Девяносто третий год – переломный. Революция, если то, что свершилось, можно назвать революцией, или – хаос, крушение, распад  - оказалась у роковой черты. Распад – продолжался. Распадалась вся прежняя жизнь. Все конфликты, противоречия, ненависть, злоба, все, что раньше было тщательно скрыто – выходило наружу. Жизнь менялась, но старое – не хотело умирать. Старое мимикрировало. Переплеталось с новым. Да и что это – новое? Миллионы людей сидели у телевизоров, смотрели, пытались понять…
Но, чем больше смотрели, тем меньше понимали суть. Вот в семнадцатом году все, казалось, было ясно. Или – ясно из нашего далека, из будущего, задним умом, потребовались три четверти века и миллионы жертв, чтобы народ прозрел? Да и – прозрел ли? Прошлое оставалось неоднозначным. Оно по-прежнему разделяло. Но, по крайней мере, между красными и белыми проходила четкая линия. В девяностые она только начинала размываться, заживать. Вместо старых ран – новые.
В девяносто первом тоже все было понятно. В девяносто первом народ вышел против прошлого, против проржавевших, из утиля, сталинистов. В девяносто первом была правда. Но сейчас…
Сейчас определяли не разумом, но инстинктами: свой, чужой. Решали почти на ощупь…
Письмо от сестры пришло незадолго до референдума. Игорь был так закручен и измотан, что ответил не сразу. Да и – что отвечать? Он сам, кажется, впервые потерялся, запутался в политике. С одной стороны, он плохо понимал, что после отпуска цен делает правительство реформаторов? Перешли от горбачевских глупых кооперативов к ООО и ОАО? Так это вроде бы еще при Горбачеве, и разве это реформа? И когда вместо Гайдара премьером стал Черномырдин, разве что-нибудь изменилось? Цены так же росли и рубль обесценивался точно так же. И так же стояли предприятия. И так же начиналась приватизация. Однако с приватизацией было совсем непонятно. В чем смысл: получить мизерный кусочек убыточного завода? И как эти миллионы собственников станут управлять? А с другой стороны, надоели крикливые, невыдержанные, вечно недовольные депутаты с выражением явной совковости на лицах. Депутаты, казалось, были заняты вечной своей говорильней. Исполнительная власть хоть что-то делала.
- «Здравствуй, Игорек, - писала сестра. – Может быть ты разъяснишь, что происходит и как нам лучше голосовать? Ты ведь  все-таки в Москве, ближе к власти, а мы тут ничего не понимаем. И никто не понимает. В чем расхождение между президентом и Верховным Советом? Почему депутаты так не любили Гайдара? В свое время они же, депутаты, выбрали Ельцина[1], так почему они теперь против него? И Хасбулатов тоже, его ведь Ельцин рекомендовал, так что такое произошло? И что это за вооруженная охрана из Верховного Совета? Говорят, в Москве полно чеченцев, они, мол, охраняют Хасбулатова, будто их Дудаев послал[2]. Мы вообще ничего не понимаем с Дудаевым. Бывший советский генерал, летчик, член партии и вдруг хочет выйти из России. Получается, что все окончательно прогнило, особенно наверху, что все притворялись и врали, начиная с Горбачева и Ельцина. Говорят, Дудаева Бурбулис[3] поддерживает? И кто вообще такой Бурбулис? Понятно, что из Свердловска, земляк Ельцина, но откуда вдруг такой демократ? Он же раньше марксизм-ленинизм преподавал. Кстати, и Хасбулатов тоже? А вице-президент Руцкой? Откуда его только Ельцин выкопал? Два раза был в плену, вроде бы по ошибке залетел в Пакистан, за него будто бы заплатили миллион долларов, и вот: «мальчики в коротких штанишках» и «чемоданы с компроматом». У нас сосед говорит – ты догадался о ком речь? - Очевидно, Гольдман, бывший глава краевой торговли; сестра все еще опасалась перлюстрации, - что «коммунисты за демократию, это все равно, что волки за вегетарианство». Сам сосед   из партии вышел сразу после ГКЧП, говорит, хотел раньше, но боялся, что он  никогда не любил эту партию. Не он один вышел, сразу все краевое начальство – все перепугались после ГКЧП.
Совсем непонятно, зачем Ельцин выступил по телевидению и обещал  распустить Верховный Совет, ввел какой-то ОПУС. Или не ввел? Как-то все очень несерьезно, а главное, все осталось, как есть. Только хуже. Получается, президент не подготовился, или ему подсунули бумажку?
Сосед говорит, что он сильно пьет. Будто бы еще в Свердловске любил выпить перед рабочими, бывало из двух бутылок сразу. Это у них там называлось «двухстволка».
Депутаты, конечно, не слишком приятные. Гайдара они просто ненавидели. А за что? И Хасбулатов тоже. Высокомерный, хамоватый, но говорят, что профессор. Экономист. Видно не глупый. Их всех послушать, они только и делают, что заботятся о народе. А народу все хуже.
Вот я врач. Когда ко мне приходят на прием, люди меня слушают. Потому что я специалист. А тут… Тот же Гайдар в газете «Правда» работал, в журнале «Коммунист». Врал, потому что не мог не врать. Они все обязаны были врать. И те, и эти. И вот теперь он главный специалист… Да откуда он может знать рынок? А тот же Черномырдин? Чем он лучше Гайдара? Он и говорить-то по-русски не умеет. А депутаты? В советское время выбирали все больше ткачих и доярок. Они молчали. А эти рвутся на трибуну. Голова кругом идет. Макс говорит: уж лучше поддерживать правительство. Лучше один дурак, чем много дураков, да еще буйных.
И вот теперь референдум. Это ведь насмешка. Это как бы я заставляла больных самих ставить себе диагноз. Сами не могут разобраться, переругались, а теперь спихивают  на народ. Да разве народ понимает? Знает, что такое  монетаризм? Разбирается в экономике? Вот в девяносто первом году мы голосовали на референдуме[4] и что, кто-то с этим посчитался? Это у них игры такие в демократию: обманывать народ?
Вот: «Доверяете ли вы Президенту Российской Федерации Б. Н. Ельцину?» И второй вопрос: «Одобряете ли вы социально-экономическую политику, осуществляемую Президентом Российской Федерации и Правительством Российской Федерации?» Главное, Президент и Правительство с большой буквы, а вы, то есть народ, с маленькой.
Да как мы можем одобрить, если цены выросли в сотни раз, если не в тысячи, жить стало невозможно, у нас пенсионерка, нестарая еще, на соседней улице, говорят, умерла от голода, ходили по домам, собирали на похороны деньги, и таких, рассказывал Ульянин, бывший летчик, очень много теперь. Да мы и сами видим – нищих очень много стало на улицах, никогда раньше такого не было, разве что после войны. Но то – война! Как мы можем быть довольны?  Одобрить? Но ведь, если не одобрим, может быть еще хуже? Или коммунисты вернутся? Как Макс говорит: «лучше ужасный конец, чем ужас без конца».
И дальше: «считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов Президента Российской Федерации? Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов Российской Федерации?». Как-будто президент и народные депутаты растут на деревьях. Проголосовали – и сразу новая жизнь. И работать не надо. У нас, похоже, приличных людей не осталось, умных, вот чего я боюсь.
Мы думаем голосовать, как нам советуют: «да, да, нет, да», а ты как посоветуешь, Игорек? Не идти на референдум тоже не выход.
Да, у нас многие люди уезжают. Марьясис уехал с семьей в Израиль, и Мосин тоже, а Поляк, профессор, уехала в Америку, у нее там, оказывается, несколько лет живет дочка. На нашей улице жили греки, семья милиционера – они продали дом и уехали в Грецию. И даже армяне ухитрились как-то уехать в Америку. Будто сбежали от погромов.
Да, о депутатах. Один у нас директор завода, он, говорят, все давно приватизировал, еще до всякой приватизации, запустил на завод кооператив с родственниками. А другой депутат, ты, Игорек, его знаешь, Валерий Глушенков, с тобой учился на одном курсе. Ну, ты знаешь, наверное, всю его  историю, он давно в Четвертом управлении работает, был в Кисловодске, а сейчас в Москве. Но избирался у нас – он очень непорядочный человек. Приезжал недавно, выступал, рассказывал про Ельцина – и что алкоголик, и хам, и суицид совершил притворный[5], и в реке купался пьяный из-за бабы, якобы к какой-то кладовщице поехал знакомой, а там его поколотили местные мужики. И в Америке будто бы пúсал на глазах у всех. Да ты сам, наверное, помнишь скандал с газетой «Правда» - люди в то время не хотели верить. Стране нужен был герой, вот мы и придумали его сами. Никого другого не нашли. И он правда был герой, когда на танке. И это все один человек.
 Так ты все-таки посоветуй, Игорек, как нам голосовать?»
И он, Игорь, посоветовал, хотя – сам много чего не понимал. Запутался. Некогда было разбираться. Не до того.
Догадывался: очередной пик противостояния, последний, репетиция, только никто не хочет сжигать мосты. Но: о чем спор? Ведь не об американской или европейской модели при пустой казне, не о кейнсианстве, не о китайском или польском пути (китайскую модель проехали еще при Горбачеве с его полуреформами), едва ли вообще такие страсти могли бушевать из-за одной экономики. Но неужели только из-за власти? Неужели антидемократический с виду, совковый, красно-коричневый, имперский парламент стоит за демократию больше, чем либеральная власть? А может  власть и вовсе не была либеральной, а Гайдар и Чубайс только по ошибке, по недомыслию объявили  себя либералами? А уж Ельцин – тот и вовсе не либерал, этот перекрасившийся в демократа большевик. Нет, тогда Игорь не думал так. Это все позже, много позже.
Игорь посоветовал голосовать, как призывают по телевизору: «да, да, нет, да». Он написал довольно подробный ответ – письмо это чудом сохранилось. Несколько лет спустя он нашел его в бумагах у сестры. Ее самой уже не было. В девяносто шестом Лена умерла от рака.
Он сохранил это письмо. В то время Игорь еще думал по-прежнему, то есть – поддерживал Ельцина. Не любил, но поддерживал. Время переоценки наступит позже. Он оказался умен задним умом. Да он ли один?
Получив письмо, он больше о другом думал.  О Глушенкове…
С Валерой Глушенковым Игорь действительно учился на одном курсе. Пока Валера не вылетел, - на пятом курсе. История была громкая. Валера и еще несколько человек занимались групповым сексом на квартире у известного в городе сексопатолога. Тот по этому случаю пошел под суд, но отделался условным сроком. Однако не о нем речь, о Валере.
Они вроде бы бегали голыми, устраивали пьяные оргии прямо перед открытым окном, в костюмах Адама и Евы выскакивали на балкон и все под громогласную забугровую музыку, словом, вели себя не по-советски, а потому соседи  обратились в милицию и та ворвалась в квартиру. К тому времени почти все уже спали, но – нагими и тепленькими, и только неугомонный Валера, «герой большого секса», все еще занимался любовью.  «Минет» - слово было новое, неизвестное  раньше, с легкой Валериной руки оно прочно вошло в местный обиход.
Игорю рассказал эту историю однокурсник, тому – еще кто-то, первоначальная утечка происходила, скорее всего, от самого Глушенкова. В другом случае, возможно, эта история скоро бы забылась – мало ли чего-то похожего происходило в институтских общежитиях, - но тут – особые обстоятельства. Через несколько дней собрали комсомольское бюро курса, а Игорь был членом бюро. Вот тогда, перед бюро, Валера, пряча глаза и запинаясь, и стал рассказывать Полтавскому. В изложении Валеры все выглядело очень даже пристойно. Он случайно зашел к знакомому и хотел уйти. Ничего  такого и близко не было. Ну, может, было, но не с ним. Он вообще патриот и даже состоит в народной дружине. Сам борется с пережитками.
Словом, Валера Глушенков пустил слезу и попросил защиты. Однако оказалось, что Валера каялся и плакался зря: наверху в последний момент решили, что случай слишком серьезный, а потому рассматривать Валерино «дело» нужно выше – не на комсомольском бюро курса, а института. Вердикт в результате оказался суровым. Глушенкова одновременно исключили и из института, и из комсомола. 
С этого момента и начинается необыкновенная история Валериного возвышения. Глушенкова не на улицу выгнали, отправили на исправление в село – возглавить фельдшерско-акушерский пункт. Пункт был заброшенный, фельдшера там менялись по нескольку раз за год. Но Глушенков, став начальником, расцвел. За неполные два года он сумел отремонтировать больничку, достать новое оборудование и инструмент, выбить автобус, организовать диспансеризацию, закрепить при пункте постоянно менявшиеся кадры и, главное, резко улучшить показатели. Секрет Валериных успехов был прост: он умел ладить с начальством и оно в нем души не чаяло настолько, что сам первый секретарь райкома выдал за него свою разведенную и, говорили, гулящую, но очень даже видную дочку. А дальше – Валеру не только восстановили в комсомоле, но и приняли вне очереди в партию. Словом, на белом коне вернулся Глушенков в институт, с орденом, да еще и получил в краевом центре квартиру.
Напрасно злые языки все Валерины успехи валили на тестя. Он и сам был парень не промах, что и доказала вся последующая Валерина карьера. Нужно признать, у Валеры в самом деле имелись особенные способности… 
…Как-то перед футбольным матчем, когда еще учились вместе, Игорь встретил у краевого стадиона Валеру в окружении нескольких ребят. 
- Болеешь за наших? – здороваясь за руку, спросил Глушенков. – Хочешь, проведу бесплатно? Все ребята со мной. Впрочем, пожертвования не отвергаются – на баб.
- Работаешь здесь? – заинтересовался Игорь.
- Да, работаю… Вольфом Мессингом, - рассмеялся Валера, - главное, ты иди смело, не оглядывайся.
- Хорошо, - согласился Игорь. Ему действительно было любопытно. Они направились к входным воротам. Глушенков решительно подошел к контролеру. 
- Ребята со мной, - повелительно произнес он.
        - Конечно, конечно, проходите, - подобострастно заулыбался контролер.
- Твой знакомый? – спросил Игорь, когда они отошли подальше от ворот.
- Первый раз вижу, - снова засмеялся Валера. – За босса меня принимают. Провинция, - и показал на значок «XXIV съезд КПСС», приколотый у него к куртке. – Магический эффект.
В другой раз, рассказывали, сдавая зачет, Валера сообщил преподавателю, что он «от Владимира Ильича». Спросить, что за Владимир Ильич, преподаватель не решился и поставил Глушенкову «отлично», хотя Валера изрядно плавал в предмете. Он вообще умел говорить исключительно весомо, в нем действительно наблюдалось нечто гипнотическое, отчего преподаватели нередко пасовали перед ним. Впрочем, и однокурсники тоже, и пациенты, когда у Валеры появились пациенты, а практиковать он начал еще на пятом курсе. Не то, чтобы Глушенков очень много знал, отнюдь, но использовал все ту же силу внушения. Со временем, чем дальше, тем больше в нем проявился интереснейший тип, демагог, успешно соединивший в себе Вольфа Мессинга и Хлестакова. Последнего, впрочем,   значительно больше. Валера, однако, преуспевал – регулярно выступал на партсобраниях и на последнем курсе стал даже членом бюро. Не стоит и говорить, что женщины были от Глушенкова совершенно без ума, а райкомовская  супруга безумно и скандально ревновала.
Окончив институт, коммунист и орденоносец Валера направлен был в Четверное главное управление в Кисловодск и очень скоро стал главным врачом одного из лучших цековских санаториев. Рассказывали, что со временем он мало изменился, разве что   заматерел и приобрел особенный номенклатурный лоск – он все так же играл в Вольфа  Мессинга, был строг с подчиненными, держал у себя в санатории идеальный порядок, умел услужить высоким начальникам, а для молодых придумал особый набор развлечений – девочек привозили ему не из местных проституток, а высшего класса, из Москвы и из Питера, из специальных тайных борделей, из тех, что зарабатывали валюту для страны, а заодно выведывали секреты у богатых иностранных туристов и дипломатов. Одним словом, блистательных русских агентесс. Глушенков, судя по всему, и сам служил агентом – уже не райкомовский тесть, но всесильный КГБ прокладывал ему дорогу наверх. Тут и Мессингом быть не обязательно. Действительно, Глушенков быстро преуспел, обзавелся нужными связями и в перестройку переехал в Москву, причем без райкомовской супруги, та, говорили, спилась – в Москве перед Валерой открывались новые светлые  горизонты.
В этот момент Игорь, надо признаться, потерял Глушенкова из вида. Он не часто бывал в Ставрополе, мало кого видел, а в Москве далек был от Четвертого главного управления – и вот Валера Глушенков снова возник на горизонте: депутат, да еще не простой, а глава комитета. И, как оказалось, хозяин страховой компании, один из главных толкачей закона о страховой медицине. Но это чуть позже узнает Игорь: Валерий Глушенков все девяностые будет на виду: то в «Гражданском Союзе»[6], то в «Нашем доме»[7], то в «Отечестве»[8], пока, наконец, не получит место в только что возникшей «Единой России». Но это уже в двухтысячные….
…Да,   Игорь сам не очень разобрался. События стремительно катились мимо него. Некоторые из его знакомых депутатов – Константинов, Астафьев, Аксючиц, Румянцев – состояли в парламентской партии. Иных из них, например, Константинова, называли в прессе красно-коричневыми. Но нет. Никто из них ни красным, ни коричневым не был. И антисемитом тоже. Игорь, по крайней мере, за ними ничего подобного не замечал. Правда, Дима Глинский что-то такое говорил после того, как Игорь ушел из политики. Но Дима – мальчик. 
Совсем недавно все эти депутаты считались демократами. Так что же такое произошло? Непонятно зачем они, - те же Константинов и Астафьев, стакнулись с коммунистами – неразборчивая, неумная дружба. Разве что «враг моего врага - мой друг»?
Между тем, Ельцина депутаты постепенно начинали ненавидеть. И еще больше Гайдара. Но тут, часто, личное. Игорь тоже недолюбливал Ельцина – еще с Елисеевского гастронома: хитрый мужик, популист[9]. Игорь ему не верил. Не он ли снес Ипатьевский дом? Не он ли тихо сидел и делал карьеру при Брежневе?
Другие депутаты, наоборот, выступали за Ельцина: Пономарев, Юшенков, Салье. А демократ-государственник Травкин был где-то посередине – за одновременные перевыборы президента и съезда. Вот уж кто не держался за свое депутатское  кресло[10]. Выходило, что недавние демократы не могут разобраться между собой. И что кто-то из них уже не демократ?
На съезде нардепов СССР все было просто: МДГ[11] и агрессивно-послушное большинство. Но здесь? Это был тот самый съезд, который меньше двух лет назад избрал Ельцина Председателем Верховного Совета, тот самый съезд, который с подачи Ельцина избрал спикером Хасбулатова против «патриота» Бабурина, и тот самый Хасбулатов, который еще недавно считался демократом, ближайшим сподвижником Ельцина, тот самый, который спас Ельцина от бунта других заместителей[12]. Те самые депутаты и тот самый Хасбулатов, которые плечом к плечу стояли с Ельциным против ГКЧП. Те самые, которые решили избрать президента России, открыв дорогу Ельцину и заложив мину под Союз. Еще недавно они были подельниками, союзниками – в разрушении СССР. Так отчего же вдруг превратились в агрессивно-непослушное большинство? Это было непонятно. Вопросов было множество и на многие Игорь не находил ответов.
Он так и написал сестре: «Не ломайте себе головы. Тут такая смесь: государственные и личные интересы, амбиции, борьба за власть, эмоции, взгляды, предрассудки, обыкновенная дурость. Тут – не самые умные люди в зале. И в Кремле тоже. Здесь все субъективно. Страна с завязанными глазами ищет свой путь. Иначе и быть не могло. И еще коммунисты мутят воду. Здесь нет черного и белого. Здесь все – серое.
Я не очень люблю Ельцина и его команду, но если победит Верховный Совет, консервативно-совковое большинство, будет еще хуже. Они, не дай бог, начнут восстанавливать Советский Союз. А это – война. Или передерутся между собой. До нормального парламентаризма мы не доросли. У нас нет серьезных политических партий.
Коней на переправе не меняют. Видно, через это нужно пройти. В Моссовете еще хуже. У нас такая страна».
Референдум – это была отсрочка. И – очередная профанация. Отсрочка в растерянной, изверившейся, полуголодной стране. Выбор между плохим и очень плохим. За несколько дней до референдума Игорю позвонил Павел Марущак.
- Игорь Григорьевич, - бойко начал он, - чувствуете, что происходит?
- Что? – с удивлением спросил Игорь.
- Ельцин скоро разгонит парламент. Будет заварушка. Из надежных источников. Он очень сильно обиделся за Гайдара. Он собирался реформировать страну за полгода, он же – ни в зуб ногой… Он ни одну программу никогда не читал, те же «Пятьсот дней»[13]… Гайдар обещал, а тут какие-то депутаты… Опять же, Руцкой ушел под крышу парламента, Хасбулатов отбился от рук. Раньше они ходили в баню, выпивали вместе, а теперь – враги…  Да и Шахрай с Бурбулисом, он же внушаемый. Он царь по натуре, но царь-дурак, не станет терпеть.
- И что? Мы-то тут причем? – вяло отвечал Игорь. Ему – не до того. Своих проблем выше головы.
- Дело в том, что мы хотим организовать партию. Пусть вас не смущает название. Партия любителей пива. Но это так, пиар ход. На самом деле все очень серьезно. Нужно успеть к следующим выборам. Организовать разные фракции. Например, любителей светлого и темного пива. Или славянофилов и западников. А еще тех, кто предпочитают имперское.
- Павел, - перебил Игорь, - у меня серьезные дела. Невозвраты. А ты… С какой-то галиматьей.
- Напрасно, Игорь Григорьевич, - весело сказал Павел. – Это на самом деле очень серьезно. У нас же страна дураков. Все со всеми передрались. И – то ли еще будет! А мы – партия мира, партия народного потребления. Наша цель – не пиво пить, а места в Думе. Не  меньше, чем у Жириновского. У этого клоуна за душой же ничего нет. Артист среднего калибра…
- «Каждой бабе по мужику, - расслабился Игорь. – Каждому мужику – по бутылке»[14]. А вы – по банке?
- Вы напрасно смеетесь, Игорь Григорьевич, - Павел и не думал обижаться. – Мы хотели предложить вам место в политсовете. Партия будет очень серьезная. Мы на самом деле не за пиво, мы – за социальную справедливость. Наш электорат – молодежь. В первую очередь. И не только. 
- А мы, наши – это кто? – Игорю стало любопытно. Очередной мыльный пузырь, только слегка запоздалый?
- Мы – комсомольцы бывшие, - гордо сказал Марущак. – Вы же знаете, наверное… Слышали про центры НТТМ? Мы – не коммуняки. Совсем наоборот. С комсомола начинался новый русский капитализм. С комсомольцев и кооператоров. Нас не так уж и мало, молодых предпринимателей. Тот же «МЕНАТЕП»[15]. Только мы решили зайти через заднюю дверь. Как Жирик. За нас по приколу станет голосовать молодежь. И пенсионеры тоже – у нас, по сути, социал-демократическая программа. Только с прикидом. Так ведь мы прикидываемся, шутим, а наверху пьют по-черному. Кто не пьет, тот у нашего крутого не удержится. Ни один вопрос не решают по-сухому. Помните ГКЧП? Как у Янаева с похмелья тряслись руки? А Павлов? А не успели победить, уже Коржак для нашего устроил застолье. Попова, мэра, рассказывают, вынесли. Не выдержал специальную дозу профессор.
- Ты говоришь: социал-демократическая программа? - прервал Игорь болтовню Павла.
- Да, социальная справедливость, именные ваучеры, независимый суд, - снова затарабанил Марущак. – Прикиньте, этот жмурик Чубайс продал контрольный пакет ЗИЛа за четыре с половиной миллиона зеленых. Хорошо, правда? Главный автозавод страны.
- Я думаю, он миллиард стоит, не меньше, - уточнил Игорь. - Там же тысяч семьдесят пять рабочих. Лимитные общежития по всему югу Москвы.
- Берите выше, все сто, - засмеялся Павел. – За такие деньги и вы могли бы купить.
- Я? Нет. В девяносто втором у меня их и близко не было. И что бы я стал делать с этим заводом? Я ведь ничего не понимаю в производстве.
- А Ефанов[16], думаете, понимает? Да у нас никто ничего не понимает. Бурбулис, Шахрай, Шумейко, Руцкой – одни дилетанты. Прыткие, правда.
- Там же сто тысяч рабочих, на ЗИЛе.
- Да что вам до этих рабочих? Там одной земли на миллиард с хвостиком. Плюс какая-никакая недвижимость.
- Нет, это несерьезно.
- Вот и я говорю, что несерьезно. Будто один ЗИЛ. Уж если страна дураков, так во главе должна стать Партия любителей пива. У нас, Игорь Григорьевич, в самом деле есть очень серьезные люди. И программу мы напишем. Программы писать, не камни ворочать.
- Нет, - перебил его Игорь, - я вам не подхожу. Я не пью ни водку, ни пиво.
- Вот и у нас самая большая фракция намечается: трезвенников, - настаивал Павел.
- «Им спонсоры, что ли, нужны? – догадался Игорь. – Так мне, дай Бог, со своими делами разобраться. Не до них».
Павел словно отгадал его мысли.
- Нас и бизнесмены поддерживают, - сообщил он. – Все на самом деле очень серьезно.
- Да с чего ты взял, что Ельцин распустит съезд? У него разве есть такие полномочия?
- Мы же в России, - засмеялся Павел. - ОПУС вам ни о чем не говорит? Он не просто так выступил. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Вы догадываетесь, наверное, что наши люди есть в администрации президента. Из комсомола. Так вот: Ельцин никакой не демократ, он  - царек. Царь-дурак из русских сказок. Ему съезд этот, как кость в горле. Хасика он не переспорит, ума не хватит. Зато: сила есть, ума не надо. Он по натуре разрушитель. И депутаты, действительно, не подарок. И собственные шавки подталкивают…
- Армия его поддержит?
- Если б он был уверен, он бы давно разогнал. Генералы в свое время влипли с ГКЧП. Те же Грач, Лебедь. Это потом они стали героями, задним числом. Опять же, Вильнюс, Тбилиси, Баку. Горбачев их подставлял сильно, пока не доигрался. Теперь они стали очень осторожными.
- Я вот что хотел у тебя спросить. Вроде Ельцин и Хасбулатов были близкими, сподвижниками. Из-за чего они поссорились?
- Из-за бани, - засмеялся Павел. – Выпили как следует и наш Крутой толкнул Хасика в бок. А тот обиделся. Да нашего Ельца, если честно, мало кто стерпит. Са-мо-дур. А Хасик гордый и хитрый. Сам хочет рулить. Хасик спасал Ельца два раза. В ГКЧП наш Боря хотел сбежать в американское посольство, в штаны наклал, а   Хасик его образумил. Сообразил,   что тем только того и нужно, чтобы Ельцин сбежал, да еще к американцам. Теперь они ненавидят друг друга. Все по Фрейду, точно, подсознательные комплексы, зависть. Хасик и сам не прочь стать президентом.
- Он же чеченец.
- Ну и что? А Сталин – грузин. Чего только не бывает. Да и хотеть не запретишь. 
- Нет, Павел, ты что-то не то говоришь, - возразил Игорь. – Тут же Россия, масштаб, личности,  огромная страна, а ты – баня, Фрейд, подсознательные комплексы. Скажи еще: пол-литра, пауки в банке.
- Вот такой у нас президент, - хихикнул Марущак. – Помните, «Правда» перепечатала из «Ла Републики» статью про Ельца. После поездки в Америку[17]. Что, мол, пил по-черному. И что было? Не поверили! Нам нужен был герой, чистый и непорочный, Илья Муромец. А тут бывший секретарь обкома, да еще и выпивоха. Сами сотворили миф.
- Ну ладно, - остановил его Игорь. – Мне некогда сейчас. Да и… другого президента у нас нет. Посмотри на депутатов. Тот же Исаков[18]…
- Бегал за Ельциным, подлизывался, - нехорошо засмеялся Павел. – Елец же его и выдвинул, не устоял.
- Ты, Павел, все опошляешь, - рассердился Игорь. - Тебя послушать, жить не захочешь. Везде у тебя одна шваль… одни Хвоинские…
- Это вы идеалист, - весело возразил Марущак.
- Ладно. Хватит об этом. Скажи лучше, как ты собираешься голосовать на референдуме?
- Вы верите в референдум? – в который раз засмеялся Марущак на другом конце провода. – Да им всем наплевать на мнение россиян. Будто россияне что-то понимают в реформах. Референдум – это пустое…
Так вы подумайте насчет партии, Игорь Григорьевич, - вместо прощания настойчиво повторил Марущак. – Проект у нас, что надо. Мы – чистые прагматики. Без дуриков.