Леонид ПОДОЛЬСКИЙ

Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в 2023-2024годах.

 
К тому времени, а шел уже декабрь, недолго до Нового года, хотя было слякотно и темно, фонари едва горели, Игорь много чего знал о Хвоинском – что гаденыш, скупердяй и при случае мать родную продаст, – но он все равно приходил и начинал говорить тихим своим, вкрадчивым голосом. Умел быть полезным, незаменимым даже.
Вот и в этот раз, позвонил и сказал: есть замечательно выгодный вариант. И – сидит перед Игорем, как обычно, вещает:
- Есть у меня в мэрии знакомый чиновник. Очень близкий. Ну, вы понимаете, Игорь Григорьевич, близкий к самому. Реально сидит в кабинете, а кабинет у него ровно этажом ниже, под Самим,  управляет потоками.
В Москве, вы, наверное, знаете, приватизация будет не по Чубайсу. У Чубайса руки коротки. У Москвы свои интересы. Так вот он и есть один из тех, кто будет реально управлять приватизацией. Распределять среди своих. Очень большой человек. Опытный. Он еще при Сайкине[1] сидел. И при Промыслове[2] тоже. Это я, чтобы вы понимали.
Так вот, он хочет вложить к вам очень приличную сумму. Примерно сто тысяч зеленых из какого-то фонда. Знаете, фонды, это для умных людей, своих… только десять процентов откат сразу и половина процентов через год налом. Естественно, в зелени. – Владимир Александрович еще больше понизил голос, так что его почти не было слышно, хотя в кабинете, кроме их двоих, никого не было. – А можно не возвращать вовсе. Даже лучше. Пятьдесят процентов сразу и пятьдесят через год. В руки. И, понятное дело, опять-таки в зелени. Так что нужно конвертировать сразу, а потом можно крутить.
- А вам?
- Мне десять процентов, - еще тише сказал Владимир Александрович.
Игорь колебался. Хвоинскому просто, ему деньги в карман, а он, Игорь, все должен провести по бумагам, согласовать с Натальей Ивановной, а та и так грозилась уйти, да еще перевести в доллары. И ведь все выплывет при первой же проверке. Притом, опасно связываться со столь ответственным чиновником. Тот ведь  под честное слово бумаг не подпишет.
Хвоинский, между тем, бубнил:
- У вас целый год впереди, а за год то ли шах сдохнет, то ли ишак…
- «То ли сами сбежите», - подумал про себя Игорь. 
- Сейчас самое время. Никогда, может, такого не будет. Гайдара, думаете, просто так сняли? Сейчас не до вас. Наверху дерутся…
- Но ведь у вас у самого с прокурором, - не выдержал Игорь.
- С прокурором я все решил, - отмахнулся Хвоинский.
- Дорого?
- Деньги лишними не бывают, - вздохнул Хвоинский. – Зато знаете, теперь свои люди.
- А если в конце эти десять процентов? – с надеждой спросил Игорь.
- Он на это не пойдет, - строго сказал Хвоинский. – Условия самые рыночные.
У меня есть ребята в «Кредо-банке». Я мог бы отдать им. Просто слегка заелись. Сами знаете: у них деньги КПСС. Это для них мизер. Зато, если все хорошо пройдет, они тоже переведут. Я вам много чем могу помочь.
Игорь решился: это его шанс. Этот неказистый, занудливый Хвоинский, он, конечно, негодяй, но, как говорится, «наш негодяй». Нужно брать, пока дают. Дареному коню в зубы не смотрят.
Игорю, конечно, было неприятно, что Владимир Александрович за просто так получит десять тысяч долларов и даже не распишется нигде, да и что толку от его расписки? А все риски, как всегда, лягут на него. Но, с другой стороны, он и не такие писал договоры. И – ничего. Что делать, если у него нет в доверителях такого могущественного чиновника-казнокрада?
- Хорошо. А кто этот чиновник?
- Да мы завтра же и поедем к нему. Он хочет на вас посмотреть. У него, кстати, и жена – президент строительной компании. Но жена – наполовину подставное лицо. Он сам всем заправляет.
В тот день Игорь и Владимир Александрович Хвоинский долго обсуждали совместные планы. Хвоинский доказывал, что Лохов – лох («вот за это он Марченко платил деньги», - отметил про себя Игорь), пусть и дальше занимается своей мелочевкой. Он же, Владимир Александрович, по-крупному организовал расселение коммуналок – это сейчас очень выгодный бизнес – и приглашает Полтавского присоединиться.
- У меня есть человек, который этим делом заправляет, - сообщил он.
- Вроде Липатова?
- Да вы что? – обиделся Хвоинский. – Тут без головы дело не выгорит. Бывший комсомольский работник. Уболтает любого. Но он будет только заключать договора. Только, если что, вы ему денег не давайте, - попросил Владимир Александрович. Все дела через меня. Я знаю, как с ним общаться. Я его, можно сказать, из такого дерьма вытащил.
- Из какого? – нарочито наивно спросил Игорь.
- Ну, уголовное дело по дури, - Владимир Александрович явно не хотел распространяться. Он, то есть Владимир Александрович Хвоинский, получает сведения о коммуналках через ДЕЗы или милицию, у него много чего схвачено, он, еще когда работал в ЦК, своих людей расставлял. Небольших, потому что сам был невелик, но нужных. На вырост. Связи заводил. Загодя готовил почву. Другие деньги вывозили, в швейцарские банки прятали, а он – готовился. Он за пару лет  умел предвидеть. С умными людьми советовался в свое время. Теперь он будет сам всем руководить. У него все есть наготове: нотариусы, милиция, крутые ребята, свои люди в регистрации.
- Да вы не смейтесь, - заметил он усмешку на лице Игоря. – Ну, попалась одна дура. Ей же хуже.
Игорь может выкупать квартиры на себя, на фирму, или на кого захочет, продолжал Хвоинский, только прибыль пойдет пополам. Прибыль очень даже хорошая – до пятидесяти–ста процентов в валюте за несколько месяцев. Нужно ловить момент. Квартиры очень быстро дорожают. И доллары тоже. Из каждого доллара за год можно сделать три, а то и четыре.
- В ближайшие годы это самое выгодное дело, - провозгласил Хвоинский. – В Москве двадцать процентов населения живет в коммуналках. Лучше разве что финансы.
- Наследие развитого социализма, - ехидно подсказал Игорь. – Вам, поди, не видно было из ЦК? Помните, к двухтысячному году «каждому советскому человеку по отдельной квартире». И где он, этот советский человек? Ни социализма, ни квартир.
- Сейчас главное делать деньги. Время такое. Никаких Павок Корчагиных, - Хвоинский проигнорировал замечание Полтавского и стал объяснять, что Чичков – это тот самый чиновник, к которому они поедут завтра, - очень большой человек и за него нужно держаться двумя руками, лакомые куски в Москве чужим не отдадут, только своим.Вот «Мост-банк», например, или «Группа Мост» - эти за копейки скупают недвижимость. Не за просто так, конечно, знают с кем делиться. Или тот же Бридло. 
- Каждый крупный чиновник, - с пафосом продолжал Хвоинский– это как планета. А вокруг – сателлиты. Чем ближе к телу, тем теплее. То есть денежнее. Вы только завтра, когда к нему поедем, не задавайте никаких вопросов, он это страшно не любит, только отвечайте, и не предлагайте ничего, все переговоры через меня. И не сразу – он очень осторожный. Его в свое время сам Гришин[3] заметил и вытащил наверх. Это вам что-нибудь говорит? Волк. В ГКЧП он правильно выбрал. У него и «Московская строительная компания» в руках. А где стройка, там и деньги. Но, пока вы не вернете ему сто тысяч баксов с процентами, он и разговаривать с вами не станет. Это как проверка.  Тут, главное, не спугнуть, чтобы он не подумал: «пустомеля». Он крутой по натуре. Реально.
- Хорошо, - оборвал Хвоинского Игорь.
И вот они шли по широким коридорам, устланным ковровыми дорожками, - коридоры эти много кого повидали: и убитого Каляевым великого князя Сергея Александровича,  антисемита и гомосексуалиста[4], и злосчастного Каменева[5], и тихо репрессированных градоначальников Уханова[6] и Сидорова[7], - и многих, многих других. День был не приемный и людей почти не видно – пусто и тихо. Лишь изредка навстречу попадались разного возраста мужчины с бумагами. Все они отчего-то были исключительно в сером.
- «Цвет власти», - вяло подумал Игорь. Женщины же, как одна, все были полные и некрасивые.
Наконец, Игорь с Хвоинским добрались до приемной Чичкова. За столом сонная, лет пятидесяти, с высокой, наподобие башни, прической, вся в перстнях сидела секретарша. Хвоинский подобострастно подбежал к ней, что-то шепнул почти в самое ухо, незаметно сунул конвертик. Она улыбнулась.
- Сейчас спрошу, - секретарша ловким, отработанным движением, так и не проснувшись до конца, сняла трубку. 
- Юрий Михайлович ждет вас, - торжественно, как показалось Игорю, сказала она.
Чичков, плотный, крепкий, лысый, как две капли воды похожий на нового мэра – он был из тех редких людей, кто еще в молодости принимает свой внешний вид и больше уже не меняется, - в сером костюме без галстука, с расстегнутой верхней пуговицей на рубашке (демократические времена), энергично пожал обоим руки, усадил за стол и велел секретарше принести чай.
- Слышал, успешно работаете, - Чичков в упор посмотрел на Игоря. – Правильно, время такое. Без работы нельзя. Нужно формировать капитал. Вы, вот что, работайте, а мы поддержим, - Юрий Михайлович говорил медленно, но громко и весомо, словно перекатывал слова во рту, так что каждая фраза, а иногда и не фраза даже, а так, слово, или междометие, - обретали особенный, глубокий и значительный смысл.
- Стараюсь, - скромно отвечал Игорь.
- Правильно, - одобрил Чичков. – Хочу из фонда соцподдержки направить вам деньги на год. Головой отвечаете. Деньги эти – не простые. От таких же, как вы, бизнесменов. Для поддержки инвалидов и малоимущих.
Все технические детали обсудите с Владимиром Александровичем. Он… знающий человек, - Чичков поднялся. Вслед за ним вскочили Игорь и Хвоинский. Чичков провел их до двери. – Считайте, у вас испытательный срок. Выдержите, будем работать совместно. У нас в Москве много интересных проектов.
У двери Чичков задержал их на минуту, положил тяжелую руку на плечо Полтавского.
- Собственность, которую создавали поколения, в наше время валяется под ногами, - неясно было, сожалел ли он об этом, констатировал факт, или делал неявное предложение.
- К Чубайсу вы как относитесь? – неожиданно спросил он.
Игорь растерялся. С одной стороны, он одобрял приватизацию, но, с другой, она казалась ему хаотичной и слишком поспешной, во многом непродуманной и несправедливой, а потому он разделял всеобщий скепсис. Не верил, как и все, что за один чек можно будет купить две «Волги». Скорее приватизация похожа была на грандиозную аферу. К тому же требовалось угадать мнение Чичкова, а тот, чиновник старой формации, едва ли благоволил Чубайсу.
К счастью, Чичков не стал ожидать его ответ. 
- Прощелыга он, сукин сын, - зло сказал Юрий Михайлович. – Мы у себя в городе не станем плясать под его дудку. Тоже мне, крысовод с дудкой… Опомоили реформы…
В коридоре Владимир Александрович, все время молчавший при Чичкове, активно заговорил.
- Сильный мужик. Знает, куда ветер дует. Стратег. Знаете, как подчиненные его боятся? Бывает, идет по коридору, не смотрит по сторонам, а все разбегаются от страха. С кем не поздоровается, пройдет мимо, человек уже думает не писать ли ему заявление. Порядок очень любит.
Мороз пробежал у Игоря по коже. Не дай бог что случится с «Кредитной конторой «Полтавский». Как тогда он отчитается перед Чичковым? Этот точно не простит.
- Откуда ты с ним знаком? – переходя на «ты», спросил он у Владимира Александровича.
- Это он сейчас такой важный. А несколько лет назад ходил к нам просить деньги. Совсем другой человек. По начальству подарки носил, про детей расспрашивал.
- Куда это, к нам?
- В ЦК, - прошептал Владимир Александрович. – Когда-то он был директором обыкновенного НИИ.
Они зашли в кафе. Пока ждали официанта, Владимир Александрович объяснял:
- Он переведет деньги завтра или послезавтра, как только подпишем договор. Подписывать, естественно, не он будет, совсем другой человек.
Давайте, не будем откладывать. Прямо с завтрашнего дня займемся расселением. У меня есть хорошая квартира под выкуп.
- На договоре?
- Да.
- А директор Липатов? Он подписывал?
- Директор Липатов. Но работает с ними совсем другой человек. Толковый.
- Можно на него посмотреть?
- Да зачем вам? Все равно все дела со мной.
- Хочется видеть с кем сотрудничаю. Мало ли что.
- Я его не скрываю, - недовольно сказал Владимир Александрович. – Это тот самый комсомольский работник, про которого я вам говорил. Марущак его фамилия.
- А нельзя ли мне его показать?
- Ладно, - неожиданно легко согласился Хвоинский. – Завтра мы с ним заедем на несколько минут.
Пока ели, Владимир Александрович начал излагать новый проект. На сей раз, как избежать лишних налогов, хотя, по правде сказать, из всех проблем налоги меньше всего беспокоили Полтавского: «Кредитная контора «Полтавский» платила сущие копейки. Но Владимир Александрович предлагал сократить их еще сильнее, зачислив на работу десяток инвалидов, которые имелись у него в наличии, целая база. Возни с ними не будет никакой. Даже приходить за зарплатой не станут. Липатов разнесет по домам – сущий мизер, а не зарплата – и принесет готовую ведомость.
- «И с них он возьмет свой процент. А может и вообще ничего им не даст», - подумал Игорь. Но нужно было расплачиваться за Чичкова. Да и афера не была направлена против него.
- Ладно, - согласился он. – Я скажу Наталье Ивановне.
Владимир Александрович, как очень часто с ним бывало, слукавил. Марущака он так и не привез. Зато, как и обещал, уже через день предложил квартиру для поэтапного выкупа. 
Квартира эта располагалась в старом доме рядом с Арбатом: обшарпанная лестница, убогий подъезд, довоенный лифт, который то и дело ломался. В самой квартире ремонт, похоже, не делали никогда, и уж точно с тех пор, когда прежних хозяев уплотнили, или выгнали вовсе, заселив квартиру новоявленными пролетариями – что-то вроде Вороньей слободки; ванная и туалет изъедены были грибком, перекрытия – деревянные, стены – покрыты вздувшейся местами, обсыпавшейся от времени, почерневшей от грязи штукатуркой, высотой, правда, метра в четыре, да сквозь рваный линолеум кое-где проглядывал добротный, с царского еще времени, паркет. Отдельная дверь вела на черный ход, но она давно была забита - по ту сторону периодически жили бомжи. Рядом с кухней находилась тесная, с низким потолком, комнатка для прислуги, ныне служившая кладовой. Эта комнатка и еще одна, большая, выведены были в нежилой фонд. Газовая колонка. Кухня с убогими шкафчиками и грязной, проржавевшей от старости газовой плитой, заваленные хламом коридоры, потолки в разводах старых протечек. В комнатах, правда, было чуть лучше. Две комнаты занимала семья из трех человек, довольно интеллигентная, еще три комнаты – разведенные муж и жена, которые много лет мечтали разъехаться, еще по комнате – бабушка под девяносто лет из бывших (в комнате чудом сохранились раритетная мебель и старинные картины) и тихий пенсионер-алкоголик. 
Владимир Александрович был здесь свой. Игорь видел: ему верили, считали не просто благодетелем, но чуть ли не Господом Богом. Всем, кроме старушки и алкоголика, до чертиков надоело существовать в этом перенаселенном – людьми, кошками и тараканами – общежитии.
Игорь вышел из этого странного жилища потерянный. Он и представить себе не мог, что кто-то станет покупать – он не знал, как это назвать – за несколько сот тысяч зеленых. Конюшню, которую просто нужно снести.
- Я вижу, что вы потрясены, - вкрадчиво сказал Владимир Александрович. – Но это только на первый взгляд дико, что так могут жить люди. На самом деле это очень проходной вариант. Восемь комнат! Вы не только отобьете свои деньги, вы их спокойно удвоите. Это – Арбат! Здесь берут все. По ломовым ценам. И еще три квартиры ждут очереди.
Вы читали статистику Заславской[8]? - Продолжал Хвоинский. В России семь процентов богатых. И все стремятся в Москву, в центр. Уж так мы устроены – поближе к царю.
Окуджава, Цой, вот Рыбаков написал «Дети Арбата». Да что там – Пушкин. Это же чего-то стоит. Реклама! Деньги!!! Иностранцы! Кремль рядом! Чем больше здесь было убито, расстреляно, чем больше снесли церквей, тем сегодня дороже квадратные метры.
- Да вы романтик! - удивился Игорь.
- Прагматик, - поправил Владимир Александрович. - Я люблю деньги. Сделаем легкий ремонт, чтобы глаза не кололо, бригада у меня есть -  и пойдет! Еще как пойдет! Схавают!
- Да этот дом сносить надо, в крайнем случае на капитальный ремонт, - возразил Игорь.
- Я тоже раньше так думал, - сознался Хвоинский. – Но новые русские метут здесь все, как горячие пирожки. Лет через десять тут все вокруг будет не узнать. Не останется ни одной коммуналки. Ни одного бедного. Тут не Гайдар или Чубайс, или там Черномырдин – они бездари, тут сам капитализм работает, засучив рукава. А мы только санитары. Тут, после всего, останется на двоих тысяч сто пятьдесят долларов, плюс за три-четыре месяца процентов десять-двадцать рост цен. В рублях вообще бешеные проценты!
- Я подумаю, - решительно прервал Хвоинского Игорь. – Впрочем, нет, давайте что-нибудь другое. 
- Вы мне не верите? – обиделся Хвоинский. И тут же предложил:
- А если я на себя возьму бабушку и алкаша?
- Нет, - решительно сказал Игорь. Он хотел распрощаться и уйти, но Хвоинский потащил его в грузинское кафе. Они взяли по порции хинкали с кофе и, едва присели, Владимир Александрович стал убеждать Полтавского снова. 
- Вы все-таки подумайте. Очень хороший вариант, - и тут же перевел тему. – Ну, как вам Чичков?
- Я, знаете, мало видел чиновников. Все больше ученых.
- А он, кстати, ученый. Бывший химик. Технарь. Кандидат наук. Системно мыслит. Пока жена надзирает за строительством, он собирается приватизировать научно-промышленный комплекс. Он все предприятия знает, все институты. Какие могут дать отдачу. Или просто пойдут на недвижимость. На днях он директоров собирал, беседовал.
В чем разница между ним и другими – другие хватают, что плохо лежит или что позволят, а он – знает, что ему нужно взять. Он умный мужик и мэр ему благоволит. Входит в Московский Совет по приватизации.
- Он там не один.
- Конечно. Но он один из самых. Реально.
- И что он хочет?
- Я так думаю, что научно-технический      комплекс хочет собрать под свое крыло. Зеленоград. Они там сейчас бедствуют. А он об инновациях думает. Все – о нефти и газе, а он понимает: Москва сильна другим. Нужно его держаться.
В следующие несколько дней Хвоинский не появлялся, возможно, рассчитывал, что Полтавский пойдет на попятный. Игорь действительно начинал колебаться. 
- «У страха глаза велики, - иной раз думал он. - Хвоинский на этом деле собаку съел. Как знать…».
Он бы, возможно, дозрел, но тут совершенно неожиданно позвонил Павел Марущак. Тот самый, которого Хвоинский тщательно прятал, и напросился на встречу. Тут замечательным   образом все сложилось: про «Кредитную контору «Полтавский» Павлу проболтался Липатов. Он, хотя и придурок, и малохольный, но хитрости ему не занимать. А дальше все просто: Павел нашел объявление в газете с телефоном.
Павел Марущак начал совсем без вступления. 
- Игорь Григорьевич, у меня к вам важный разговор. Только совершенно конфиденциальный.
- Хорошо. Я ничего не скажу Владимиру Александровичу, - пообещал Игорь. 
- «Его будто Бог послал, как в свое время Васю». 
Павел Марущак – тут Хвоинский действительно не врал – в самом деле ничем не был похож на Липатова. Наоборот, веселый златоуст. Он сразу понравился Игорю: интеллигентный, легкий, образованный, закончил университет и вдобавок ВКШ[9]. При этом совсем не долдон: Марущак относился к комсомолу с веселой иронией и смешливым цинизмом. К тому же приехал на «Вольво» - не простой гусь, значит, да еще и артист. После работы ездит на репетиции. Правда, не блещет разнообразием амплуа, играет почти исключительно героев-любовников, что очень ему подходит: лет  около тридцати, красив, смугл, кудряв, с живыми карими глазами. По утверждению Павла среди его предков встречались крещенные евреи из Одессы и, странным образом, выходцы с Мартиники[10]. Словом, на сцене он играл самого себя, любимого. Впрочем, не только. Некоторое время спустя Марущак сознался, что всю жизнь мечтал сыграть Хлестакова и типичного одессита Бендера, сына турецко-подданного, родственного ему по душе. И что он очень любит Гоголя и Ильфа с Петровым. Выходило, что по всем параметрам веселый человек, душа любой компании.
В подчинении у Павла состояло несколько секретарей на домашнем телефоне, пенсионеров, которым платили копейки – они принимали звонки по бесплатным объявлениям. В последнее время стали давать еще и платные объявления в рамках, выделенные жирным шрифтом, все в газету «Из рук в руки», родившуюся вместе с рынком. С помощью объявлений Павел вылавливал желающих расселяться, а таких было множество – Москва, особенно центр, все еще оставалась городом коммуналок[11]. Павел заключал с расселенцами договора от имени липовой фирмы Липатова и передавал их Хвоинскому. Впрочем, не всегда, иногда утаивал и сам расселял, детально был в курсе.
- Их уболтать, этих совков, мне ничего не стоит, - со смешком рассказывал Павел. – Они по двадцать-двадцать пять лет  ждали от государства, а тут от радости раззявили рты, не привыкли шевелить своими тупыми мозгами. Совки – они и есть совки. Бараны.
А дело-то очень выгодное, может быть, даже самое выгодное, на каждом расселении можно заработать от трети до половины, а то и все сто процентов от цены квартир. Тупых совков ничего не стоит облапошить, иные из комнаты идут в комнату, из центра на окраину  ради маленькой доплаты, некоторые, особенно пьяницы, и вовсе едут в Тмутаракань. Десятки, а может и сотни фирм состоят при деле и всем хватает работы. Лет на пять, не меньше. Систему Коркорана[12] я не воспроизведу, вот где асс, Хвоинскому до него далеко, Хвоинский просто конкистадор, жадный, а этот – ого-го, у него система… Да нам и не нужна его система. Зачем? Зелень и так плывет в руки.
Вся проблема в том, объяснял Марущак, что Хвоинский просто использует его, крысятничает, утаскивает лучшие варианты. Обещал много, и – ничего. Исключительно скуп. Ему сам Гобсек позавидует.
- А ваш «Вольво»?
- Это – из другой жизни, - засмеялся Павел. – Остатки прежней роскоши. Я же родом из комсомола. А комсомол, вы, наверное, знаете, в перестройку хорошо жил. Центры НТТМ, стройотряды, льготы, мы всякую всячину ввозили – от компьютеров до сигарет. И – обналичка. Комсомол начал раньше, чем кооператоры. Тоже ушлые были ребята. 
А потом комсомол умер вместе с партией-мамой. Центры преобразовались в кооперативы, или сразу в ТОО и ЗАО, а комсомольские вожаки, те, кто просто получал ренту, печать прикладывал, остались не у дел. Зато другие, кто порасторопней, пошли в гору.
- Интересно. Я плохо это знал, - признался Игорь.
- Лигачев, - подсказал Павел. – С его легкой руки…
- Начался капитализм? – спросил Игорь.
- Что-то вроде. Комсомольский капитализм. Все по Марксу. Прав был старик. Капитализм – это такой бандитский строй.
- У нас, да.
- Везде до поры, до времени. А уж у нас…
- Интересно, - повторил Игорь.
- Ну, я создал туристическую компанию. Вернее, приватизировал. Раз комсомола больше не стало. В Польшу возили, потом в Турцию, в Китай. Можно сказать, я был одним из зачинателей челночного движения. Все нормально было. Ну вот, я и поехал в Китай – тряпки побоку – отдохнуть на три недели. Пекин, Шанхай, Сиань. Остров Хайнань. А вернулся – ни денег, ни фирмы. Партнер сбежал.
- Зачем? – удивился Игорь. – Был ведь хорошо налаженный бизнес. Разве не так?
- Я тоже удивился. Приехал, офис опечатан, сотрудников нет, зато толпа обманутых челноков. Меня вызывают в ОБХСС[13], или как там сейчас, в ГУЭП – все просто, он был молдаванин и вроде бандиты ему угрожали, да еще уголовное дело, к нашим баранам оно отношения не имело, но он решил податься то ли на родину, в Молдавию, то ли в Румынию. Бывший секретарь райкома. Мне на собственные деньги пришлось откупаться. Остался не у дел. А тут Владимир Александрович.
- Вы его раньше знали?
- Как-то обналичивали. Он не простой гусь. Работал в ЦК. В хозяйственном, правда, управлении. Хотя как-то хвастался, что у самого Кручины.
- Но это вроде управление делами.
- Да, тут нестыковка. Но, главное, помог выпутаться. Хотя, конечно, не просто так. У него много чего схвачено.
- За процент?
- Вроде. Не знаю, передал или взял себе. И сколько. Он человек скользкий. Правду не скажет никогда. Даже пьяный.
- Мне казалось, он не бывает пьяным.
- Да, только один раз. Ездили с ним к бл.дям. Он сидел, сидел, бубнил что-то, нудил. Они и напоили его. Как Кису Воробьянинова.
- Ну и как он?
- Да так себе. Пискнул, визгнул и завалился спать. Утром его разбудили. Сразу побежал к врачу проверяться.
- Ну хорошо, вернемся к нашим баранам.
- Понимаете, Игорь Григорьевич, он меня просто использует. Пользуется моим бедственным положением. Знает, что я хорошо с людьми. Я у него сижу на договорах. А как заключу, работают в основном другие люди. Соответственно, и все доходы ему. А людям копейки. Один покупателей водит, другой расселенцам подбирает квартиры. Ну и крутые ребята, тем он тоже что-то платит. А все, что касается денег, он сам, или жену посылает. Он торговаться умеет, не уступит ни копейки. Асс. 
- И давно вы у него?
- Пару месяцев. Я, знаете, не терял времени даром. Учился.
- И все через липатовскую фирму?
- Не знаю точно. Мне кажется, у него не одна фирма. Бомжей много.
- Ну хорошо, сделки с алкоголиками, криминал, это он вешает на Липатова. Понимаю. Но для чистых договоров…
- Нет у него чистых договоров. Ну, почти нет. Кому-то квартиру после алкоголиков подсунет, кому-то после цыган. А алкашей сами знаете куда. Он у цыган квартиры скопом покупает. Но осторожно. Деньги отдает после продажи. Или под залог других квартир. Цыганам тоже удобно. Они не меньше Хвоинского не любят светиться. К тому  же от него зависят. Он сам по ДЕЗам через ментов находит для них алкашей. И держит под контролем милицию.
- Итак, вы хотите организовать свою фирму? Хвоинский вам не подходит. Я вас правильно понял?
- Почти. Для раскрутки нужны финансы. И лучше выкупать самим, чем искать покупателей. Никакого смысла. 
Цены-то растут. Пока расселяем, они становятся вдвое дороже. Опять же, свободных квартир на рынке мизер. И ремонт можно сделать. Люди у меня есть.
- А с алкоголиками вы работаете?
- Не моя специализация. Честно. Не из  принципиальных соображений, просто так вышло. Хвоинский меня к ним и близко не подпускал. Лакомый кусок. Но тут, знаете, нужны специальные люди, умеющие. Хотя кое-какие концы у меня есть.
- Вас послушать, - сказал Игорь, - Хвоинский держал вас в ежовых рукавицах. Неужели он вас обманывал, а вы его нет?
- Долг платежом красен, - рассмеялся Марущак. – Сейчас все так. Все строится на интересе. Никто никому ничего не обязан. Никаких Павок Корчагиных.
- Да, я понимаю, - согласился Полтавский. – Когда вы сможете найти расселение?
- Квартира уже готова. На Тверском бульваре. Шесть комнат. Бланки договоров подготовить от «Кредитной конторы» один день.
- Хорошо. Я согласен. Надо только все оговорить заранее, чтобы никаких конфликтов. Только что мне сказать Хвоинскому?
- Да плюньте вы на него, - усмехнулся Павел. - Утрется и вида не покажет. Ему ваши деньги нужны. Вы же с цыганами работаете без него, напрямую.
- Кто вам сказал про цыган? – удивился Игорь.
- Ваш же Лохов и сказал. Точная у него фамилия. Я его недавно на просмотре встретил. Кстати, он же первый вас и продаст.
- А именно? – Игорь напрягся.
- Предлагал продать вариант.
- Вам? Хвоинскому?
- Да ему все равно. Ему бы деньги. Мелкий человек. Да вы – не берите в голову. Хвоинский на такие вещи не смотрит. Он знает, что святых нет. Он человек без эмоций: механический человек. Делает деньги и все. Мечта у него: вилла на Кипре или на Канарах.  И круглый счет в западном банке. А здесь можно гадить.
- Вы к нему слишком суровы, - недовольно сказал Игорь. Он все еще переживал из-за Лохова. – Он, конечно, сволочь. Но разве другие, большинство, намного лучше? У вас в комсомоле, что, другие люди были?
Павел усмехнулся.
- Комсомол – это отстойник. Карьеристы… А так, люди, как люди. Опять же сошлюсь на Маркса: «Бытие определяет сознание». В нынешних партиях контингент не лучше.
- О, вы очень интересный собеседник, - похвалил Игорь. – Знаете, очень мало вокруг интересных, умных, образованных людей. Все куда-то исчезли.
Павел, а вы сами кто по образованию?
- Философ, - с гордым видом произнес Марущак. – МГУ закончил. В аспирантуре учился – в ВКШ. Думал в политику идти. Как Жирик. Или к Жирику. Да время захлестнуло, жизнь…
- Еще не вечер, - прервал Игорь. – Кстати, кому вы сейчас симпатизируете?
Игорь слегка волновался. Он добровольно-вынужденно  отошел от политики, но втайне все еще мечтал вернуться. Лучше всего в роли закулисного спонсора-кардинала, который поможет становлению демократии в России. Однако его по-прежнему влекло на трибуну.
Наблюдая по телевизору выступления депутатов, их косноязычие, а часто и путанность их идей и речей, их злобу, их непрофессионализм, того же самоуверенного и хамоватого Хасбулатова, он нередко думал: «А ведь я был бы лучше». 
С другой стороны, сейчас он всерьез увлекался своей работой, у него не оставалось ни времени, ни сил на другое, ему было интересно выстраивать свой бизнес. Это был процесс творческий, созидательный, не менее интересный, чем политика. Еще недавно он думал, что в бизнесе меньше, чем в политике, зависишь от других. Что здесь у тебя больше свободы. До последнего времени он стремился подальше быть от государства, от чиновников – это отвечало свойствам его натуры: он не хотел и, главное, плохо умел подлаживаться, приспосабливаться, искать с чиновниками общий язык. Но в самое последнее время Полтавский все больше начинал понимать, что все не так, как он раньше себе представлял, серьезный бизнес непременно состоял в том, чтобы договариваться с чиновниками. Брать от государства и делить. Отшельником  можно было оставаться лишь до определенной грани. Теперь же он все яснее осознавал, что эту грань ему скоро предстоит перейти. Или… об этом «или» Игорь предпочитал не думать.
Павел Марущак очень понравился Игорю.  Он не сомневался, что этот азартный, умный, циничный человек не только сможет организовать службу недвижимости, его еще можно будет использовать для установления контактов с чиновниками. Этот бывший комсомолец для них – свой. Конечно, предпочтительнее было бы, чтобы Павел придерживался тех же взглядов, что и Игорь. Но Марущак и тут остался верен себе.
- Главная проблема России сейчас в том, как отрезать хвост, то есть Советскую власть. Сразу или по частям. Но парадокс в том, что сколько ее ни режут, а меньше не становится. Помните, как раньше говорили: «родимые пятна». Ну вот, Советская власть, это такое обширное родимое пятно. С ней  родились, с ней мы и умрем.
Хотя, клянусь богом, я этого никогда не понимал, что такое Советская власть. Это просто какой-то эвфемизм. То ли карикатурный парламентаризм, с доярками и телятницами на сцене, то ли просто величайшая фикция. По сути, Советская власть только сейчас и появилась, когда ее отменили. И вот они, именины сердца в Белом Доме. Хасбулатовщина.
Но самое интересное, президент, этот новоявленный демократ, по существу стоит за Советскую власть, какой она была раньше, то есть за парламент с кляпом во рту, а консервативный парламент, естественно, сопротивляется. То есть он за безответственную говорильню, которую они называют демократией. Пустые люди! Их завтра и не вспомнит никто, всех этих Астафьевых-Челноковых-Константиновых…
Зато у нас в России есть закон: кто бы ни сражался, побеждает бюрократия. У нее нет фамилий, зато есть интересы. Назад в социализм она не пойдет. Ей интересней за столом, где деньги лежат, чем в казарме. Так что я за себя. Нас в комсомоле приучали к здоровому прагматизму.
- А Россия? – спросил Игорь.
- А что Россия? Народ всегда в дураках, при всех режимах. Кто больше всех кричит о любви к Родине, тот, значит, больше всех тащит.
Марущак собрался уходить, когда Игорь решил проконсультироваться относительно варианта Хвоинского.
- Как вы оцените Ноев ковчег, который  предложил мне для расселения Владимир Александрович?
- Видел я этот ковчег, - засмеялся Павел. – Вариант реальный, но мало выгодный для вас. Он же хитрец, каких мало. Под дождем пройдет между каплями. На ваши деньги расселит, а потом тихо вывезет алкоголика за город. И бабушка, она ведь долго не протянет, с ней он сделает договор ренты. Он умеет найти подход.
 
 [1]Сайкин Валерий Тимофеевич (1937) – председатель Мосгорисполкома в 1986-1990 годах.