю дорогу к дому отца, сам дом, а вот номер квартиры   стерся из памяти или она его не увидела из-за волнения.

-Ничего, - решила она, - там найду. А сейчас — спать…

Постепенно звуки ночи заполнили всё вокруг. Сверчки монотонно трезвонили, кот ласково урчал — звал подругу, а в ответ  хрюкнул сонный поросенок; закудахтала встрепенувшаяся курица, потревоженная кошкой.

Лена лежала на сене в позе китайского лучника — воина и боялась закрыть глаза. В голове стучало, а в ушах стоял вой и звенели жуткие слова…

Вдруг её слух уловил не то стоны, не то всхлипывания и тихий успокаивающий голос шептал: « Спи, спи».

Все затихало, цепкая лунная дорожка неумолимо расширялась и заполняла сеновал.