Александр Товберг
 
Хроники бегства из резервации
 
Однажды это нужно было сделать. Раньше, позже? В таких случаях говорят – всему своё время. Закономерно. Час икс наступил. В деградирующем обществе «непротивление злу» ведёт к самоуничтожению  на духовном и физическом уровне. Зажимать горло себе и собственной песне чревато полным распадом личности. Пока эту личность черти из чистилища не отправили на утилизацию (а попытки были) – нужно бежать из преисподней.  Знаки внутри и снаружи подталкивали. Психика сдавала позиции. Смысл держаться за прошлое размывался волнами абсурдного будущего. Хаос наступал. И решение созрело. Оформление индульгенции – документов по уходу за матерью-инвалидом не вышло таким уж трудным, как предполагалось. Без этой бумажки утилизаторы не выпустят. 
Старикам везде у нас дорога. Вот мы её и выбрали. Ничто так не убеждает, как живые примеры на мёртвых. Прилёты в город и окрестности, шастание ракет и военной авиации над головами, несмолкающая канонада близкого фронта. Это – в общем, без подробностей. 
В подготовительный период главное – не дать заднюю, не поддаться паническим атакам. Собрали необходимые вещи и деньги, арендовали половину микроавтобуса, ибо мать и отец – практически лежачие и высидеть долгий путь они бы не смогли – и в один серый мартовский день дрангнули нах из родного гнезда. Всё нажитое непосильным трудом пяти поколений, живших и строивших этот(теперь  разрушаемый изнутри и снаружи) город, пришлось оставить. А чтобы психику таки не рвануло, был выстроен внутренний  психобарьер похлеще чернобыльского саркофага.  Никогда не был героем. Думал спокойно помереть в/на родном Донбассе, но, видимо, инстинкт самосохранения возобладал.
Прощались с друзьями и родными поэтапно, дабы оградиться от долгих проводов и лишних слёз. Обошлись без воплей и завещаний. Провожать пришли близкие соседи. Такие дела не афишируются. Хирург сказал – резать, значит – резать. Под местным наркозом. 
Взгромоздились. Утряслись. Рванули.
 
*
Из нашей зоны боевых действий, через блок-посты проехали беспрепятственно. Никто никого не шманал-не проверял. В бусике – на передних сиденьях – мать с малолетним сыном из Константиновки. Там в последнее время – жестяк, похлеще нашего.  Соблюдая конспирацию, на глупые вопросы «куда?» в один голос отвечаем – в Днепр.  В смысле – в город. Ночью прилетело рядом – в Новомосковск. Проезжаем мимо, с трассы видны клубы дыма. Что там было – не суть важно. То ли нефтезавод, то ли крупный склад ГСМ. 
Колонны разношёрстной военной техники идут навстречу.  
В Днепре транзитный водитель меняется на постоянного. Теперь – он наш до последней точки путешествия. 
И – понеслись – с перерывами на небольшие кафе-туалетные остановки. Через всю Украину к польской границе. Второстепенные дороги, понятно, как везде – оставляют желать лучшего, но трассы – в отличном состоянии. Монотонность однообразия. Не мыслить, не читать, не слушать аудио в наушниках, не разговаривать (о чём?) – ничего не хочется. Дорожный ступор. Сосредоточение на движении, мелькании монотонного пейзажа, шуме работы двигателя. Внутренняя переполненность пустотой. Перемещение во времени и пространстве по стране, которая как бы есть, и которой как бы нет. 
Нет указателей населённых пунктов. Везде – они сняты или затёрты. Показатель страха перед российской агрессией. Показатель уровня хуторянского мышления. Типа – заблудятся «завоеватели», не поймут, куда ехать. Это при современном-то уровне техники, при всех этих глонассах и джипиэсах. Маразм неизлечим. 
Некоторые областные центры есть возможность объехать по кольцевым. Киев не объедешь. Вокруг города и в нём самом – блокпосты – ждут, готовятся к нашествию неких орков, подогреваемые истерикой незалежных политиков и журналистов. Красивый, большой город, оккупированный, подмятый под себя понаехавшим рогульём. Впрочем, такова участь всех больших и мелких городов. Тем более – донбасских. Наш рабочий городок – не исключение. Западенским бесам бандеровского толка вовсю помогают местные чиновники. «Беженцы» из Донецка и Мариуполя. Из шкуры выпрыгивают, зигуют, сугсятся, переименовывают улицы под напором местных активистов, только чтобы остаться в своих тёплых креслах. Создают видимость деятельности. Нынче их время. 
 
*
К вечеру миновали Ровно и Луцк – красивые города, западноевропейского типа, очевидно живущие другой жизнью. К ночи подъехали к границе. Вопреки надеждам нашего водителя, очередь была приличной. Пристроились в хвост. И потянулись часы ожидания и медленного продвижения. Испытания терпением только начинались.
Похоже, пропускали одновременно и фуры и легковые.
Далеко за полночь продвинулись к первому посту. Таможенник в обычном военном камуфляже проверил паспорта.
-Ви з зони бойових дій! Проїжджайте!
Потом – поверхностный осмотр вещей сзади в багажнике.
-Куди їдете?
–На Варшаву, - отвечаем заученно.
Постепенно подобрались к главному чинуше-пропускнику, похожему на крысу. Клонируют их, что ли – неприятных, мохнорылых. Отбирают по определённому признаку? Водитель собрал и отдал ему документы – проверяет – окошко открыл – окошко закрыл… Ко мне – особое внимание, ибо я в условно-призывном понимании подозрительно молод, на утилизацию по принципу «до последнего украинца» – подходящий экземпляр. Кроме паспорта и прописки, нужны документы на выезд.
Выхожу из автобуса, предоставляю индульгенцию – справки, акт, весь необходимый пакет.
Окошко закрывается… Окошко открывается…
Недовольная физия задаёт на суржике глупые наводящие вопросы. Точнее – заводящие в тупик.
     -А де акт обслідування?
–Так ось же ж. 
–А де справка про сумісне проживання? 
–Там в акті написано. 
–А де ваша прописка?.. А чому отей-то, як його?,.. а чому оцей-то, як його…
Дооолго сверяется с книжкой законов с выделенными жёлтым маркером строчками. Водит корявым пальцем по формулам нужной статьи, краснеет, бледнеет, меняет цвета, изображая тяжёлую интеллектуальную деятельность. Очевидно, раньше никогда с такими случаями не сталкивался.
 По второму разу задаёт те же вопросы. Уже и водила сдержанно нервничает. Мы с ним тоже тычем пальцем – вот всё написано – вот прописка, вот акт, вот справка, вот инвалидское удостоверение. Таможенник, очевидно, первый день на работе или просто мимо проходил – попросили подменить, а тут такой неординарный случай, – снова тасует бумаги, закрывает окошко – видать, нужно принять тяжёлое решение, посоветоваться с начальством, а вдруг можно назад вернуть белобилетника, по факту ухаживающего за одним инвалидом и за вторым – без факта, но – постинсультником?.. Ждём как на иголках – наконец – форточка открывается, недовольная крысья мордочка отдаёт документы:
–ЩасливоЇ дороги!
Отакої! Выпустил. У нас – вздох облегчения. А щур – ощущаю физически – за окошком зло скрипит зубами и выдаёт матюк, – сбежал претендент на могилизацию.
 Польская граница оказывается незаметно рядом, в нескольких метрах – не думал, что сотрудничество с братьями-поляками настолько плотно. Здесь тот же алгоритм действий. Я упорно сую всем свою карточку биометрического паспорта. Недовольно морщатся, пшекают на своей мове:
 -А что, другого нет?
 –Нет. Не буду же я им загранпаспорт показывать с отметками пересечения крымской границы в те времена, когда ещё можно было её свободно пересекать с украинской стороны. Узнав, что едем до Варшавы – тоже недовольно морщатся, ну типа, понаехало вас тут таких…
 Нужно выставить на досмотр несколько самых больших сумок, пани та панове. Досмотрщица – низенькая щуплая дамочка лет под 50, тоже клонированная? Слепить бы вместе её и того укротаможенника – горькая парочка бы вышла – личико недовольное, отталкивающее, усеянное то ли родимыми пятнами, то ли бородавками, просит пошевеливаться, ей нужно побыстрее потрошить сумки. Я неуклюж и излишне разговорчив. Сама лезет в сумки – фу, противная, – я же стараюсь, как могу. Заглядывает в бус:
– Мясо есть? – мать не слышит, объясняю: она – инвалид, глуховата, слеповата, подсказываю громче, мол, скажи, что – нет. Полька недовольна: 
-Не надо подсказывать, пусть сама отвечает! Мясо провозить нельзя.
Ишь ты, дозиметр иронии зашкалил.
 Наконец, под утро мы преодолеваем границы, въезжаем на территорию Польши.
Те (типа свои) были недовольны, что приходится выпускать, эти – пОляки – что приходится чужаков впускать в Великопольску державу. А нам-то что – мы в очередной раз издаём вздох облегчения от преодоления первых рубежей.
*
Есть тьма египетская, а тут – тьма польская. Едем сквозь неё некими просёлочными, узенькими, убитыми дорогами. Обступает лес. Обступают-отражаются в свете фар почему-то зелёные знаки с названиями городков, с оленями или косулями – как нарисованными, так и живыми, выскакивающими из зарослей. Моих несчастных родителей, пытавшихся лечь подремать, основательно трясёт, приходится стискивать челюсти, чтобы зубы не повылетали. Это издевательство длится несколько трудных часов до начала рассвета. Очередное испытание – дорога-бетонка, очевидно из аэродромных плит – стиральная доска км 20. Кости рассыпаются, а вместо внутренних органов – ливер. Да где ж эти хвалёные евродороги?!
Только с рассветом выбираемся на направление, похожее на трассу, но – узкую, с вплотную разъезжающимися фурами. Транзитные городки – тоже какие-то мелкие, игрушечные, поворотистые, с непонятными развилками и перекрёстками. Долго движемся в поиске – где б тормознуть. Остановились на перекус и туалет у небольшого кафе. Поляки явно недовольны нашим появлением. Один – пузатый индивид, в разодранной грязной футболке, другой – уборщик – в белой рубашке и бабочке – потребовал соблюдать чистоту. Мы ж не дикие, мы всё понимаем. Однако, в туалете чистота оказалась внешней: корзины с бумажными отходами доверху забиты использованной продукцией, туалет не смывается, сушилка для рук не работает. Как в таких условиях соблюсти чистоту – непонятно. Наоборот, захотелось в отместку ещё больше нагадить, но мы сдержались. Останавливались ещё в одной кафешке, но впечатление не улучшилось. На нас косились с недоверием, но мы – транзитёры, и что нам от ваших косых взглядов. Сегодня здесь, завтра – там. Живите себе, как хотите, как привыкли.
Плюс Евросоюза – ни блокпостов, ни границ. Не заметили, как влетели в Литву – повеяло родными степными пейзажами. Хоть здесь нормальные широкие трассы, едь – не хочу, но мы хотели – и ехали. И к вечеру долетели к латвийской границе. Тут, оказывается, ещё снег лежит. Сунулись к пункту пропуска, а там машин – немеряно. Таможня не даёт добро, закрыта с утра без объяснения причин. Развернулись и двинулись попытать счастья на другую, находящуюся почти рядом.
Подъехали первые, и сразу за нами – несколько легковушек. Кромешное безлюдье и тишина, будто повымирали все. Работка у людишек! Наверное, сидят в своих зазеркаленных домиках, наблюдают за нами и дули тыкают. Но расшевелились, методом ответного тыка в окошки удалось водителю расковырять это гнездо покоя. Открыли шлагбаум, пропустили на территорию. Вышел таможенный субъект латышского производства, собрал паспорта, с акцентом выразил очередное недовольство моим биометрическим. 
-Куда едете? 
–В Питер к друзьям, - тут уж не скроешь. 
–Откуда? 
–Оттуда. 
–Кто ж от войны в России спасается, надо в Европу ехать. А сколько валюты везёте? 
Ну я ж честный – столько-то. Засуетился бедолага, вызвал коллегицу. Она достебалась – сколько?.. сколько-сколько? Ну всё, попали. 
–Я вас не имею права пропускать, нельзя везти евро в РФ, не больше 200, а у вас вон сколько! Доллары можно, а евро никак нельзя. 
–Но позвольте, вчера можно было, сегодня нельзя? 
–Ничего не знаю, санкции. Только доллары можно. Езжайте меняйте или пусть он идёт меняет, вы подождёте. 
–Куда ж я пойду на ночь глядя, в воскресенье!? 
–Ничего не знаю, не могу ничего сделать, и квитанцию об обмене обязательно возьмите. Ну, приехали. Язык мой – враг мой.
Разворачиваемся, едем искать банк или обменку, понимая, что это нереально. Водитель останавливает местное авто, уходит на консультацию, нам советуют пробираться через Эстонию. Это крюк ещё в сто с лишним км. У отца начинает срывать крышу, ну больной человек, тут у здорового сорвёт, - всю дорогу он гнёт маты и проклинает всех и вся, и несёт такую паранойяльную ахинею, что крышу начинает сносить у нас. Терпение, друзья-товарищи по несчастью, только терпение.
Очередной виток квеста. Дорога прочищена, по обочинам завалена снегом. Едем будто в снежном тоннеле. Выскакиваем на эстонскую границу. Перед нами открывается широкая территория кпп с несколькими полосами въезда, со шлагбаумами и светофорами – цивилизация. Беснующегося отца урезониваю – ты ж сам хотел по местам боевой славы промотнуться, вот тебе и возможность. Он служил в Советской Армии в Тарту, заучил несколько ходовых эстонских фраз. И теперь, немного подуспокоившись, горел надеждой их применить. Что и сделал по дороге в туалет. 
-Тэрэ ыхтуст (добрый вечер), – выдал он встречному мужику, тот покосился, но ничего не ответил. 
–Не цепляйся к посторонним, ты же не знаешь, кто они по национальности.
 
*
Хотя, по сути, переход через эстонскую таможню оказался самым простым и быстрым – парадоксально неспешно, но на удивление скоро. 
Таможенник с характерным скандинавским акцентом и серой бабской внешностью – пока не заговорил – не понятно было, какого пола, впрочем, и после произнесения речи, определить пол можно было с трудом – пересмотрел паспорта, закономерно по-прибалтийски удивился, чего мы, мол, едем в ту сторону? 
- А знайете лйи вы, что мы вас проппускаем только одиин раз, в одном напправлении, по эйтим паспортам обратной дороги нье буудет? 
Знаем, знаем, радостно закивали мы, уже не раз нам об этом говорили. Отец тут наконец-то ввернул своё «тэрэ», таможник сначала взглянул на него из-под очков, очевидно выражая удивление. Мои одёргивания эффекта не имели. Хорошо, что он сидел высоко в своей стеклянной избушке, и отец  не мог дотянуться для обнимашек. 
Нам пожелали на эстонском до свиданья, конечно, батя понял это с опозданием, ибо познания в эстонском у него, как оказалось, узко«тэрэ»территориальные. 
Заметьте, про валюту вообще никто ничего не спрашивал, сумки не выставляли, только поверхностно просмотрели в багажнике. И – всё.
Казалось бы, самое страшное пройдено, и можно расслабиться, ведь впереди – Россия-матушка. Но не тут-то было. Последнее испытание оказалось самым трудновыносимым. Тягучее-выматывающее-коматозное-инфернальное ожидание с провалами в сонную окрошку из перемежающихся, наплывающих одно на другое видений. О-ж-и-д-а-н-и-е – когда отупевший от дорожных пейзажей мозг отключается от перегрева, и не руководит телом и нервами, никакие разумные доводы не работают, а эмоции захлёстывают и прут наружу. «Как же так!? Мы же к вам так долго ехали, столько невообразимых бедствий преодолели, а вы, родные-дорогие-россияне-товарищи-братья не пускаете нас, да мы же с вами, да мы же за вас, да мы же столько всего вытерпели и за эти три дня, и за эти восемь лет, за все эти годы жизни, да в конце концов, мы же из Советского Союза едем вот уже вечность, что же это делается, где же справедливость-то на этом убогом свете, да помогите же, да держите же меня, мать-перемать вашу, я щас всех порву, окна повыбиваю, пешком пойду, что ж вы нас-то не пускаете, идолы проклятые, вай не могу больше, боже поможи, будь ты здрав святый великий, шоб ты сдох, мелкий проклятый». И так далее, и так прочее, и в том же духе. И вновь периоды беснования перемежаются поверхностным сном. И мы пытаемся расслабиться в надежде, чтобы эта тихая полудрёма длилась как можно дольше. Одновременно поочерёдно следим за светофором – ну когда же стоповый красный сменится на пропускной зелёный, чтобы сообщить об этом нашему водителю, вырубившемуся и похрапывающему. Он ведь почти не спал в дороге.
Перемещение в час по полметра. Будто издеваются. Пропускают фуры, а пассажирские отставляют и отставляют. Туалетов рядом нет, приходится делать маленькие дела, засунув стыд в одно место, в то, которым делаются дела большие. Хорошо, хоть до больших дел не доходит. 
 Изначальная надежда, что старикам, инвалидам, матерям с детьми положен пропуск вне очереди – рухнула и подмяла под себя справедливость. Не везде «старикам у нас дорога». В живой очереди никаких приоритетов нет. Кажется – и выхода нет, но всё же с рассветом мы тихой сапой обнаруживаемся перед КПП. И – новый виток ожидания. Наблюдаем. Происходит пересменка. Они, в отличие от нас, никуда не спешат. Индиффирентно двигающиеся фигуры в таможенной форме из зазеркалья – неодушевлённые куклы. А кто мы для них? Наверняка тоже – тени, зомби, пустые места. 
Наконец дождались своей отмашки. Микроавтобус определили в стойло. А нас – на проверку документов. Никаких условий для маломобильных граждан. Равномерное плановое издевательство. Обшарпанность и серость. Зато туалет есть – с ядрёным русским духом, с микроскопической табличкой и под номером таким-то – кабинет-туалет, оригинально. Да, это вам не Эстония. А ещё из оригинального – писсуары, расположенные по высоте явно не для карликов, то бишь выбор – или на унитаз иди, или в прыжке совершай свои мелкие дела. Благо – рост у нас, не требующий подобных акробатических испражнений. А ещё – это уже из области смекалки – рулоны туалетной бумаги висят на проводе электросушилки, а чё, дёшево и сердито, на держателях сэкономили. Двери деревянно-фанерные, зато в кабинеты сотрудники по чип-картам входят. Ой не хватает Михалыча Задорнова тут, так не хватает! 
А ещё – тяну мать к стеклянному скворешнику, где восседает таможенница по проверке паспортов. Высоко сидит, далеко глядит. Нам подняться, чтоб морду лица в окошке сличить, возможности нет. Проверяет, милостивится:  
-Не нужно подыматься, я на вас так погляжу. 
Ну и на том спасибо. Потом любезно разрешает старикам и ребёнку вернуться в автобус, а дееспособных членов нашего экипажа отправляет на заполнение анкеты лояльности и на беседу с сотрудниками известно каких  органов. Заполняем и – ждём, ждём, ждём, когда вызовут. А людей всё больше. Становится понятно, что просто так никто нас вызывать не будет. А время – к полудню. А прошли собеседование только первые несколько человек. Приходится слегка наглеть и проявлять инициативу, став прямо под дверью кабинета. Кто-то проходит быстро, кого-то, очевидно, пытают. Хотя, по выходу, следов пыток не заметно. Лишь у некоторых мужеского призывного полу некая озабоченность на лицах. А меня любопытство разбирает – побеседовать с представителями госструктур, жду-не дождусь, борюсь со сном и с дающей о себе знать спиной, с трудом выдерживающей испытания. Долго маринуют нашего водителя. Потом оказалось – некий несоответствующий лайк в мобилке нашли. 
Очередь дошла до меня. Но вдруг вперёд прорывается полусумасшедший старик из другого микроавтобуса, которому таможенница дала заполнять анкету, чтобы он не путался под ногами и не нарушал неадекватным поведением регламент. Этот поступок с её стороны вызвал недоумение не только у меня. По правилам, надо таких субъектов транспортировать под наблюдением психиатра, но тут, как оказалось, его родственники просто попросили водилу, чтоб он перевёз того к ним. Водила же тупо морозился от этой возникшей проблемы, очевидно надеясь, что всё и так утрясётся. Короче, пришлось выгонять этого деда, он уж чуть руки было не распустил, и реакция представителя органов была бы закономерной, но я вовремя влез с пояснениями о неадекватности сего персонажа. Субъекта вывели, и, надеюсь, дальнейшая судьба его сложилась благополучно. Мы же мило и непродолжительно побеседовали, сомнений в моей лояльности не обнаружилось.
Наша очередь давно прошла, но бусик всё же пропустили немного вперёд, так что перемещение оказалось недолгим, и теперь по плану – осмотр багажа и рентген автобуса. Причём на рентген, как оказалось, нужно ехать за энное количество км от таможни. Почему эту процедуру нельзя организовать по месту – не знаю, не спрашивайте. 
Пошёл очередной период выматывающего ожидания. Таможенщицы досмотрели группу молдаван с немеряным количеством скарба, потом – ещё кого-то, и ещё, и ещё. Наконец, очередь дошла до нас. И тут – девочки просто исчезли. Вот были, и вдруг – испарились. Мы в недоумении проторчали со своими сумками час, два, три. Начали возмущаться, женщина из Константиновки сходила на поклон. Ей ответили – вас, мол, много, ждите. Рабочая логика потеряла сознание. Отец бесновался и порывался звонить Путину. Но телефона его на стендах с регламентными информационными документами не нашёл. Поддержки ждать было неоткуда. День перевалил далеко за полдень. 
–Это ничего, - успокаивал мужчина интеллигентного вида, - я тут уже вторые сутки кукую, вот только что осмотрели и пропустили.  
Нас это не обрадовало.
И тут вернулся с рентгена наш водитель. Опять пошёл к «девочкам». Те сподобились-таки подойти, перетряхнуть сумки, позадавать вопросы. Причём операция заняла минут 10-15. И – всё. Загрузились – поехали. Мы были настолько вымотаны, что даже вздох облегчения не принёс разгрузки. 
Уже ночью добрались в наш новый город, залитый светом фонарей, в наш новый временный тёплый дом, вселились в квартиру с горячей и холодной водой и окнами без светомаскировки, со стёклами, не заклеенными скотчем, не забитыми ОСП. Не… 
И провалились в глубокий сон. 
Над нами теперь не летают ракеты, не взрываются снаряды, убивая мирных жителей, разрушая дома, не летают боевые самолёты, хоть мы ещё и вздрагиваем от посторонних тревожных звуков. По городу не ходят вооружённые люди в камуфляже, не ездят танки и прочая военная техника с крестами и свастикой. Много чего – «не», потому что здесь мирная жизнь, и мы надеемся, что когда-нибудь мирная жизнь наступит и на нашем многострадальном Донбассе. Дожить бы…
 
27-31.03.,1-13.04.23
 
P.S. Отец не дожил. Но если доживу я, его прах вернётся в родной город, к родным могилам, где и обретёт упокоение. Не «междутам-междуздесь», а на обновлённой родине, свободной от фашисткой бесовщины и зашкаливающего маразма.