Дмитрий ВОРОНИН
 
       Сергей любил деревню, с самого раннего детства любил.  Устя ему, будто матрёшка, всякий приезд по-новому открывалась, одаривала очередным чудом. Ещё в три года совершенно ошеломила. Отец с матерью впервые повезли его на смотрины к деду с бабулей. Как же, первый внук, а живёт аж за три тысячи километров, даль-то какая. Сел Серёжка в стальную птицу яркой осенью, а уже через несколько часов приземлился в студёной зиме. Ну и чем не чудо? И дня не прошло, а ты уже у деда Мороза в гостях. Снег искрится, похрустывает, и сугробы со всех сторон в два, а то и в три Серёжкиных роста. А дом-то какой, не дом – дворец, терем волшебный, весь из брёвен да с крыльцом высоченным. Таких у Балтийского моря и не было никогда. Пацанёнка в сени завели, от снега шубейку да валенки отряхнули, двери в кухню открыли, а навстречу зверь невиданный.
       – Муу, – и Серёжку прямо в морозную щёку шершавым языком.
       Просто жуть! Серёжка на задницу плюхнулся и ну реветь. Зверь тоже. А все хохочут, за животы хватаются. Никому не страшно, только одному Серёжке, да может быть, чудовищу, что его съесть хотело. К стене прижалось и орёт, громче смеха:
       – Муу.
       Хотя и не факт, может, тоже хохочет:
       – Муу.
       Потом-то конечно ясно стало пацанёнку, что зверь этот и не зверь вовсе, а телёнок несмышленый, только-только на белый свет народившийся, да от лютого мороза из коровника в горницу для выживания переведённый временно. Но в первый-то момент, ох и страшно! Такое всю жизнь помнить – не забыть.
        В следующий уже летний приезд в Устю Серёжке открылось ещё одно чудо чудесное – сенокос. Целую неделю с раннего утра отправлялись всем семейством на луговину, что колхозом деду под лесом выделили. А там… Гнёзда жаворонков с птенцами да бабочек пестрота. Сачок в руки – и ну охотиться за павлиньим глазом. Надоест – в речке пескарь да уклейка поверху ходят, можно и их тем же орудием изловить. У воды, смотришь, ящерка на камне пригрелась, и её за хвост. И запахи кругом такие ароматные, всё бы съел.
       А ещё через год в лес по грибы да по ягоды походы, и зверьё всякое на пути. То змейка-медянка тропку переползёт, то заяц ушастый из кустов на дорогу выпрыгнет. Волков и медведей, конечно, не встретишь, бабуля знает, куда за припасами водить, но всё ж. Сердечко так и подскакивает от каждого стороннего шороха-треска. 
       Перед школой дед на первую рыбалку взял – ночную. Под это дело настоящую удочку Серёжке наладил. В сумерках и первый окунь на крючке затрепыхался. Восторг полный. А там и костерок с ушицей, и байки-сказки до полуночи. Наслушался на всю жизнь.
       Потом, будучи уже школьником, Серёжке бабушкин сундук открылся, дедов чемодан с медалями, янтарным мундштуком и прочими мужскими сокровищами, ну и, конечно же, чердак. Самый притягательный и непредсказуемый, запретный со стороны хозяев и потому пугающий своим особым загадочным миром.  Каждый новый приезд Серёжка обязательно забирался тайком в это царство непознанного и всякий раз совершал новые для себя открытия. Монеты стал собирать, вот тебе и царская копеечка из-под лаги выглянула.
       – Дед, откуда тут николаевский пятак может быть? – удивлялся Серёжка. – Дом, что ли, такой старый? Когда построен?
       – Да кто его знает, когда. До революции, это точно. Я в ём родился. Вроде ещё мой дед скатывал, мне батька говорил.
       К чтению Серёжка пристрастился, а наверху целые залежи пожелтевших газет и журналов. Невероятное погружение вечерами в прошлое под свет фонарика на сеновале. Спичечные коробки отцу вдруг надумалось коллекционировать, и тут без чердака не обошлось. Серёжка аж целую дюжину в каком-то ящике обнаружил, четыре из которых ещё довоенными оказались. То ли бабушка, то ли прабабушка на чёрный день спрятали да и забыли. Вот отец обрадовался.
       То коньки-фигурки, то фонарик многоцветный, то перочинный ножичек, ещё сталинский, каких ни у кого отродясь не водилось. Словом, и землю рыть не нужно, все клады на чердаке. 
       Полюбил Серёжка Устю, прикипел к ней намертво. Уж и дед с бабулей давно померли, и отец с матерью за ними ушли, а Сергей Ильич каждый отпуск в деревне проводит. Спасибо Богу, что две тётки-вековухи живы пока. Старшая Катерина уж старая совсем, больная, ходит еле-еле, а вот младшая – Ольга, вполне ещё молодуха, племяша лишь лет на девять всего старше, поэтому Сергей Ильич с ней на «ты». Тётки рады племяннику всякий приезд. Кормят его, поят, обихаживают. Стараются каждое желание любимчика разгадать и исполнить по возможности. Ни много ни мало – устинские феи. И без подарка никогда не проводят. Правда, подарки Сергей Ильич сам себе находил из ненужных и забытых домашних вещей, но тётки были этому даже рады – не надо лишний раз и денег тратить.
       – Забярай, Сярожа, утюг ентот. Чаго яму впустую ржаветь по углам? А табе в твоём городе он ащё сгодится на пользу. И гнёт для капусты квашанной самый тот, и если аляктричество вдруг отключат, брюки сабе погладишь. Углей токо насыпь в няго, не забудь. Хороший табе от нас подарок, утюг ентот. В хозяйстве вещь полезная, хоть и баушкина ащё.
       В другой раз тётки искренне радовались очередному своему подарку.
       – Самовар абы как и нам ба хорош, но уж прохудился давно, а лудить-паять некому, Иваныч лет десять как помёр, последний у нас лудильщик. И выбросить жалко, сколько чая из него выпито. А ты яго в своём городе в мастерскую снесёшь, да заплатку-то медную и поставишь, глядишь, ащё век пыхтеть будет, дедушкин-то.
       В третий раз и вовсе удивлённо ахали, с интересом рассматривая находку племяша – часы с кукушкой.
       – Вот жешь нашёл же себе подарок, а мы про яго и забыли уж давно. В детстве ащё мамка всё их настраивала, да потом кто-то пружину сломал, так и бросили на чардак. Забярай, Сярожа, нам они без надобности таперь. Мы и так без всякой кукушки в пять утра как по команде встаём, не спится особо на старости-то лет. А ты ащё молодой, спишь долго, пущай она тебе кукует, токо пружинку новую вставь.
       Но однажды найденный подарок не случился. Неожиданно для самого себя, в очередной раз обследуя чердак, Сергей Ильич наткнулся на задубелые лапти, висевшие в самом тёмном углу и плотно затянутые седой паутиной. Обувка могла бы и дальше оставаться незамеченной, если бы не случайный взмах фонарика из-за спотыкания о фанерный ящик.
       – Вот, лапти обнаружил, – похвалился пропылённой обувью Сергей Ильич.
       – Каки-таки лапти, показывай.
       – Да вот, смотрите. Под стрехой в углу висели, – протянул тётушкам плетёнки племянник.
       – Надо ж, сохранились, –  покачала головой Катерина. – Папка ащё до войны заплятал, с обувкой-то плохо было. А как с фронту возвернулся, перестал энтим делом заняматься. В сапогах кирзовых ходил, помнишь нябось? Да и в сельпо сандалеты появились, стали там куплять. А эти, видать, повесил на чардак, да забыл об них, а апосля войны и не вспомнил уже.
       – Так я их в подарок себе возьму, в память о деде, – улыбнулся Сергей Ильич, – будет хоть что-то, сделанное его руками. Семейная реликвия.
       – Не отдам, – неожиданно прозвучал приглушённый голос тётки Ольги.
       – Не отдашь? – удивился тёткиному отказу Сергей Ильич.
       – Не отдам, самой нужно.
       – С чего это? Сто лет не нужны были, а тут вдруг понадобились.
       – Всегда нужно было.
       – Для чего? В них и ходить-то, уже не походишь, окаменели намертво.
       – А мне не ходить, – хмуро пробубнила Ольга.
       – Тогда зачем? Не повесишь же ты их обратно.
       – Нет, не повешу. Во гроб с собой возьму. На ноги накажу себе одеть, мне там не бегать.
       – Чего? – поражённо уставился на тётку Сергей Ильич.
       – Чаго? – вылупилась на сестру Катерина. – Дура совсем?
       – Сама, дура, – ещё больше насупила брови Ольга. – Тебе ни к чему, а мне надо. Папкина обувь, с собой заберу. Забыла, он меня как любил? Больше тебя. Я у него любимицей была. Не отдам!
       – Всё равно дура, – обиженно отвернулась от сестры Катерина, – всю жизть ею была. Вот и батька тебя жалел, потому что дурочка. Так и говорил: «Дурёха моя».
       – Ну и пусть, а лапти не дам.
       Сергей Ильич пытался ещё несколько раз убедить Ольгу отказаться от старенькой обувки, но ответ был один:
       – Не дам. В гроб в них лягу.
       На что всякий раз следовало заключение Катерины:
       – Дура совсем, чаго тута рассуждать. Да и упёртая, что осёл. Чаго в голову вплятёт, того уж не выплятит. Вся в батьку. Тот тоже упрямцем прослыл на всю округу. В колхоз созывали когда, упёрся, что баран, не пойду, мол, и всё. Мне и в кустарях хорошо. Так и не пошёл, даже выселок не испужался, хоть мамка и плакала.
       В следующий приезд запрос на лапти повторился, но результат не изменился.
       – Дура набитая, – резюмировала Катерина.
       – Сама, дура, – завершила полемику Ольга.
       Зимой Катерина умерла, и дурой называть Ольгу стало некому. Летом Сергей Ильич вновь затеял разговор вокруг дедовской обуви.
       – Оль, лапти-то отдашь? Может передумала?
       – Нет, – отрезала тётушка, – и не заводи эту тему боле. Моё слово – скала, я его не поменяю. Если тебе лапти так уж нужны, пойди, да купи на базаре. Там кустари чего хошь продадут.
       – На фига мне чужое, я дедовы хочу.
       – И я хочу в папкиных в гробе лежать.
       – Слушай, Оль, – неожиданно сообразил Сергей Ильич, – а ты представь себя в этих лаптях в домовине. Они ведь, вон, какие серые да некрасивые. Такие и не надевает уже никто. Ну, если только ряженые на ярмарках.
       – А я надену.
       – Да ради Бога. Только вот с тобой подруги прощаться придут, их мужья, соседи. Станут на тебя любоваться, одежду твою рассматривать. Оценивать начнут. Судачить.
       – Ну и чего? 
       – А ты в лаптях.
       – К чему ты это?
       – Так ведь скажут, ну всем хороша, но как была колхоз, так им и осталась. 
       – Это почему?
       – Потому, как в лаптях. Все в белых туфельках да сапожках в рай собираются, а ты в лаптях. Извини, ну баба бабой.
       Тётка подозрительно посмотрела на племянника, что-то пробурчала себе под нос и вышла во двор. Больше к этому вопросу не возвращались. 
       За день до отъезда Сергея Ильича Ольга торжественно положила на стол завёрнутые в целлофан лапти, и гордо произнесла:
       – Подарок!
       – А как же ты? – приподнял брови Сергей Ильич.
       – Забирай, не нужны мне, – хитро прищурилась тётка. – В магазин пойду. Соседка сказала, что вчера туфли итальянские завезли. Белые, как раз.